Отрок. Все восемь книг (СИ) - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/309
• Следующая

— Ага, сейчас.

Пашка зачерпнул полную шапку и щедро плеснул Афоне в лицо. Весенняя вода была ледяной, парень залупал глазами и замычал что-то нечленораздельное.

"Блин, челюсть, что ли, сломана? Это хреново, челюстно-лицевой хирургии ЗДЕСЬ, кажется, нет. Неприятностей не оберемся. Ну Вы и Геракакел, сэр, с одного удара! Пошли дурака Богу молиться, он челюсть сломает, но не себе".

Мишка помог Афоне сесть, и тот выплюнул себе на колени сгусток крови и выбитый зуб.

— Минька, ты шо, шума шошел?

— Пока нет, но сейчас сойду и еще тебе добавлю!

— Ошшань шука! Я ошшу вше шкашу, он чефя…

— Скажи, скажи, он тебе еще добавит. Встать можешь?

— Шаш вштану, ох…

Афоню потряс приступ рвоты. Мишка брезгливо отстранился, огляделся по сторонам. Демка отъехал верхом на Борьке уже довольно далеко, около забора возился, пытаясь подняться, Пашка, Филька брел по улице, все еще держась за расквашенный нос, ни Ерохи, ни Кузьки не было видно.

"Ероха сбежал! Бросил своих и сбежал, а Кузька за ним погнался! Вот это фортель — Кузька гонится за Ерохой! Мир перевернулся. "Ура! Мы ломим, гнутся шведы!".

Рядом сидел, держась руками за пах еще один из Ерохиной компании, как его зовут Мишка забыл.

— Эй ты, придурок! Тебе, тебе говорю! Хватит за яйца держаться, вставай!

— Ы-ы-ы…

— Вставай, я сказал! Сейчас еще схлопочешь, мало одного раза?

— Ы-ы-ы…

Пришлось подойти и отвесить страдальцу подзатыльник.

— Не нада-а-а!

— Вставай, балбес! Попрыгай, помогает.

Пацан со стонами и оханьем поднялся, наконец, на ноги.

— Минь, а что, правда помогает? — Поинтересовался Прошка.

"Ну до чего же любознательная молодежь пошла. Естествоиспытатель Прохор, туды тебя".

— Хочешь попробовать?

— Не, не хочу.

— Ну и не лезь тогда.

Мишка повернулся к предыдущему "собеседнику".

— Ну что, очухался, болезный? Ну-ка, помоги Афоню поднять!

Поставленного вертикально Афоню ощутимо шатало, он что-то шипел, брызгая кровавыми слюнями, но новых приступов рвоты не было, и Мишка решил, сотрясения мозга, возможно нет.

— Отведи его домой. Понял?

— Угу.

— Узнаю, что бросил по дороге, вообще все отобью, не только яйца! Понял?

— Угу.

— Если понял, повтори.

— Чего еще повторять-то… Ой, чего дерешься?

— Повтори!

— Отвести домой, если брошу все отобьешь.

— Умница, сразу бы так. Вперед!

Мишка обернулся к Паше, как раз, поднявшемуся с земли, перебирая руками по забору.

— Пашка! Сам домой дойдешь?

— Гнида! Я тебя еще поймаю, кровью умоешься!

— Зачем ловить? Я здесь.

— Погоди, паскуда, еще встретимся, кишки на плетень мотать буду!

— Встреча уже произошла, получи!

Пашка снова шмякнулся о забор и сполз на землю.

— Еще хочешь?

— Землю жрать будешь, паскуда, на брюхе ползать…

"Вот это характер! Наш человек, такого бы в свою команду…".

— Ладно, уговорил. В любое время и в любом месте, когда захочешь. Только захочешь ли?

— Выть будешь, как пес, ноги мне лизать…

— Демка! Слезай, пошли Кузю искать!

Так Мишка досрочно решил первую задачу — стать сильнее всех своих сверстников. Физически, возможно, кто-то из них и превосходил его силой, но по боевым качествам Мишка стал первым. Учить мальчишек военному делу в Ратном начинали с двенадцати лет, так что формально, дед правил не нарушил. Нож оружием не считался, скорее — хозяйственным инструментом, верхом умели, лучше или хуже, ездить все мальчишки, а что касается кулачных боев, то осуждая их на словах, особенно если случались серьезные травмы, мужская часть населения, втихомолку, это дело приветствовала — воина надо готовить с детства.

