Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Мерцалов Игорь - Страница 62

— Слишком уж ты добрая, — поморщился Переплет. — Князь Мертвых — иностранец, до него дотянуться еще дольше станет, чем Ухокусая по всей строгости науки расписать.

— Я не добрая, просто разумная, — поджав губы, заявила Вереда. — Ну ведь правда же, почему Ухокусай должен отвечать за какого-то там Князя, еще неизвестно, не самозваного ли? А вы как думаете, Непеняй Зазеркальевич?

Сударый ответил не сразу. В словах каждого из его товарищей был свой резон. Несомненно, проблемой Ухокусая должны заняться и наука, и право. Но он чувствовал, что в первую очередь должен решить что-то для себя.

— Я думаю, судьба Ухокусая зависит от того, кто он такой или что такое. Он принимает форму, которую ему навязывают другие, и действует, подчиняясь воле Князя Мертвых, но это его мучило, значит, было противно его естеству. Он сдался нам, хотя его ничто не заставляло, и принял облик, которого никто от него не требовал… Значит, у него есть какие-то свои предпочтения, желания — иными словами, своя воля.

— Вот, выходит, он за свои поступки отвечает! — воскликнул Переплет.

— А по-моему, это значит, что виноват Князь Мертвых, ведь он поступил с Ухокусаем против его желания, — возразила Вереда.

Персефоний ничего не стал говорить, только вопросительно посмотрел на Сударого.

— Я думаю о другом выводе, — сказал тот. — Третий путь, о котором Ухокусай говорил как о самом желанном, но несбыточном… А впрочем, пока еще рано судить, мы слишком мало знаем. Давайте-ка пойдем и расспросим его о том же Князе Мертвых!

Ухокусай ждал их. Все так же был он неподвижен, так же ровно горел его огонек, подсвечивая нежно-розовые пионы на бумажных стенках, а все-таки, стоило присмотреться, возникало неодолимое ощущение, будто в самом воздухе разлиты его чувства: тщательно сдерживаемое нетерпение, глубоко запрятанная печаль, покорность и несмелая мечта.

Однако свои настроения Ухокусай скрывал как мог и, выслушав вопрос Сударого, ответил своим неизменно ровным, ненастоящим, но очень звучным голосом:

— Я расскажу все, о чем вы просите, господин молодой мастер оптографии, но это очень, очень грустная история. Грустная и длинная, ибо, чтобы стал понятен гнев Князя Мертвых, мне придется поведать об ужасных событиях в храме Анимеки, а также о певце Хочуто и юной красавице Наиваки, чья жизнь оборвалась на Шепчущем мосту.

— Мы слушаем тебя, Ухокусай, — сказал Сударый.

— Тогда я начинаю рассказывать. Давно это было…

Давно это было. Жил в провинции Мангайдо красивый юноша по имени Хочуто. Был он искусным певцом, и многие собирались послушать его, когда он играл на цитре и пел о славных деяниях древних властителей Рассветной страны, о мужественных воинах и мудрецах, но чаще всего — о любви, и все чтили и прославляли его.

И никто не знал, что Хочуто не был искренним певцом, потому что воспевал в других добродетели, которых сам не имел и не желал.

Слава льстила молодому Хочуто, но и раздражала его: ему не нравилось, что все видят каждый его шаг и обсуждают каждое его слово. Оттого полюбил он бродить ночами без фонаря, чтобы оставаться неузнанным, а лучше всего — вообще незаметным.

И вот однажды, когда сгустились вечерние тени, забрел он в деревню Хайяо, что близ замка Миядзаки, и там увидал юную девушку, прекраснее которой не встречал ни в жизни, ни в мечтах. То была Наиваки, известная кротким нравом и добротой, но более того — красотой, которую сравнивали с еще не распустившимся цветком вишни.

Хочуто стал следить за ней, перебираясь через забор в сад. Однажды Наиваки его заметила, но не испугалась, а строго спросила, кто он такой и что ему нужно.

— Если ты нуждаешься, то почему не попросил еды или ночлега? В нашем доме не отказывают беднякам.

— Я и правда бедняк, но нуждаюсь в одном сокровище — в твоей красоте, — отвечал ей Хочуто тихим голосом, чтобы она не узнала его, если когда-нибудь ей доводилось слышать, как он поет. — Однажды я увидел тебя, и с тех пор твой образ словно выжжен огнем у меня в груди.

