Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 82

Мауриций и ночь изучали друг друга.

— Да так же, как и твои… Говорит — Видевший рассвет…

К полудню зарядил дождь. Мелкий такой, противный… Тучи облепили небо, как мокрые штаны липнут к… ну, скажем, к телу. И сыро, и зябко, а снять нельзя — неудобно, и лучше все равно не будет. В канавах хлюпала грязная вода, дождевые черви блаженно переползали от лужи к луже, и полдень незаметно стал вечером — а брат Манкума все сидел в приемном покое, коротая время в ленивой перепалке с братьями-услужающими, и ждал решения патриарха.

— Пьян был небось… — бурчал брат-услужающий, по кличке Кроха Йонг, — лохматый, гнилозубый детина с полностью отсутствующей шеей. — Насосался зелья, отпостившись-то, на голодный желудок, вот и привиделось неведомо что… страсти разные…

Слово «зелье» Кроха Йонг произносил медленно, с уважением и немалым душевным содроганием.

Братьев-услужающих к Двери на дух не подпускали, а на церемониях — тем паче, по причине обилия тела в ущерб всему остальному. После десяти-двенадцати лет работы их приобщали лично Бледные Господа, только никак не Верхние, а рангом пониже, и это у самих варков называлось «открыть Дверь».

Чтобы открыть Дверь самому и выстоять на пороге в Бездну, получив приобщенье, так сказать, из первых рук, — для такого много требовалось. Иные не выдерживали, теряли рассудок и вскоре погибали или падали в Бездну, но зато немногие избранные…

— Не пил я хмельного, Кроха, — в сотый раз уныло отвечал Манкума. — Сам знаешь, не люблю я этого дела… брюхо у меня с него пучит…

— Ну и нечего тогда попусту языком трепать, — подводил итог Фарсаул, второй услужающий, длинный как жердь и непрерывно моргающий близко посаженными глазками.

Манкума обиженно замолкал, а вскоре все начиналось сначала.

Наконец за окном послышались липко чавкающие звуки. Манкума кинулся к занавесям и застыл, торжествующе вскинув непокрытую голову.

По улице шел давешний гость. Он двигался легко, мягко ступая по размокшей земле, растворяясь в окружающих его сумерках, — словно и не было непогоды, дождя, распутицы… Серый мокрый плащ свисал вниз, придавая идущему вид каменного барельефа. За плечом у него висела странная палка — обтянутая черной кожей, с малым блюдцем поближе к верхнему краю.

Звуки, услышанные Манкумой, издавали три сопровождающих брата, месившие грязь позади гостя на почтительном удалении. Похоже, они рады были бы сбежать, потому что то, что ползло между ними и пришельцем, наводило на мысли, которые лучше не высказывать вслух. Временами чудище вздымало над землей голову на добрых три с половиной локтя и оглядывалось на сопровождающих, шипя в их адрес с весьма неприятным присвистом.

Гостей чинно вели к дальнему срубу, пустовавшему с прошлой церемонии, когда живший там затворник Агрий прошел через Дверь и удалился к Бледным Господам.

…Кроха Йонг и Фарсаул встали за спиной Манкумы и пристально следили за происходящим на улице.

— Слышь, Фарс, а тень у него есть? — протянул Йонг, щурясь и морща лоб.

— А варк его знает… Не видать-то, в мороси этакой, да еще вечером…

— Есть, есть, — радостно захихикал брат Манкума. — Длинная такая тень, с чешуей… тебя, Фарс, проглотит и не подавится…

Позади хлопнула дверь. Все тут же повернулись и склонились перед вышедшим Маурицием. Тот молча отпустил братьев повелительным жестом и потом, в одиночестве, долго ходил по покою.

За окном не умолкал дождь.

— О чем задумался, Мауриций? Все решиться не можешь?…

Патриарх вздрогнул и сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая сердцебиение. Он так никогда и не смог привыкнуть к появлениям Верхних. Животное начало неизменно побеждало, рождая тянущую дрожь где-то внизу живота.

Животное. Живот. Жизнь. Лишить живота…

Мауриций привычным усилием воли стер крамольные мысли и обернулся.

Голос шел из западного угла покоя. Мрак там был несколько гуще, чем в остальных углах, и над темным пульсирующим комком зыбко мерцало лицо Верхнего Тидида — бледное, насмешливо-властное, и алые отблески свечей играли в холодном взгляде, как в кубке горного хрусталя работы согдийских мастеров.

— Зачем пришли чужие, незваные? — стараясь казаться равнодушным, поинтересовался Мауриций. — Не ты ли, Тидид, к нам направил, или кто другой из Верхних так решил? Я мыслю, они к Двери пройти захотят…

— Ну и что? — с необычной любезностью усмехнулся Тидид.

— А то, что силу за ними чую, — резко бросил патриарх. — Большую силу. Вот и колеблюсь… Муасси пишет, что его гостя младшие братья Хозяином Волков прозвали. Дескать, еще ни один из Верхних за собой такой стаи не водил. А мой… В сумерках идет, как дождь сквозь воздух, а змея его… Это дурак Манкума решил, что Господин в чужой облик влез, а я-то мальчишкой слыхал, какие страсти в Калоррских дебрях водятся…

— И больше тебе скажу, мудрый патриарх Мауриций. — Голос Тидида был ровен и глух, без малейшей тени насмешки. — В Озерном Скиту, у патриарха Норманта, тоже гости. Двое. Одного я ждал, а второго — нет, но знаю его по словам Верхнего Айриса. Ни волков при них, ни удавов, и ходят, как все прочие, — только силы за ними поболе будет. А Бездне их сила нужна, ох как нужна… Тебя, Мауриций, когда в Дверь войдешь, — и то долго менять придется… а ведь ты патриарх, не чета иным братьям!… Так что…

— Испытаю пришлых, — перебил Верхнего Мауриций, сердито слушавший последние слова. — Пройдут испытания — пущу к Двери. Закон соблюдать надо…

— Надо, надо, — неожиданно рассмеялся Тидид, и тьма в углу колыхнулась, рождая голубоватые льдистые искорки. — Правильно, Мауриций… пусть все идет, как идет. Советовать не стану. Одно скажу: захотят гости к Двери идти — проверяй-не проверяй, а силой не останавливай. Нет у вас мощи на них, а овец зря терять жалко. Нашими трудами собраны…

— Обычай соблюду, — упрямо сказал патриарх. — А там посмотрим…

Снова раскололся смехом хрусталь в углу и — растаял, как и не было. Тихо, темно — да не темнее обычного.

Мауриций еще раз глянул в окно, на сруб, где остановился странный гость.

— Видевший рассвет… — прошептал патриарх, словно пробуя сказанное на вкус, и ему показалось, что за спиной у него кто-то вздрогнул и отшатнулся.

Кто прав — титаны или боги?…

«…За пурпурным островом Заката, между миром жизни живой и миром жизни мертвой, лежит Великая Бездна, где корни земли, и морской пучины и звездного неба — все концы и начала Вселенной. Там бушуют и мечутся свирепые вихри в вечной свалке друг с другом. Там жилища сумрачной Ночи в черном тумане. Там ужасом веет. Даже боги трепещут перед великой Бездной Вихрей».

Предание о Бездне Вихрей