Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 84

Толпа зашумела. Стали различимы отдельные выкрики:

— Бледный Господин!

— Танцующий с Молнией!

— Слава!…

Танцующий с Молнией с тем же отсутствующим выражением слегка поклонился и отошел в сторону.

Патриарх Нормант также поклонился — заметно ниже, чем в первый раз, — и уступил свое место приземистому патриарху Муасси. Тот без поклона простер руки к центру поляны. Некоторое время все оставалось без изменений; послушники притихли, с трепетом ожидая, какую же силу вызовет вспыльчивый Муасси, чтобы испытать гордых пришельцев последним испытанием…

…В центре поляны заклубилось облачко сизого тумана. На лбу Муасси выступили капли пота, руки его задрожали, губы патриарха подергивались, бормоча невнятные слова; потом Муасси с трудом повернул голову к другим патриархам и те поняли. Оба шагнули вперед, и вновь рясы их слились в один искрящийся сгусток мрака. Три пары рук, словно высохшие ветви дерева с тремя стволами, стали лепить взвизгивающий туман, и чем-то первобытным повеяло от кровавых глаз, белоснежных клыков, рождавшихся под пальцами патриархов, — и вот уже невиданный зверь скалит огромную пасть и мясистый хвост бьет по земле, а чешуя на клиновидной груди горит алыми отсветами, и топорщится острыми шипами высокий гребень…

Большая Тварь. Вернее то, как представляли ее себе патриархи — не видевшие ее ни разу в жизни.

На свое счастье.

Вот только огни костров слегка просвечивали сквозь ворочавшуюся фигуру чудовища…

Призрак. Призрак Большой Твари.

И метнулась по земле, почти сливаясь с ней, узкая пружинистая лента — ловчий удав Зу, гордость корпуса «гибких копий», давал хозяину время на взмах. И пошатнулся призрак от страшного удара огромной змеи.

Пошатнулся — но выстоял. Удав мертвыми путами охватил задние лапы твари, и ринулся вперед Хозяин Волков — нет, теперь уже Волк-Хозяин, прыгая на грудь врага, стремясь достать горло…

— Превратился!… — глухой ропот колыхнул сбившуюся толпу.

Силен был призрак, силен, рожденный усилиями трех патриархов, побочный сын Небытия и извращенной фантазии!… Не достал Волк-Хозяин чешуйчатое горло, и когти твари располосовали его бок; капли дымящейся крови упали на тело призрака, и он словно стал плотнее, материальнее, и тихо ахнула толпа, вздрогнули патриархи — но не только от этого…

Раны Волка-Хозяина зарастали на глазах, минуты не прошло, а стая во главе с разъяренным вожаком уже кинулась в новую, казалось бы безнадежную, атаку…

— Бледный Господин!…

Опоздал Волк-Хозяин… Двое молодых волков уже бились в агонии, поджарая волчица выла с разорванным бедром, а кровь их впитывалась в чешую монстра, и тот окончательно обрел плоть, налился новой силой, и попятились оставшиеся волки, затравленно рыча; и кончались силы у звенящей от напряжения змеи…

Переглянулись патриархи, невольно отступая назад. А Танцующий с Молнией вырывался из рук того, кто не горел в огне, стремясь кинуться в свалку; и вдруг все замерло, а удав распустил кольца и зашипел почти с мольбой…

И в ответ взревела ночь. Не эта, пьяная от крови ночь, а та, древняя, забытая, встающая над миром во всем великолепии давно схороненного ужаса. И на пути зверя встал сутулый старик в дурацкой хламиде, и словно лопнули невидимые цепи, сдерживавшие ревущее Нечто… лопнули и рассыпались дождем осколков…

Навстречу Призраку Большой Твари вставала Большая Тварь. Только морда второго зверя была заметно шире и более плоская, хвост — короче, задние лапы — мощнее, и всем почему-то сразу стало ясно, кто из них — настоящий.

Непридуманный.

Толпа отшатнулась к окружающему поляну частоколу, и кое-кто уже начал на всякий случай карабкаться наверх. А твари сверлили друг друга пылающими глазами, и потом призрак рванулся вперед, но удар хилой на вид когтистой лапы отшвырнул его, оставляя на теле глубокие борозды. Большая Тварь ударила еще раз, и сквозь рваные раны творения патриархов стало просвечивать пламя костров.

