Леди и война. Цветы из пепла - Демина Карина - Страница 21

• Предыдущая
• 21/73
• Следующая

Он сделал то, что должен был сделать. Еще один разговор, и можно будет вернуться.

— Барон, мне нужно с вами поговорить.

Провожают их взглядами. Все эти люди сомневаются сейчас, правильный ли сделали выбор, но Кайя надеялся, что страх убережет их от глупостей.

— Вина? — Гайяр почти спокоен и готов играть в гостеприимного хозяина.

— Пожалуй.

Высокий графин. Бокалы. Стекло особого оттенка «небесный пурпур», секрет которого мастера Кверро хранят многие столетия.

— Я позабочусь о том, чтобы… вам не пришлось приводить угрозу в исполнение. — Барон наклоняет бокал, позволяя вину подобраться к самому краю. И алое сливается с пурпурным.

— Буду весьма вам признателен. Присаживайтесь.

Одна жизнь от рода — это не такая и высокая цена.

— Я не знал о том, что происходит. — Гайяр присаживается. — Если бы у меня возникли подозрения…

— Они возникли. Но вам было невыгодно их озвучивать. Вы просто отвернулись.

— Это преступление?

Что ж, он хотя бы не пытается отрицать очевидное. А Кайя основательно забыл вкус вина. Терпкое. Бархатистое. И сладкое. Неплохое, но не в этой компании его пить.

— Нет, это не преступление. И убивать вас я не собираюсь. Более того, мне кажется, что между нашими семьями могли бы возникнуть узы куда более прочные, нежели сейчас. Вашему сыну два года?

— Уже почти три.

Барон умеет улыбаться искренне. Сын. Наследник.

Семеро законных дочерей и полторы дюжины бастардов женского пола. Появись мальчик, барон ввел бы его в род, но рождались девочки. Поразительное невезение. Или генетический сбой, который делает эмбрионов мужского пола нежизнеспособными.

Но однажды Гайяру повезло. И наследник его — величайшее из сокровищ барона.

— Я думаю, они с Йеном замечательно поладят.

Гайяр понял и сразу.

Неужели действительно рассчитывал, что Кайя отдаст ему дочь?

Иза бы его убила…

— Вы… возьмете Брайана заложником? — уточнил Гайяр.

— Что вы. Я лишь окажу вашему роду большую честь. Наши дети непременно подружатся. Станут неразлучны…

И в следующий раз, когда у барона появятся подозрения, он точно будет знать, как поступить правильно.

— Чего вы боитесь, барон? Как только Йену станет лучше, дети отправятся в Ласточкино гнездо. Там безопасно. Ваш сын получит хорошее образование и возможность, которой вы сейчас для него добиваетесь. Рано или поздно Йен станет протектором, а мы не имеем человеческой привычки отрекаться от тех, кого считаем близкими.

Изольда не одобрит: дети не должны участвовать во взрослых играх. Но Кайя действительно не имеет намерения причинять вред этому ребенку, ему лишь нужно, чтобы его отец вел себя благоразумно.

— Я… — Гайяр сглотнул, глядя в бокал. — Я и Брайан будем рады служить вашей светлости.

— Замечательно.

Вернувшись к себе, Кайя отпустил Урфина.

Надо было вина захватить, чтобы не только для себя. Раньше им было о чем разговаривать и… Урфин не заслужил того, что Кайя собирался сделать. Он тоже стал другим, и Кайя не мог понять, нравится ли ему этот новый либо же нет. Все как-то изменилось.

И надо бы поговорить, но не сегодня: не тот настрой и не то время.

…Кайя?

…спи, сердце мое. Я нашел их. Всех.

…хорошо.

…хочешь, я уберу боль?

…и будешь рядом?

…конечно.

На кровати хватит места для троих, и Йен не просыпается, когда Кайя перекладывает его на середину, только одеяло спихивает и хмурится.

…видишь, я уже рядом.

Кайя дотягивается до ее волос и проводит пальцем по руке, осторожно, не желая причинить боль, но лишь давая понять, что действительно рядом.

