Лотар-миротворец (сборник) - Басов Николай Владленович - Страница 64

Лотар попытался расширить своё внутреннее зрение и ощутить всё, что его окружало. Сначала он почувствовал город, бурливший, как котёл на огне, хотя на улицах было безлюдно и темно. Особенно много было тревог и страхов в порту, где собрались самые беспомощные и самые жадные, где стало очень тесно и где при всём кипении страстей ощутимо росло всеобщее безразличие к людям, к городу, ко всему на свете. Это было очень плохим признаком. Но эти личности ещё каким-то образом сохраняли видимость спокойствия, хотя были уже на грани необдуманных или откровенно незаконных поступков.

Потом Лотар ощутил тонкий слой эмоций стражников. Здесь царили дисциплина и, как ни странно, решимость исполнить свой долг. Пусть Гергос был не очень понятным человеком, но капитан он, видимо, неплохой, если сумел так выучить своих ребят.

За теми, кто стоял на стенах или мирно спал в казармах, очень легко читалась тёмная, бездушная сила собравшихся грабить и убивать. Хотя эти люди были рассеянны, неорганизованны и беспрерывно дрались между собой, они составляли значительную силу, потому что злоба, ярость, ненависть ко всему на свете давала им на короткий срок преимущество зла. Остановить их непросто, потому что на этот раз они убеждены в своей победе.

Лотар с тревогой понял: придётся много убивать, потому что этих людей могло остановить только одно — страх перед скорым и неотвратимым возмездием.

— Ну что же, будем убивать, — решил Лотар. А за этим рыхлым кордоном из мародёров и бандитов, за табором нечистых на руку бродяг и негодяев лежало тёмное, упругое, абсолютно нечитаемое нечто. Лотар даже не сразу понял, что упёрся в невидимый купол, который никого не выпускал из Мирама.

С этой стороны его граница определялась довольно легко. Это действительно был колокол, закрывавший город со всех сторон так, что из Мирама невозможно было даже улететь. С запасом работали, негодяи, подумал Лотар. Знали, что летающих машин или тренированных летунов в Мираме нет, но всё равно устроили ловушку по высшему разряду. Значит, на помощь из других городов на побережье рассчитывать не приходится.

Вдруг от стены слева отделился смутный, едва различимый даже темновым видением силуэт. Лотар вскочил, выхватывая из-за плеча Гвинед, опрокидывая стул, чтобы получить хоть какое-то пространство для манёвра. Но он уже знал, что опоздал…

— Тихо, господин Желтоголовый, — произнёс человек. — Я безоружен и не хочу тебе зла.

Лотар держал перед собой меч, удивляясь тому, что такое вообще могло произойти. Медленно, но неудержимо в нём нарастало раздражение. Расхвастался тут перед Гергосом, перед почти деревенским капитаном, который лишь чуть лучше околоточного сторожа, а вот обычный восточник подошёл так, что он даже ничего и не заметил.

“Не совсем обычный”, — услышал он в сознании голос Сухмета. Оказывается, старик был поблизости и наблюдал за ним…

— Кто ты? — спросил Лотар. Подошедший склонился в низком, от пояса, поклоне. Руки он держал у самых бёдер.

— Можешь называть меня Курбаном.

— Как ты тут оказался?

— Я постоялец господина Шува.

— Зачем ты подкрался?.. Почему так тихо подошёл ко мне?

Восточник ещё раз поклонился:

— Прошу простить меня, я хотел показать тебе одну вещь, которая лежит у меня в комнате.

Лотар оглянулся на то место, откуда, как ему показалось, доносился неслышный для всех, кроме него, шёпот Сухмета. Но старого раба там не было. Зато господин Курбан повернулся в противоположную сторону, и именно там, за углом коридора, ведущего на кухню, стоял Сухмет. Он уже умылся и скинул свой парчовый халат. При нём не было даже его Утгеллы, с которой он расставался только тогда, когда его колдовство требовало убрать подальше оружие.

— Твоему… другу я тоже готов показать это, — произнёс Курбан, лишь на мгновение замявшись. Конечно, он не ошибся. Похоже, этот человек не ошибался.

— Хорошо, — ответил Лотар, — я готов следовать за тобой.

— Благодарю. Ты не пожалеешь, господин.

Курбан повернулся, взял со стола длинную свечу, ловко зажёг её от уголька из камина и пошёл наверх, высоко подняв руку.

