Страницы незримых поединков - Альтов Владимир Григорьевич - Страница 29

Ночью над степью на большой высоте раздалось гудение авиамоторов. Пожалуй, никогда фашистским летчикам не доводилось выбрасывать десант так далеко на востоке, в глубоком советском тылу, и поэтому они особенно внимательно вычисляли, когда будут над расчетной точкой.

Внизу, в темноте, советская земля. Ни огонька. Пилот взглянул еще раз на светящийся циферблат часов и отдал команду. В открывшийся люк один за другим вываливались диверсанты, пошли вниз парашюты с взрывчаткой.

Гул моторов удалился на запад и затих. Парашютисты медленно плыли к земле. Они были опытными диверсантами, готовыми ко всяким неожиданностям, но все же они и представить не могли, что внизу все готово к встрече незваных гостей, район их приземления был оцеплен. Ведь чекисты точно знали место и час.

Диверсантов удалось выловить быстро. С подъездных путей Орского нефтеперерабатывающего по-прежнему уходили к фронту эшелоны цистерн с горючим.

К Смеречинскому являлись и связные с заданиями, оружием и фальшивыми документами.

В тихий домик на окраине Оренбурга прибывали и агенты, которым он должен был помочь укорениться на советской земле. Понятно, что все они тут же попадали под опеку чекистов.

Никто не может подсчитать точно, какой нашей военной силе соразмерны были «удары» радиоточки из Оренбурга — полку, бригаде, дивизии, но она действовала, и очень активно, почти до конца войны и внесла в общую нашу Победу свою долю.

Дело, начатое когда-то Михайловым и его сподвижниками и продолженное Смеречинским, Крыловым, Федуловым, Биланом и многими другими, разрасталось.

Чины из абвера получали все новые награды за вербовку, подготовку и заброску все новых агентов.

А десятки этих агентов, только успев приземлиться, являлись в нашу контрразведку и включались в радиоигру с фашистским разведцентром.

В Оренбурге, там, где проспект Победы взбегает на один из городских холмов, живет пожилой человек. Соседи по дому знают его как тихого вежливого пенсионера, который уже изредка выходит во двор подышать воздухом, тяжело опираясь на палку: стал побаливать, жизнь прожита нелегкая.

Кто не знает о его прошлом, может принять его, ну, скажем, за бывшего бухгалтера, всю жизнь видевшего лишь счеты, карандаш, резинку и черные сатиновые нарукавники.

Но Николай Иванович Смеречинский недаром живет на проспекте, который носит имя Победы.

Высокий худощавый человек со смугловатым лицом — подполковник в отставке Максим Максимович Гавриленко — рассказывать о служебных делах за рамками самой службы не привык.

В его жизни главные события находили отражение обычно только в сухих лаконичных рапортах, докладах, отчетах, которые читали очень немногие люди — только те, кому это положено было по службе. О чувствах, переживаниях, страстях в таких бумагах не пишут.

А хватало их на веку, да еще как хватало.

В юности его тянуло к разному, увлекало многое. Учился в педтехникуме, учительствовал, потом поступил в горный техникум в Караганде, где жили родители. Работал на шахте механиком участка. Служил на Дальнем Востоке в стройбате техником, избирался секретарем комсомольской организации части.

В органах госбезопасности начал трудиться до войны — оперуполномоченным в Медногорске, в Оренбурге, в областном управлении, заместителем начальника одного из отделов, в конце войны — заместителем начальника горотдела в Бугуруслане. В сорок шестом, после четырехмесячных курсов в Москве, был направлен на укрепление органов госбезопасности в Литву, где работал сначала в одном их уездов, потом в министерстве республики… Да, и это называлось работой, хотя шла жестокая борьба с бандитизмом, и в этой борьбе Гавриленко за семь лет потерял многих товарищей, сам не раз видел смерть в лицо.

Потом снова Оренбургская область — уже до самой отставки. Но были еще в его послужном списке задания, связанные с дальними командировками и смертельным риском. Много заданий. Так что переживаний на его долю выпало с лихвой.

