Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 45

Казалось, бородача сейчас хватит удар. Он судорожно глотнул воздух, пространство между волосами и крохотными глазками налилось кровью, и он уставился на маленького Ойглу, словно впервые видел живого человека.

Потом он заметил серый плащ на плечах Брайана и с шумом выдохнул, расхохотавшись.

— Герой, — протянул, отдышавшись, бородач. — Слава наша и защита… Бесовское отродье… Ножик, говоришь, не нравится?!

Сигурду часто снилась потом та пауза, которая повисла в воздухе после этих слов, — и каждый раз ему казалось, что он стоит голый посреди притихшей площади, а нелюдские хари брезгливо морщат носы и принюхиваются к нему.

Бородач вырвал руку, ткнул ножом в грудь Ойглы и очень удивился, промахнувшись. Ткнул еще раз. И еще. Сопящие, неловкие люди пинали странно скользкого мальчишку — причем сам избиваемый до того горожанин усердствовал более остальных, — а Брайан машинально пританцовывал, не глядя ни на кого конкретно, и руки его уже нашаривали у пояса отобранный серп, не нашли и стали сжиматься в кулаки…

— Извините его, господа, — прозвучал над ухом Сигурда тихий знакомый голос.

И все остановилось.

Наставник Фарамарз поклонился собравшимся, еще раз извинился, взял нахохлившегося Ойглу за плечо и повел прочь. Сигурд стряхнул со своей спины липкие горячие пальцы давешней торговки и потащился следом. Толпа перешептывалась, провожая их взглядами, и женщины помоложе подмигивали друг другу, причмокивая губами.

…Уже за городом Ойгла наконец заговорил.

— За что они, учитель?

Злые слезы душили юношу.

— За что? — Фарамарз помолчал. — За что пума ненавидит кугуара больше иных зверей? За то, что они похожи, — но разные. Какую пряжку ты носил на Первом Уровне, салар Ойгла?

— Золотую, учитель.

— А сейчас, на Втором?

— Серебряную, учитель.

— Правильно… А Третий уровень носит бронзу. А я — наставник, Седьмой уровень, — ношу железную пряжку. Золотой век давно кончился, салары. Или даже и не начинался. И серебряный. Боги навсегда ушли в Пенаты Вечных, и лишь старейшины саларов — Сыны Богов — знают дорогу туда. Возможно и я вскоре узнаю… Железный век, мальчики, железный, ржавый… И если мы — Скользящие в сумерках, синяя сталь века, Девятикратные — не закроем своими жизнями людей Калорры, то они уйдут раньше назначенного срока. Уйдут раз и навсегда. И не все равно тогда — хороши они были или плохи? Наш ствол, наш корень по материнской линии…

— Ну и что? — недоуменно спросил Сигурд. — Я уже два раза уходил. Болел в детстве… потом пардус рвал… И каждый раз возвращался.

— Верно, — сказал наставник Фарамарз, грустно улыбаясь, — ты уходил два раза. Брайан — три. А я — шесть. Так что простим людей Калорры — уходящих один раз. Не нам, Девятикратным, судить их…

Сигурд кивнул. Он уже простил людей. Только вот почему бородач назвал их — потомков богов — бесовским отродьем?! Разве их предки — бесы?…

Бесы… Бессмертные боги? Безумные боги? Бессмысленные? Бесполезные? Какие?…

…Он гнал ее уже больше двух часов. Она допустила ошибку. Всего одну, но непростительную. В полной уверенности, что падающее дерево непременно раздавит человека, она выглянула из-за веток, и человек встретился взглядом с ликующими глазами лани.

А дерево рухнуло напрасно.

Перевертыш. Не та тварь, не та повадка, но глаза — те. И он прыгнул вслед за убегающим зверем. Больше не было леса и Сигурда Ярроу.

Были сумерки и Скользящий в сумерках.

Его время. Его дело.

Нужное состояние пришло само собой. Когда ты просачиваешься сквозь время и пространство, сквозь лопающиеся лианы и тонкие стволы бамбука, а лес обнимает тебя, и корни послушно ложатся под ноги, и хлещущие ветки стряхивают на разгоряченное лицо вечернюю росу… Когда перестаешь видеть, перестаешь слышать, понимать и оценивать, но начинаешь — ощущать и чувствовать. Чувствовать направление гона, его азарт и ритм, ощущать панику ослепшей жертвы, безошибочно выбирая дорогу, — именно туда, куда надо тебе и не надо ей. Срезая углы, не давая опомниться, тенью скользя в застывших сумерках…

Он гнал ее уже больше двух часов. И лань стала задыхаться.

