Отрок. Все восемь книг (СИ) - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 100

• Предыдущая
• 100/309
• Следующая

— И что, ни убитых, ни раненых?

— У нас один дурень с коня сверзился, ногу сломал, да еще одному поленом по морде попало, а у них человек пять убитых, да с десяток раненых. Сотник Корней приказал лишней крови не пускать.

— Слушай, а почему нас на дороге стерегли? Никто же не знал, что мы на городище идем.

— А никто и не стерег, они нас случайно увидели, короткой дорогой через лес вперед забежали и в засаду сели. — Афоня оказался информированным обо всех делах прошедших суток. — Только слабы они против кованой рати. Думали дозор пропустить, пострелять, сколько выйдет, да и смыться, но не вышло.

— Так они что, не из городища?

— Только трое, то есть, было-то пятеро, но двоих мы того… упокоили. А остальных они в тех местах насобирали, где княжья дружина прошла. Вели их куда-то, но куда — только Белояр знал, а него уже не спросишь. Они своих баб с детишками недалеко оставили, туда сейчас Леха Рябой с двумя десятками ушел. Пригонит сюда. Деться им, все равно, некуда, деревеньки их княжья дружина спалила, пойдут к нам в холопы и не пикнут.

— А в городище?

— А там то же самое. Корней всех согнал и объявил, что за участие в бунте, по княжьему указу, быть сему месту пусту. Но, раз у него тут родня есть, то он их, так уж и быть, из городища живыми выведет, а только потом его огню предаст. Разрешил имущество собрать, кто, сколько увезти сможет, даже коней наших заводных дал под волокуши, если саней не хватит. Благодетель. — Афоня криво усмехнулся. — Отец родной.

— Чего смешного-то? — Не понял Мишка. — Он же, действительно, им жизни спасает! Думаешь, если бы Илларион сюда княжьих людей привел, лучше было бы?

— Княжьи сюда не дошли бы. А Илларион — это грек, что ли?

— Секретарь епископа Туровского.

— Ну! Он, наверно. Пленные говорили, что его с переломанными костями в Туров увезли, в волчью яму вместе с конем провалился, но повезло: все колья в коня воткнулись, а его только сверху бревном приложило. Говорят из доспеха золоченого, как рака из панциря выковыривать пришлось. Да и вообще, из двух сотен, меньше одной целыми возвращаются. Может, и врут, конечно, но сюда бы точно не дошли.

— А зачем им сюда идти? Здесь мы есть, тоже — княжьи люди, только без грека. А если без грека, то и без лишней крови.

— Ага! Себе холопов наберут, а нам — шиш! — Выпалил вдруг с непонятной злостью Афоня.

— А ты холопскую семью, хоть одну, до нови прокормишь? — Поинтересовался Мишка.

— Они со своим припасом пойдут, мы же не жгли ничего, не громили.

— Так в чем дело? В городище сотни три народу, да еще пришлые, а нас — четыре десятка, неужто хотя бы по одной семье на долю не придется?

— Меня доли лишили. — Признался Афоня.

"Так вот, чего ты злишься! Такая богатая добыча мимо проплывает. Интересно, за что это тебя так?".

— За что лишили-то?

— За тебя! Весь дозор, за то, что тебя с собой потащили. А если бы не твой пес, мы бы их проглядели, а они потом в упор, из-за кустов, не готовых… половину перебили бы!

— Кто доли лишил?

— Лука.

— У нас кто сотник: Лука или Корней? Дозор свою работу сделал, засаду обнаружил. За что наказывать? — Возмутился Мишка.

— Так может, ты… это… деду скажешь? Ну, что, мол, не бросали тебя, просто вышло так. И насчет доли. Я семью прокормлю, не нищий, родня, если что, поможет.

— Скажу, только он и сам все знает и все видит.

Длиннющий — больше версты — караван двигался медленно, ратники, попарно, постоянно скакали от головы к хвосту растянувшегося обоза и обратно, пытаясь криками, а то и тумаками, ускорить движение, и поддерживать в колонне хоть какой-то порядок, но сорока человек для этого было совершенно недостаточно. То тут, то там, от дороги в лес уходили следы сбежавших. Искать их и не пытались: пока отыщешь одного, сбежит десяток, да и не нужны они были, если вдуматься. К каждому холопу стражника не приставишь, не сбежит по дороге, сорвется из Ратного, для настоящей холопской жизни годится не всякий.