— В отличие от тебя, я совсем незначительный человек, господин Лотар. Я просто странствующий охотник за редкостями, который выполняет просьбы своих друзей, что живут очень далеко отсюда, но часто шлют весточки с местными капитанами. Говорил Курбан правильно, казалось, что этот язык он знает не хуже Лотара. Вообще, если вспомнить Сухмета и вот этого Курбана, а также тех немногих купцов, которых Лотар видел раньше, у восточников не было сложностей с языками южных и западных народов, должно быть, потому, что их собственный язык был гораздо сложнее.

Они подошли к двери на четвёртом этаже трактира, где невысокий потолок выдавал близость покатой крыши, и Курбан плавно отодвинул какую-то сложную заслонку, которая открывалась известным только хозяину отщёлкиванием двенадцати более мелких задвижек. На самом деле это не был замок, но устройство вполне могло остановить не очень умелого воришку. Лотар поразился простоте и надёжности запора.

Они вошли в комнату. Почти вся она была уставлена колбами, стеклянными кубами и гладкими шарами из какой-то прозрачной смолы, похожей на янтарь, в которых хранились разные животные, насекомые, растения, морские и речные твари. Лотар прошёл по этой выставке и вдруг замер — прямо на него из жёлтого твёрдого шара полуоткрытыми глазами смотрел детёныш мантикоры. Он казался живым, настолько мастерски были сохранены все части его тела.

— Этот зверь, как ни странно он выглядит, на самом деле существует, — сказал Курбан.

— Я знаю, — ответил Лотар и с трудом отступил назад, стараясь отвести взгляд от крохотного чудовища.

Но стоило ему посмотреть в сторону, как он тут же увидел ещё одну диковинку — это была довольно сложная конструкция из прозрачного, разукрашенного разными добавками стекла. В основании она напоминала спираль, но чем выше поднимались стеклянные языки, тем на большее число веточек они делились и тем сложнее становился рисунок их плетения. Ближе к верху, где глаз уже не мог уследить за всеми деталями скульптуры, прозрачное стекло превращалось в молочный фарфор, а тот вдруг становился тонкой сетью кованого серебра, украшенного жемчугами. Возникало странное впечатление, словно смотришь в необозримую глубину, кончающуюся неизвестно где.

Лотар хотел было посмотреть на эту штуку магическим зрением, но тут возле плеча появился господин Курбан и с застенчивым видом задёрнул ситцевую занавесочку, извинившись:

— Это произведение, господин, уже продано.

— Как это… — Лотар удивился, что так разволновался, рассматривая какую-то стекляшку, тем более что пришли они совсем не за этим, но почему-то всё же спросил: — Как называется эта штука?

— Автор назвал это Костром Всех Стихий. Я же переименовал в Дракона Времени. Мне показалось, это произведение будет скорее продано, если я назову его по-другому.

Лотар вздохнул и провёл рукой по лбу. Да, определённо он был в плохой форме.

— Что ты хочешь показать мне? Он снова огляделся. Помимо колб и шаров с разным мелким зверьём в комнате было с полсотни книг. Самые обычные книги с описаниями странных мест, сделанными путешественниками, лоции дальних морей, туманные и печальные трактаты, оставшиеся от народов, давно ушедших в небытие. Всё здесь сработано руками самых обычных людей, для самых простых нужд.

Как Лотар ни оглядывал углы, в этой комнате не оказалось даже шаманских амулетов. И хотя он заметил в дальнем углу несколько северных намоленных иконок, напомнивших родные края, складывалось впечатление, что за долгие годы путешествий по разным городам и странам Курбан научился не вспоминать своих прежних богов и уж тем более не привык к новым. Одним словом, в комнате Курбана было чисто, абсолютно чисто. Магией здесь и не пахло.

Курбан посмотрел на Лотара чёрными как смоль глазами и нахмурился.

— В Мирам меня привёл случай, как, должно быть, и тебя. Я, конечно, обошёл весь город, чтобы узнать, нельзя ли тут что-либо купить для моих заказчиков, и с огорчением вынужден был признать, что тут никаких редкостей нет. В Мираме торгуют чем угодно, но только не редкостями. — Восточник ещё раз посмотрел Лотару в глаза, взгляд его не таил никакого напряжения. Это был взгляд слегка утомлённого жизнью человека, который предпочитает ни с кем не ссориться.