Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Мерцалов Игорь - Страница 60

— Твой брат у себя?

— Где еще может быть этот негодяй? — пожала плечами пятнадцатилетняя девушка, не отрываясь от чтения.

— Следи за языком, Гордетта, — поморщился де Косье. — Ты знаешь, я не одобряю грубости.

— Боюсь, mon papa, вы обманываете, иначе давно бы уже прогнали этого бездельника.

Жена де Косье была местной уроженкой, о чем, правда, не любила вспоминать, потому что обожала все закордонское и очень сожалела, что не родилась на пару тысяч верст западнее Спросонска. Слово «хороший» для нее значило «закордонский» и ничего иного значить не могло. Де Косье это и забавляло, и раздражало. Зато детей своих он принципиально воспитывал совершенными закордонцами, то есть в духе вольности и полной самостоятельности. Только в последнее время начал он подозревать, что это было не лучшее из когда-либо принятых им решений.

Де Косье покинул гостиную и прошел до угловой комнаты. Постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. В полумраке за задернутыми шторами лежал, раскинув руки, на неубранной кровати молодой человек девятнадцати лет. У него были длинные вьющиеся волосы, красивое лицо и равнодушный взгляд.

— Франтуан, нам надо поговорить.

— Не о чем. Все уже говорено не раз, и я не отступлюсь. Покуда не подыщете мне местечко потеплее, никуда отсюда не съеду. А попробуете, mon cher père,[3] силой выставить — сами знаете, кому и что я про вас расскажу.

— Черт тебя побери, Франтуан, если бы ты занимался чем-нибудь полезным с таким же усердием, с каким шантажируешь собственного отца, у тебя не было бы нужды жить на мои подачки.

Молодой человек хохотнул, ничуть, по-видимому, не задетый резкими словами.

— А меня ваши подачки вполне устраивают! Что поделать, жизнь такова, что искусство шантажа является для нас важнейшим из искусств, — сообщил он с самой циничной усмешкой.

Де Косье поставил перед кроватью сына стул, сел, положив ногу на ногу, и произнес:

— Ладно, оставим бессмысленные споры. Я хотел поговорить о другом. Мне нужна твоя помощь.

Франтуан приподнялся, с веселым изумлением взирая на отца:

— Я не ослышался? Вам нужна помощь бесстыдника и бездарного тунеядца?

— Именно. Сразу скажу, дело деликатное и я не могу обратиться к кому попало. Помнится, ты как-то упомянул о своем знакомстве с неким молодым человеком отнюдь не последней в этом городе фамилии, который по каким-то причинам люто ненавидит оптографа Сударого?

— Да, есть такой. Незагрош Молчунов. Так вам, значит, он понадобился? Ну и ладно, а то я уж подумал, что конец света близок.

— Нет, сынок, про господина Молчунова я на всякий случай уточнил, привлекать ли его — сам решишь. Мне нужен именно ты…

Франтуан поднялся с кровати и остановил отца резким жестом:

— Позвольте, cher pére! Не понимаю я ваших расчетов. Не далее как неделю назад посреди гостиной кое-кто, ломая руки, с пафосом заверял, что «il a pas plus de fils»,[4] и талдычил «d'une vie vécue en vain».[5] Не напомните ли, кто это был?

Де Косье помедлил с ответом.

— Какая, к черту, разница? — промолвил он наконец, и тщательно скрываемая, но все же заметная нервозность вдруг исчезла из его голоса. — Я пришел не к сыну, а к разумному, которого однажды, несмотря ни на что, спас от тюрьмы.

— Вот это я понимаю, — кивнул Франтуан. — Что ж, mon cher pére, кого надо убить?

Де Косье заставил себя улыбнуться.

День был хорошим, а настроение Сватова — нет.

Праздник — день основания города — удался на славу. Метеомаги обеспечили теплый солнечный день, на улицах поставлены были столы с угощениями и палатки, на площади — качели и балаганчики с иллюзиями. Музыка повсюду, песни, смех, и мелькают среди нарядных храповчан скоморошьи пестрые одежды, цыгане пляшут и с ними медведь в монисто. Катанья, городки, бой за снежную крепость… Честно сказать, все это Знаком Бывалович любил куда больше, чем балы и приемы, которыми тешило себя высшее общество Храпова.