Зу с самого начала взял гораздо левее, и Сигурд не знал, где сейчас находится удав, но и не очень-то задумывался над этим. Он успел лишь прикрепить к ошейнику змеи свинцовую каплю наголовника: с таким украшением Зу в броске пробивал двойную кирпичную кладку, — так что ловчий удав вполне способен был сам о себе позаботиться. Лишь бы он не достал Перевертыша раньше Ярроу… Выучка выучкой, а слабость крупных змей к детенышам копытных…

Сигурд остановился шагах в десяти от обрыва и внимательно посмотрел на девушку, стоящую у края. Одежды на ней не было, но она держалась с естественностью, заменявшей цивилизованность.

Во всяком случае, цивилизованность в представлении людей Калорры. И саларов.

Девушка тяжело дышала, захлебываясь сиреневым воздухом и успокаивая его прохладой воспаленные легкие; руки ее тряслись. Бегство растопило ледышки темных глаз, и теперь в них метался страх, ненависть, ожидание… и что-то еще, незнакомое, мешавшее салару сразу нанести удар.

Он сбросил вьюк на землю и ослабил защелку ножен. Не отрываясь от хрупкой фигурки над обрывом. Потом сел, скрестив ноги, снял меч и положил его перед собой.

Она не двигалась. Скользящий в сумерках молчал, полуприкрыв глаза, но девушка-лань прекрасно понимала всю обманчивость его неподвижности.

Она не знала, что Сигурд Ярроу, салар Пятого уровня, охотник за Перевертышами, — он еще ни разу не убивал оборотней просто так. Безнаказанно.

Только в бою. Ярость за ярость.

Но ярость за слабость?…

Девушка не выдержала первой.

— Я — Оркнейская лань.

Сигурд молчал.

— Назови свое имя, Серый Убийца, Бич Судьбы!… Я хочу знать его, прежде чем забыть все…

«Я не убийца», — хотел сказать Сигурд, но сдержался. Ответил только:

— Я не хочу носить на своем имени твое предсмертное проклятие…

Оркнейская лань отошла от обрыва. Но всего на один шаг.

— Этот лес не знал войны, Девятикратный. В здешних местах нет людских поселений, и охотничьи угодья моих братьев лежат гораздо ниже предгорий Муаз-Тай… Люди, которых ты защищаешь, далеко. Может быть, твой меч освободит мою дорогу?…

Она говорила легко и быстро, с едва уловимым акцентом. Сигурд смотрел на девушку, и в глазах его была насмешка и тень от падающего дерева.

Она сделала еще шаг.

— Почему именно ты? — спросил Ярроу. И она поняла смысл вопроса.

— Я — урод. Я — карлик. Твоей головой я купила бы имя и гордость.

«Карлик, — подумал Ярроу, — слишком маленький зверь внутри человека. Ущербная половина Перевертыша. Я не знал, что так бывает…»

Она подошла совсем близко.

— У тебя много жизней, салар. Я хотела взять одну. Я думала, что…

Она присела перед ним на корточки и положила руки ему на плечи. И наступила на меч. Совсем незаметно.

Оружие. Брат Скользящего в сумерках.

…Сигурд отшвырнул девушку и вскочил на ноги. В то же мгновение лес выплюнул двух рычащих пум, и грязно-желтые кошки взвились в воздух.

Время остановилось. Скользящий в сумерках плыл в его густом, вязком потоке, всем телом вписываясь в кривизну выхваченного меча, и первый Перевертыш боком налетел на мерцающее колесо с ободом из синей стали, захлебнулся рыком и обрушился в кусты, сминая ветки, заливая их дорогим пурпуром…

Второй изогнулся в прыжке, уходя от повторного взмаха, и тогда из кроны старого ясеня в зверя ударила шипящая молния.

Ударила, смяла и вздувшейся петлей охватила туловище пумы, бьющейся в смертной агонии. Гордость «гибких копий», дождавшийся своего часа ловчий удав Зу давал хозяину паузу на вдох…

А хозяин стоял и не мог опустить меча. В ноги ему кинулась маленькая лань — неумело, по-женски, глупо! — и сама же не устояла, упала перед ним на колени, а за ее спиной из пущи выходил яростно сопящий вепрь, уже набравший разгон и не способный остановиться…