И была среди них одна беспокойная страсть: в любом деле, всегда он отстаивал принципы добра и справедливости.

Со времен революции, когда молодая Советская Республика доверила чекистам свой карающий меч, для истинных наследников Дзержинского не существовало ничего выше справедливости. Но «железный Феликс» был и человеком добрым. В то суровое время, чтобы творить добро, нужна была беззаветная отвага.

Беззаветная отвага…

Когда Гавриленко однажды ночью в далеком кавказском городке стоял перед дверью дома, где жил матерый главарь банды, он знал, что имеет право применить оружие и при малейшей попытке сопротивления застрелить противника. И то, что добровольно враг не сдастся, он тоже знал. Но Гавриленко все-таки сунул свой пистолет в карман, тихонько постучал, попросил расписаться за телеграмму. А когда дверь открыла старуха, он, разговаривая с ней, вошел, а потом стремительно бросился к кровати, на секунду опередив руку, метнувшуюся под подушку за оружием, скрутил бандита.

Максим Максимович всегда помнил пример Дзержинского, который умел обезоружить врага и силою духа. В Литве ему как-то довелось говорить с девушкой, брат которой находился в банде. Гавриленко убеждал ее: пусть брат добровольно сдастся, и он может рассчитывать на прощение у Советской власти. Девушка колебалась. «Какие гарантии?» — недоверчиво спросила она. «Закон гарантирует». — «Нет, лично ваши гарантии?»

И тогда Гавриленко дал адрес своей семьи — жены и детей. Что еще могло быть большей гарантией? Всем известно: бандиты безжалостно расправлялись с семьями чекистов. Но в это время многие втянутые в банды уже бросали оружие, выходили из леса. Нужно было, дабы избежать лишнего кровопролития, заставить поверить и других: амнистия для них — не обман.

Брат этой девушки поверил. Он и своего товарища убедил явиться с повинной. Однако уйти из логова было непросто. Помог случай. Бандиты задумали расправиться с сельской учительницей, а исполнить это послали двух друзей, торопясь покрепче привязать их к себе пролитой безвинно кровью. Вел их в ту ночь в село матерый враг, еще при фашистах служивший карателем. К рассвету он рассчитывал вернуться в лес. Но оказался с крепко связанными руками у чекистов — двое друзей не просто ушли из банды, но и привели с собой этого головореза.

Гавриленко не считал никогда своим главным искусством ни умелое владение оружием, ни приемы рукопашной борьбы. Он старался побеждать противника, изучая его повадки, опираясь на помощь честных людей, и силою ума, воли и выдержки.

Было у Максима Максимовича сложное дело — дело Морозова-Чакова, агента абвера, затем перевербованного английской разведкой и засланного после войны резидентом на территорию нашей страны. За обезвреживание этого шпиона Гавриленко был награжден орденом Красной Звезды.

Гавриленко также отдал в руки советского правосудия выродка-убийцу, который во время оккупации служил у гитлеровцев и участвовал в уничтожении тысяч людей. На расстрелы, которые он вершил с такими же, как он сам, подонками у края громадного карьера, людей подвозили по железнодорожной ветке вагонами. Допрашивая этого нелюдя, Максим Максимович пытался понять, за какую же плату тот совершал свое кровавое дело. «Выдавали талоны на водку, жратву. Вечерами пили в ресторане». Тошнота подступала к горлу, когда слушал эти признания палача.

Иметь на своем счету поимку даже одного такого преступника — и то можно считать, что чекистская судьба удалась. Но с молодых лет не этим мерил Максим Гавриленко свою работу. Быть чекистом — значит понимать людей, уметь распознать людей, внушать людям честным доверие и, благодаря этому, получать от них помощь.

Есть одна старая переводная книжка, которая называется «Охотник за шпионами». Автор, английский контрразведчик, излагает в ней свои методы работы, основанные в большей мере на принципе «подозревай всех», на изобретении хитроумных ловушек, в которые попадают завербованные противником агенты.