Лучше всего подходят люди обремененные семьей, таким в бега ударяться невозможно — с бабами и детишками по лесам особо не побегаешь. А если глава семьи еще и хозяйственный, да работящий — совсем хорошо. Такой и семью прокормит, и хозяину прибыток даст. Еще хороши люди рукастые, владеющие каким-нибудь ремеслом. Для владельца мастерской, вроде Луки Говоруна, настоящая находка, но таких мало.

А одинокий, да без хозяйства — пускай бежит. Либо дурак и сгинет в весеннем бескормном лесу, либо знает место, куда бежать, надеется где-то приют найти, такого при любом раскладе не удержишь. Поэтому, ратники, шастая вдоль каравана, не только несли службу, но еще и приглядывались: какое у семьи имущество, как соблюдают порядок на переходе, ухожены ли детишки и скотина. Опытному глазу все эти и многие другие приметы говорили обо многом. Потом — при распределении долей добычи — одинаковые, казалось бы, семьи пойдут по очень разным ценам.

Были среди ратников и такие, кто смотрел на растянувшийся караван совсем другими глазами. Иной и рад бы заполучить в хозяйство лишнюю пару рабочих рук, но… в этом-то «но» все дело. Прежде, чем от холопа пойдет хозяину какой-то прибыток, его почти полгода надо кормить. И это, если холопа взяли, как сейчас, весной, а если осенью, то и целый год. И позволить себе это может далеко не каждый. Потому-то и будут десятники, при распределении долей, спрашивать: чем ратник желает получить свою долю — "душами или рухлядью". Пушнины в Куньем городище взяли немало, но если желающих получить «рухлядью» окажется много, доли получатся небольшие, а пенять будет не на кого — сам от «душ» отказался.

Все эти премудрости поведал Мишке словоохотливый обозник Илья — хлипкий низкорослый мужичок лет сорока, в чьих санях везли Мишку и Афанасия. При создании Ильи, матушка природа, почему решила вложить всю мощь не в телесную крепость, а в волосяные покровы — усам его позавидовал бы сам маршал Буденный, а бородища, казалось, могла успешно противостоять удару кинжала, надумай кто-нибудь прервать бренное существование обозника методом перерезания горла.

Прическа Ильи тоже была подстать бороде и усам, отчего голова его казалась чуть ли не вдвое больше, чем была на самом деле. Сочетание большой головы и тщедушного тела невольно порождало впечатление детскости, особенно со спины, но это впечатление тут же исчезало при взгляде в лицо. Тут же становилось понятно, что Илья мужик бывалый, крепко тертый и битый жизнью, склонный к неумеренному употреблению горячительных напитков, но отнюдь не глупый и, что называется, "себе на уме".

Сам- то Илья на многое не рассчитывал, доля обозника с долей ратника и рядом не лежала. Но что поделаешь, если родился больным да слабым и для воинского дела не годишься?

Дело свое он знал прекрасно, раненых возил не впервые, поэтому устроил пассажиров с максимальным удобством, с учетом их ранений, сам, когда требовалось, ловко менял Мишке повязку, да еще и разговорами развлекал. Его анализ экономической эффективности приобретения холопской семьи произвел на Мишку впечатление обманчивой простотой, свидетельствующей о глубоком знании предмета, точностью формулировок и беспощадным прагматизмом.

"Вот Вам, сэр, и феодализм. Прежде, чем получать прибыль, извольте сделать инвестиции. А не имеете первоначального капитала — шиш вам, а не эксплуатация угнетенных трудящихся. Законы экономики действуют, наплевав с высокого дерева на то, что Карл Маркс их еще не придумал. А потом, ведь, еще и процесс производства организовать надо, сбыт продукции наладить, (хотя, какой к черту сбыт при натуральном хозяйстве?), обеспечить кадрам необходимые условия и прочее, и прочее, и прочее. Тяжела судьба эксплуататора, горек его хлеб и туманны перспективы.

А холопы? Почему так безропотно идут в рабство? Должен же быть у них какой-то резон. Чем они будут заниматься у хозяина? Примерно тем же самым, чем и на воле, только часть добытого своим трудом будут отдавать хозяину. И в чем смысл? Возможно, в том, что никто уже не приедет и не отберет все, в том числе и жизнь? Защита. Собственно, получается государство в миниатюре: население платит налоги на содержание армии и аппарата управления.

• Предыдущая
• 100/309
• Следующая