Много слов сказал он прекрасной Наиваки и заронил в ее сердце любовь. С той поры каждую ночь приходил он и опутывал ее невинную душу паутиной сладких речей.

Однако ни разу не назвал ей своего имени, хотя и спрашивала Наиваки, кто он и откуда.

— Придет время, и я откроюсь тебе…

Все юноши в округе сходили с ума по Наиваки, но она любила таинственного незнакомца, приходившего в сад по ночам. Многие сватались к ней, но девушка, во всем послушная воле родителей, просила их не принуждать ее к замужеству, покуда она сама не выберет себе жениха. Верила Наиваки, что незнакомец вот-вот придет просить ее в жены.

Но время шло, и однажды, устав ждать, когда возлюбленный откроет ей свое имя, Наиваки пустилась на хитрость. Во время ночного свидания воткнула она незаметно в одежду Хочуто иголку с продетой в нее длинной ниткой, чтобы днем отыскать по ней место, где он живет.

Однако певец, возвращаясь домой, по привычке все время оглядывался, нет ли кого поблизости, не видит ли его кто-нибудь? Случайно он коснулся рукой нитки, заметил ее, обнаружил у себя в одежде иголку и разгадал уловку Наиваки. Рассердился Хочуто. Он совсем не желал для себя забот и хлопот, без которых не сохранишь домашний очаг, и детей не любил он, а потому вовсе не собирался жениться на Наиваки. Ему для радости хватало ночных свиданий, а о прочем он и думать не хотел.

И решил он подшутить над бедной девушкой: вынув иголку, воткнул ее в кору ближайшего дерева.

Наутро Наиваки пошла, держась за нить, и что же видит она? Нить привела ее к гигантскому тысячелетнему кедру, царю окрестных деревьев, и иголка торчала в его коре. Решила девушка, что ее возлюбленный — дух этого дерева. В слезах прибежала она домой и все рассказала родным.

Испугались люди в деревне Хайяо. Виданное ли дело, говорили они, чтобы дух дерева пожелал себе человеческой девушки? Решили они срубить могучий кедр, подступили к нему с топорами. Зазвенела сталь, вгрызаясь в древесину, полетели щепки.

Но наутро, вернувшись, чтобы продолжить работу, люди обнаружили, что ни следа от их вчерашних усилий не осталось на могучем стволе! Все щепки вернулись на свое место, все зарубки заросли, и шершавая кора выглядела нетронутой.

Еще больше испугались жители Хайяо. Мало того что дух дерева — оборотень, принимающий облик красивого юноши, так еще и страшная колдовская сила в нем скрыта! Пуще прежнего набросились они на кедр, но опять не управились за день, а ночью щепки снова приросли, и дерево стояло невредимым.

Так продолжалось несколько дней. Страдал могучий кедр, но не сдавался. Каждую ночь окрестные деревья приходили, чтобы утешить своего царя и помочь ему. Это они, опуская ветви, собирали щепы и прикладывали их к раненому кедру, чтобы тот мог прирастить их к себе обратно.

Деревья негодовали на людей, но благородный кедр говорил им:

— Люди просто напуганы, но виноват один, который сыграл злую шутку с наивной девушкой. Ах если бы вы, мои подданные, сумели найти его…

Стали деревья искать Хочуто. Спрашивали они у птиц, прилетавших отдохнуть на их ветви, спрашивали у зверей, прятавшихся среди корней, спрашивали у волшебных барсуков, каких немало живет в Рассветной стране.

Не было лесному зверью дела до людей, но видела одна лисица юношу, который часто ходил в Хайяо по ночам, и указала дом, где он живет.

Не было птицам дела до человеческих песен, но слышал один соловой, что юноша, живущий в этом доме, умеет играть на цитре и петь.

Не было дела волшебным барсукам до людской хитрости, но знал один из них, что имя этого юноши Хочуто и что, хоть славят его за искусство пения, сам он человек легкомысленный и неискренний. Однажды похвалился он перед друзьями, что в одной деревне по соседству напустил на людей страху и заставил их поверить в бабкины сказки, не сказав ни слова. Не поняли друзья, о чем говорит Хочуто, подивились загадке, но барсук, услышав это, понял, о чем речь, и рассказал деревьям.