Хорошо болеть, когда ничего не болит, а вот когда болит все тело… волосы, кажется, тоже. Или волосы — особенно сильно? Клянусь, что в первые два дня я ощущала каждый свой растреклятый волосок, и малейшее к ним прикосновение было мучительно. Вообще все мучительно. Просыпаться. Открывать глаза. Вдыхать. Выдыхать. Шевелиться. Даже жевать, хотя меня уверяли, что челюсть не пострадала. И если уж быть честной перед собой, то я в принципе не так сильно и пострадала.

Ну да, ребра треснули. Пара ушибов. Пара царапин. И граффити из синяков.

На третий день полегчало настолько, что мне позволили сесть. На четвертый я и встать бы смогла, но Кайя воспротивился. На пятый я его ослушалась и в результате сутки проспала. Обиделась. И весь шестой день прошел в нервном молчании, которое сменилось на такую же невысказанную готовность уступить друг другу. Кайя понимал, насколько неприятна мне моя беспомощность. Я видела его иррациональный страх за меня.

Утром он сам помог мне встать и дойти до окна.

— Ты не сможешь всю оставшуюся жизнь водить меня за руку. — Я могла бы стоять вечность, вот так, в кольце его рук и на него же опираясь.

— Я попробую.

Ворчит, упрямый родной человек. И я возвращаюсь в постель, к вышивке и Йену, который вновь печален и задумчив. Сидит на краю кровати и пытается расковырять гипс. Ему приносят игрушки и пытаются утешать, но на игрушки Йен не обращает внимания. Он потерял друга.

Йен спросил о собаке на следующий же день, и Кайя пришлось рассказать правду. Он мучительно подбирал слова, но сумел-таки объяснить и не стал предлагать другую, точно знал — Йен откажется.

Правильно, друга на друга не заменишь.

Гипс не поддается, и Йен вздыхает. Смотрит на меня и решается-таки протянуть руку, касается моей ладони, все еще зеленовато-желтой, страшной. Распухла, как у утопленницы, и пальцы сгибаются плохо. Кожа покрыта толстым слоем мази, и запах от меня исходит пренеприятный.

— Ничего страшного. Это пройдет, — говорю малышу.

Чувствую я себя гораздо лучше, чем выгляжу. Йен кивает и решается спросить:

— Кто?

Кайя знает ответ на этот его вопрос, но вряд ли ребенку можно объяснить, почему некто, ему совершенно незнакомый, вдруг решил, что этот ребенок не имеет права на жизнь.

— Плохие люди. Их больше нет.

Я знаю о том, что произошло той ночью. Кайя действительно не собирался ничего скрывать и больше не был ограничен рамками закона. Хорошо? Плохо?

Погибли многие. Те, кто организовал заговор. Те, кто принял участие. Те, кто помогал, предпочитая не задумываться о том, чему именно помогает.

Этих не жаль. Те, кто вовсе не был причастен. Четыре жизни. Трое выбрали яд. Четвертый — меч. Справедливая цена? О ней говорят шепотом.

А я не способна решить. В следующий раз меня может не оказаться рядом. Или, напротив, окажусь, но не будет колодца и счастливой случайности, а будут просто взрывная волна и железные осколки, от которых негде укрыться. Есть еще Настя, которая однажды в ненужное время появится в ненужном месте. Или удар направят против нее, убирая другого «опасного» ребенка. Магнус, выживший лишь благодаря своей нечеловеческой выносливости. Урфин — он точно погиб бы. Мой муж, который слишком многое терял, чтобы вынести еще одну потерю. Вот моя семья.

Йен же не собирается отступать, у него есть еще вопросы.

— Зачем?

Самой хотелось бы понять.

Политика. Власть. Идея. В какой именно момент перестает иметь значение, кто перед тобой? Не получится ли так, что однажды я сама перестану видеть границу?

В общем, в ушибленном теле добрые мысли не заводятся.

— Не все люди плохие…

Что я могу еще сказать? Наверное, он понимает, потому что подбирается ближе, ложится на живот, неловко подгибая загипсованную ногу, которая уже не болит, но раздражает — повязка большая, неудобная.

— Астя?

С пудреницей, чересчур большой для его рук, он управляется довольно ловко, пытается показать мне, но… я не хочу испугать дочь своим видом.

• Предыдущая
• 21/73
• Следующая