А потом отлетела в сторону и растаяла в воздухе оторванная лапа, расползлась гнилой ветошью несокрушимая чешуя, и победный рык Большой Твари прокатился по оцепеневшей поляне. Патриархи стояли там, где и были во время поединка, и ящер уверенно двинулся к ним.

Мауриций замахал руками, выкрикивая заклинания, но ящер не обратил на смешные жесты старика никакого внимания, быстро приближаясь к людям.

Три фигуры возникли рядом с ошеломленными патриархами. Хозяин Волков, уже в человеческом обличье, сгреб в охапку протестующего Муасси, Танцующий с Молнией перекинул через плечо тощего Норманта, а третий подхватил Мауриция — и Видевшие рассвет с неожиданной легкостью перебросили не успевших ничего понять патриархов через частокол. А мгновением позже и сами оказались по другую его сторону. Послушники заспешили последовать примеру старших, а оставшиеся в живых волки и удав давно успели исчезнуть неизвестно куда.

Большая Тварь с размаху налетела на частокол, и бревна затрещали под чудовищным напором. Некоторое время дерево еще держалось, а затем огромные колья с хрустом разлетелись в щепки, и оскаленная морда ящера показалась в проломе.

Успевший подняться на ноги Мауриций попятился и невольно закрыл глаза. Вот оно, наказание за неверие, за постыдное Испытание…

Тишина.

Мауриций с трудом сдержал дрожь высохшего тела и открыл один глаз. Затем другой…

Старик в хламиде стоял перед ним и вымученно улыбался.

— Ничего, ничего. — Он отечески потрепал Мауриция по плечу, и патриарх внезапно почувствовал себя мальчиком. — Ничего… Не для вас такие игрушки. Ох, не для вас… И кто ж это вас надоумил?…

Старик замолчал и, повернувшись, зачем-то полез обратно в пролом. А три вдруг сразу постаревших человека молча смотрели ему вслед…

…А утром было солнце. Умытое, розовощекое солнце, и смотреть на него было совсем не больно, а наоборот — тепло и щекотно. Хозяин Волков и Танцующий с Молнией лечили своих зверей, и многие послушники пытались помогать им, преодолев робость и стеснение, но у них плохо получалось, и младшие братья суетились и толкались, наперебой предлагая то свежую родниковую воду, то какие-то особо целебные листья и чистые ткани для повязок. Брат Манкума чванился и носился со своей славой первооткрывателя, зовя гостей уважительно-фамильярно «Господин Сигурд» и «Господин Солли». Впрочем, пришельцы даже настаивали на подобном обращении, все время пытаясь опустить приставку «господин», но мало преуспев в этом деле.

Двое остальных гостей на людях почти не показывались и явно хотели, чтобы их оставили в покое.

После полудня брат Манкума, якобы в поисках клейкой смолы для мази, носился по всему Скиту, тыча под нос всякому встречному левую руку, укушенную особо избранной волчицей Хозяина Волков. Братья серьезно осматривали красные полосы на Манкумином предплечье и одобрительно хлопали пунцового от счастья Манкуму по разным частям тела.

К вечеру пришло послание от триумвирата патриархов с разрешением на посещение Двери. Все прекрасно понимали, что это пустая формальность, соблюдение буквы Закона, и хвост младших братьев тянулся за Видевшими рассвет, куда бы те ни пошли; и послушники уже начинали шептаться между собой, что если бы все Господа были такими, то…

Что именно подразумевали послушники, выяснить не удалось, потому что в этом месте они неизменно замолкали.

А потом был закат, и Дверная Роща, кроны деревьев которой так тесно переплелись между собой, что румянец заката лишь скользил поверху, не проникая в вечный полумрак; и вход в стволе огромного дерева, и крутая узкая лестница, и переходы, коридоры каменного лабиринта… и зал со стенами, усыпанными слюдяными блестками, напоминавший Пенаты Вечных, но совершенно пустой, и в конце его была — Дверь.

Дверь.

И в сухой тишине зала неслышно перекатывались колючие льдинки на дне хрустального резного бокала. Смех, призрачный смех мертвой Калорры, ночного Шайнхольмского леса, поляны в зарослях Ра-Муаз.