Сердитый бригадир - Меттер Израиль Моисеевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/28
• Следующая

В соседней комнате, проходя мимо велосипеда, стоявшего в углу, Толя нарочно зацепил звонок на руле — звонок был особый, переливчатого звука, — но машина не привлекла внимания гостей.

Было что-то в их поведении такое, что пугало Толю и заставляло насторожиться. Он сел вместе с ними за свой маленький письменный стол, но оказался на углу; хотел было пересесть на диван, однако не сделал этого, боясь окончательно отрезать себя от ребят и очутиться в одиночестве.

Тихо вошла Анна Петровна с вязанием в руках.

— Можно? — шутливо спросила она.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Вася. — Мы всё равно хотели вас пригласить.

Он раскрыл тетрадь, принесённую с собой, сурово осмотрел товарищей и объявил:

— Сбор совета отряда шестого «В» класса считаю открытым. Петя, веди протокол.

— Ох, даже протокол! — улыбнулась Анна Петровна. — Совсем как у взрослых.

Сын умоляюще посмотрел на неё; она замолчала.

— На повестке дня у нас один вопрос, — продолжал Вася. — Слушаем персональное дело ученика нашего класса Толи Кравцова.

Вася отлично знал, что на пионерских сборах не говорят «персональное дело», но именно потому, что нынешний сбор происходил в необычной обстановке, председателю захотелось придать всему особенно деловую, суровую форму.

— Кравцов, встань! — велел Вася.

Толя неохотно поднялся.

— Почему ты без пионерского галстука?

— Я дома, — пожал плечами Толя.

— Конечно, это неважно, — сказала Анна Петровна, торопливо подавая сыну галстук, хотела даже повязать его, но Толя оттолкнул её руку и повязал сам.

Ребята молча смотрели на него. Соня облегчённо вздохнула, когда галстук наконец-то оказался на месте.

— Слово предоставляется звеньевому Мите Сазонову, — слишком громким голосом объявил председатель.

То, что выступать надо было не в классе, а в обыкновенной комнате, где стояла обыкновенная кровать, висела на стене большая фотография, не Мичурина, не Дарвина, не Пушкина, а Толи Кравцова — мальчик лет пяти сидит в матроске на деревянной лошади, — всё это ужасно смущало Митю.

Он растерял внезапно все свои заготовленные мысли. Если бы здесь не было Анны Петровны, он, вероятно, попросту заявил бы, что не желает говорить первым; они бы долго и нудно спорили, кому же выступать первым, а потом он, может быть, и собрался бы с мыслями.

От волнения и неловкости у него пересохло в горле.

И тут вдруг Митя увидел, что Толя Кравцов еле заметно ухмыльнулся. Это взорвало Митю, и от злости он, хотя и нескладно, но заговорил:

— Ну чего ты, Толька, улыбаешься? Думаешь, так приятно с тобой нянчиться? Я вообще, ребята, не могу понять, чего он хочет. По-моему, самое важное — к чему человек стремится… Вот, например, Кравцов, к сожалению, в моём звене. Знаете, какое у него самое главное слово? «Скучно». Ему всё скучно… Я тебя в последний раз спрашиваю: долго ты будешь дурака валять?

Митя сел.

Уже сидя, он ворчливо буркнул:

— Уроки мотает, контрольную содрал, в классе шумит… Откуда ты взялся, честное слово!.. Не станет он извиняться, я вам точно заявляю…

— Теперь я скажу, — вскочила Соня Петренко, взволнованно поправляя на своём маленьком, тонком носу очки. — Мне не понравилась речь предыдущего оратора. Нельзя так ставить вопрос, что нам неохота нянчиться с нашим товарищем. Всё равно мы будем с ним нянчиться — это наш пионерский долг… Нельзя так говорить, будто Толя Кравцов — пропащий человек…

— Начинается! — прошептал Вася. — Я же предупреждал, что Сонька у нас добренькая…

— Ты не шипи, — оборвала его Соня. — Ругаться всегда легко… А если мы имеем дело с человеком, который не дорос, отстал.

— Чем это я не дорос? — обиделся вдруг Толя.