Однако сегодня ничто было не в радость, и потому, посетив мероприятия, которых он подолгу службы избежать никак не мог, от остальных городничий отмахнулся и поехал в управу. По дороге приказал вознице завернуть в «проклятый» дом, намереваясь задать Свинтудоеву несколько вопросов, однако фантом, как видно, был не в духе и ни на какие призывы не откликнулся. Сватов оставил ему записку: так, мол, и так, надо кое-что уточнить, а ежели кое-кто еще раз посмеет игнорировать самого городничего, так сослать мерзавца в ближайший Дом-с-привидениями — дело недолгое.

Фантомы — они такие, с ними построже нужно…

Домовой тоже не откликнулся, но на него Знаком Бывалович сердиться не стал. Жаль ему было Лапотопа. Он уже предлагал бедолаге перебраться в казенное здание, но тот отказался: слишком дом свой любил.

Сидя в возке в распахнутой шубе, Сватов размышлял над возвращением Ухокусая. После визита Сударого он уже было составил запрос в полицейское управление Спросонска, но потом отложил его, рассудив, что ничего толкового ему не ответят. Два года назад полиция оказалась бессильна, бессилен оказался и господин Копеечкин. И ничего, по-видимому, не изменилось с тех пор. Раз уж спросончане сами никого не известили, значит, вообще не уверены, что к ним вернулся тот самый Ухокусай.

Наверное, только у господина оптографа и есть какой-то шанс разгадать тайну свинтудоевского демона.

«И вообще, не мое это дело», — раз двадцать на дню говорил себе Сватов, но мысли упрямо сворачивали на Ухокусая. Все казалось: вот еще чуть-чуть — и додумается скромный провинциальный городничий до чего-то самого важного, на зависть всем столичным звездам сыска…

Да, особенно неприятно было думать, что опять приедет Копеечкин, конечно, с кучей полномочий, а там уж как водится: «Все должно быть сделано, как я сказал», а зачем да почему и не спрашивай. Потому что он тут звезда сыска, а они все так, для количества…

«Завидую», — признавался самому себе в минуты просветления Знаком Бывалович. Да, он, честный служака, любимец города и, без прикрас, истый патриот малой родины, люто завидовал славе Пуляя Белосветовича, хотя и понимал умом, что тот конечно же действительно толковый сыщик и неплохой разумный, если и честолюбивый, то в меру. Понимал все это Сватов, но завидовать продолжал…

И потому немедленно испытал приступ раздражения, когда возок остановился возле управы и он увидел переминающегося у крыльца, точно ему могло быть холодно, знакомого фантома-связного.

Вместо вежливого приветствия тот встретил городничего укором:

— Что же вы, Знаком Бывалович, с собой амулет не взяли? Как-никак это канал экстренной связи. Я же без него телепортироваться к вам не могу, а у меня новости спешные…

— Вот бы здорово было, объявись вы при всем честном народе со своими спешными и наверняка сверхсекретными новостями! — проворчал Сватов в ответ, поднимаясь по ступенькам. — У нас тут, знаете ли, и своих забот хватает. Ну, какие новости-то?

— Теперь уже и смысла нет говорить, сами увидите-с.

— Это еще что значит? Ты у меня смотри! — прикрикнул на него Сватов. — Положено — передавай.

— Господин Копеечкин послали меня предупредить о скором визите.

«Началось!» — подумал Сватов.

— И когда же он прибудет?

— Уже прибыли-с.

Действительно, звезда сыска вместе с двумя помощниками дожидались в приемной, пролистывая пухлую кожаную папку. Поздоровавшись, Сватов пригласил всех в свой кабинет.

— Удивительно, как быстро до наших краев добрались, Пуляй Белосветович.

— Не так быстро, как следовало бы.

— Не угодно ли чаю с дороги?

— Не угодно. Хоть я и не смог прилететь тотчас же, ради этой поездки мне пришлось отложить важные встречи, так что давайте сразу приступим к делу. В первую очередь: вы уверены, что свинтудоевский «демон» вернулся?