А «спортзал» так и остался. Уже не каждый день, но хотя бы пару раз в неделю, дед гонял пацанов на тренировки, заставляя поддерживать форму.

Как Мишка и предполагал, пасти коров ему больше ни пришлось, стоило только сойти снегу, и он, вместе с дедом, перебрался на пасеку, поселившись там в поставленной за зиму избушке, помогая деду в работе и, время от времени, поражая сам себя фантастическим сочетанием вопиющего невежества и совершенно неожиданных теоретических познаний в области пчеловодства.

Так, для него оказалось совершеннейшим сюрпризом то обстоятельство, что пчелы собирают не только нектар, но и цветочную пыльцу. Как сказал дед, эти разноцветные горошинки с булавочную головку величиной, пользовались огромным спросом у лекарей и купцы платили за них серебром, забирая, сколько бы не предложили.

Зато дед не знал, что вылетевший из улья рой можно догнать и, когда он повиснет живым шаром на ветке дерева, стряхнуть в какую-нибудь емкость, например, в берестяной туесок. Когда Мишка в первый раз принес на пасеку такую добычу, оказалось, что селить новую пчелиную семью некуда. Немедленно Немой и Лаврентий были мобилизованы на поиски и заготовку дуплистых деревьев, а Мишка, втихаря занялся изготовлением улья, которого, как водится, в живую никогда в жизни не видел, руками не щупал, но устройство которого, главным образом из телепередач, знал. Или думал, что знает.

Вот так, однажды, преследуя очередной пчелиный рой, Мишка зацепил краем глаза что-то чужеродное, неуместное в этом лесу, что-то такое, чего здесь находиться не должно, но пробежал мимо — рой был важнее. На следующий день он попытался повторить свой вчерашний маршрут. Что-то привлекшее внимание, но не зафиксированное сознанием, не давало покоя, как попавший в обувь камешек. Побродив с полчаса по лесу и, уже собираясь повернуть назад, Мишка, наконец, набрел на это "что-то".

Из травы на него пялился пустыми глазницами человеческий череп в покрытом ржавчиной воинском шлеме. Тут же нашлась и обвисшая на ребрах кольчуга, пояс с серебряными бляхами, но почему-то без меча, только с одним кинжалом, легкое копьецо. Невдалеке белел костями конский скелет в остатках дорогой сбруи, украшенной серебряными бляшками с таким же рисунком, как и на поясе.

На любого нормального человека вид непогребенного покойника производит удручающее впечатление, но главное потрясение Мишка испытал, кода неосторожно, отгибая высокую траву, толкнул шлем. Тот откатился в сторону и на землю выпала толстая темно-русая коса. Скелет был женским! Сразу стали понятными и отсутствие меча, и несерьезная легкость и тонкость копья и… самострел, притороченный вместе с седельными сумками на спине лошадиного скелета.

На шее у покойницы поблескивала золотая цепочка. Преодолевая внутреннее сопротивление, Мишка оттянул ворот кольчуги и вытащил оберег — оправленный в золото острый осколок кремня — "Громовая стрела". Все стало еще непонятнее. Громовая стрела — знак бога Перуна, а здешние язычники поклоняются Велесу. Женщина в воинском облачении, явно не бедная, одна, совершенно очевидно, приехавшая издалека. Травм или следов, оставленных оружием, вроде бы, не видно, наверно заблудилась, попала в метель. Снегом занесло так, что хищники не добрались, иначе кости были бы растащены далеко вокруг.

Вот Вам, сэр, одна из трагедий, сюжета которой, Вы, скорее всего, не узнаете никогда. Только финал, а он печален. К кому ж ты ехала? Кому сообщить о твоей смерти? Блин, придется изображать напуганного мальчишку: "Деда! Деда! Там покойник в лесу!".

"Прибежали в избу дети, Второпях зовут отца:

Тятя! Тятя! Наши сети Притащили мертвеца!

Может самому похоронить? Вот ведь, как интересно: был бы мужик, даже не задумался бы, а с женщиной хочется поступить как-то… по джентельменски, что ли. Что б лишние глаза не пялились. Нет, все равно придется на пасеку за лопатой идти, дед спросит: зачем? Да и не зарывают своих поклонники Перуна, а сжигают".

• Предыдущая
• 21/309
• Следующая