— Ну, конечно же, ты отсталый, — ласково приглашая согласиться с ней, сказала Соня. — Ведь правда же? Ты же ничем не интересуешься! Ведь условия у тебя, Толенька, исключительно хорошие. У нас в школе вовсе не у всех ребят живы родители. Я, например, вообще живу у тётки. Васька живёт с отцом, мать убили ещё на войне, он её и не помнит вовсе… Я бы очень много дала, чтобы моя мама сидела сейчас тут…

Соня говорила быстро, запинаясь и жестикулируя. Она даже вышла из-за стола, подошла вплотную к Толе и, приветливо заглядывая своими близорукими глазами сквозь запотевшие очки в его лицо, спросила:

— Нет, в самом деле, Толенька, в чём дело? Почему ты такой отупевший?

Толя стоял глядя в пол. Из одной паркетины, у самых ног, торчала шляпка гвоздя. Выдвинув незаметно вперёд ногу, он наступил на эту шляпку и вдавил её в пол.

— Ты, главное, не молчи, — настойчиво попросила его Соня и даже легонечко потеребила за рукав. — Ты выскажись.

— Слово предоставляется Толе Кравцову, — объявил Вася.

В комнату, стуча узенькими тонкими лапами, вбежала Клякса. Она радостно осмотрела всех, словно говоря: «А вот и я, товарищи! Сейчас нам будет ужасно весело!», затем подбежала к своему хозяину, выгнула дугой бок и закружилась на месте, ловя свой хвост.

Толя неприметно оттолкнул собаку ногой.

— Клякса тут совершенно ни при чём, — рассердилась Соня. — Зачем ты её ударил? Поди сюда, пёсик…

Но собака, лизнув Толину повисшую руку, легла у его ног, положив свою острую морду на лапы.

— Нет, так у нас ничего не получится! — вскочил с места Вася Нилин. — Ну, мы уговорим Кравцова, ну, он ещё раз скажет: «Я больше не буду», и всё пойдёт по-старому. Я это ненавижу, когда взрослый парень говорит: «Я больше не буду!»… Что это такое, в самом деле?.. Ты не рассчитывай, Толька, что мы поговорим и разойдёмся. Мы тебе такую жизнь устроим, что не обрадуешься! Нас много, а ты один…

— Почему это я один? Похуже меня есть…

— Ну, ребята, ну что он мелет? — жалобно спросил Вася. — Ему нравится, что похуже его есть! Равняться на худших… Где ты откопал такой дурацкий лозунг?

Чтобы не пачкать протокол, редактор Петя Новиков быстро записал на отдельном листке Толины слова, немедленно решив завтра же выпустить классные «Колючки» под названием «Кривцов призывает равняться на худших!»

Он так увлёкся этой заманчивой мыслью, что пропустил несколько Васиных фраз. До него вдруг донеслось:

— Я даже не понимаю, как ты живёшь! У тебя же ни одного друга нету. Тебе кажется — ну, подумаешь, ерунда! А вот и не ерунда… Нам сейчас уже по двенадцать лет. А ты чего-нибудь достиг? Через два года школу кончаем. С нас теперь, знаешь, как спросят? Отец сказал, им всякая шантрапа на заводе совершенно не нужна. Они хотят выбирать. Ну куда мы тебя денем при коммунизме?..

Вася вытер рукавом взмокший лоб.

— Хоть бы ты заплакал, что ли! — горестно улыбнувшись, сказал он. — Я б тогда увидел, что тебя проняло…

И вдруг заплакала Анна Петровна.

Первой заметила это Соня. Она увидела, что Анна Петровна как-то странно и часто сморкается, закрывая платком всё лицо. Не успела Соня сообразить, в чём дело, как редактор Петя Новиков уже дёргал председателя за локоть и торопливо шептал:

— Васька, довольно! Вася, хватит!..

Растерявшись, Вася замолчал, и в наступившей тишине отчётливо послышались всхлипывания.

— Это я написала для него контрольную! — всхлипывая, говорила Анна Петровна. — Ну что ты стоишь, как истукан? Расскажи им, как ты меня мучишь!

Она выбежала в соседнюю комнату и, рыдая, упала на постель.

— Доволен? — тихо спросил Вася у Кравцова. — Пошли, ребята…

Они двинулись по коридору на цыпочках, как в больнице, и, столпившись в прихожей, начали торопливо одеваться.

Добрая Соня от волнения всё никак не могла попасть в рукав пальто. Она уронила на пол очки; все стали нашаривать их, Вася привычно шипел:

— Вечно с тобой, Сонька! И сама ревёшь, как дура.

— Я не могу смотреть, когда плачут, — виновато оправдывалась Соня. Очки наконец нашли. Быстро оделись.

В дверях кухни снова выросла пожилая домработница; она сложила на груди руки и сказала мужским голосом:

• Предыдущая
• 21/28
• Следующая