Шутиха (сборник) - Олди Генри Лайон - Страница 27
- Предыдущая
- 27/167
- Следующая
Трещала бумага. Хрустел целлофан.
— Быть голове на плахе! Быть!
И осекся Егор Панихида. Булькнул горлом, глотая хрящеватый кадык. Воззрился на два кирпича — красных, срамно нагих! — что лежали пред ним в обрывках, аки Ева с Адамом в саду Эдемском.
— Что? Кто?
— Кирпич, — мрачно объяснил Первопечатник, терзая левый бакенбард. — М-150, лицевой. Две штуки. Производства фабрики «Оружие пролетариата», поселок Ягодичный, Курвославская область.
— На кой?
— Кромку подпирать. — Первопечатник взял один из злополучных кирпичей, подошел к «Ре-Майору», загрузил стопку толстой бумаги и показал: где да как подпирать.
— А почему именные?
— Награда? — предположил заботливый юрод. — Вроде сабли? «От енерала И.Я. Многогрешного за доблесть бранную»?
— Левша я, — вмешался Рваное Очко, плечом оттирая юродивого. — Блох кую, тараканов брею. Мне, ежли слева надколото, сподручней. Затем и подписал, значит. Сей шиш Ванька все норовит мою подпорку стибрить...
Ох и долго смотрел дьяк на кроткого голубя-юрода. Кто по губам чтец, сразу узрел бы: хотел Панихида юрода иродом назвать. Да раздумал. Только и крякнул со зла, убираясь несолоно хлебавши:
— Шныришь по делам, кои тебе и ведать не тоже! Блазень!
Припоздавший за беглым начальством стрелец мимоходом шепнул Галине, дочери Борисовой:
— Воевода Баклан, Добрыня свет Никитич, бают, себе такого же дурака завел. Ради умственного облегчения. Тот шпынь за воеводой всюду слоняется: веселит. Вот Панихида и пасется: дурак дурака видит издалека. Юрод юроду шепнет, воевода услышит, возгневается, быть дьяку под плетьми.
В дверях заливисто хохотала Настя, восстанавливая связь времен.
На Руси с XIV в. сложилась специфическая форма смеховой культуры — юродство. На Западе для нее нет аналогов, равно как в европейских языках нет слов для адекватной передачи этого понятия (единственный типологический аналог — Франциск Ассизский). Поведение юродивого — сознательная провокация, требующая от него недюжинной решимости и духовной силы (многие факты говорят о вменяемости, высоком интеллекте и образованности русских юродивых). Другими словами, он «отзеркаливает» безумие и безнравственность самой публики. Парадоксальность такого поведения, писал А. Панченко, в том, что «юродивый вводит людей в соблазн и мятеж, в то время как по условиям подвига он обязан вести их стезей добродетели, ставит наблюдателя в ситуацию выбора: кто предо мной — дьявол или святой? имею ли я право „бросить камень“?!»
Грешный ад, светлый рай — чего хочешь, выбирай!
Улаживать дела подобным образом довелось впервые. В голове назойливо крутилась вариация на тему популярного шлягера: «...а все, что кроме, легко уладить с помощью шута!» Кстати, а куда он подевался?
Нежданный избавитель от мытарского ига обнаружился в родном директорском кабинете. В директорском кресле. За директорским столом. Прядая ослиными ушами, пришитыми к дурацкой бейсболке, шут с важным видом что-то втолковывал освобожденному клиенту. О последнем во всей этой кутерьме начисто забыли. Клиент обалдело внимал. В углу, за спиной жертвы, тихо давилась от смеха дочь Анастасия.
— ...кумулятивный пласталевый картон «Joker» из полиутиленпипифакса — это новое слово в целлюлитных технологиях XXI века! Используя гибридные полумеры, вы давите своих завтрашних конкурентов уже сегодня, одновременно спасая от вымирания реликтовые виды голосеменных растений и восстанавливая озоновый слой...
— Ах ты паскудник!
Скупые слова благодарности, скрепя сердце заготовленные и выстраданные, кляпом застряли в горле. Вместо них наружу, клубясь ядерным грибом, полыхнула вспышка нервного срыва. Полиутиленпипифакс и реликтовые голосеменные оказались последней каплей, ломающей спину верблюду.
— Вон отсюда! Мерзавец! Вон!!!
В кабинете воцарилась форменная буря столетия. Галина Борисовна метала громы, молнии и канцелярские принадлежности. Шут в притворном ужасе скакал по мебели, ища убежище от шаповального гнева. А бедолага-клиент, ошибочно приняв тирады фурии-хозяйки на свой счет, бежал прочь, лепеча дурным голосом странное:
— Не виноватый я! Это Волховец, это он настучал! Я должен был только убедиться...
Вопль смолк в отдалении, затерявшись в лабиринтах коридоров.
— Мама, успокойся. Зашибешь мне Пьеро под горячую руку.
Медленно, очень медленно Шаповал опустила занесенную для броска карандашницу. Осторожно поставила на место, словно та была из тончайшего стекла. Обернулась к дочери. В углу, напялив на голову корзинку для бумаг, слезливо причитал шут: «Не бей меня, жаба-царевна! Я тебе пригожусь!..» Но «жаба» не слушала паяца.
Она во все глаза смотрела на Настю.
Дочь улыбалась. Просто улыбалась: спокойно и открыто. Молчала. Чего от взбалмошной и болтливой до умопомрачения Настьки можно было ожидать в последнюю очередь. Волна истерического гнева разом пошла на убыль. Дикой кошкой в лицо бросился стыд: я ведь хотела его поблагодарить!.. Вот, значит, поблагодарила. Вспомнился Во-ванов «пес», курящий возле «Волги»: может быть, и это чучело в обычной жизни — нормальный, даже приятный человек?
Просто работа у него такая?!
Галина Борисовна с сомнением оглядела «приятного человека», так не вовремя доставшегося Насте. «С твоего, между прочим, благословения», — не преминул злорадно напомнить внутренний голос. Увы, как ни старалась, почувствовать к шуту хоть крохотную симпатию не удалось.
— Извините, погорячилась. — Сухой, ломкий голос хотелось запить чаем, чтоб не драл горло. — Должна сказать вам спасибо...
— «Спасибом», тетка, сыт не будешь! — радостно возопил шут, высыпая бумаги на пол и подсовывая корзинку под нос «тетке». — Значит, так! Мне: корзину печенья (вот сюда сыпь!..), цистерну варенья, а также шакаладу, мармаладу, пломбир с креветками и леденец на палке! Это как, по понятиям?
На миг в его кривляньях пробились родные, до ужаса знакомые Настины интонации, когда та в очередной раз клянчила у любимой мутер денег «на карман». Шаповал покосилась на дочь, но Анастасия ничуть не обиделась. Лишь потешно развела руками: что с него взять, мама?! — а раз взять нечего, хорошо бы дать...
«Ну, скажите на милость, как можно с этим шутом гороховым нормально разговаривать?!»
Честное слово, мы, как Лица Третьи, деликатные, не нашлись что ответить.
— Мам, я вообще-то по делу. У тебя пять минут есть? Хотела пригласить...
— Мы страстно желали пригласить вас, милая тетушка... Галина Борисовна поняла: еще чуть-чуть, и она спустит гада в утилизатор.
— У меня есть пять минут. Даже больше есть. Только, Настя, ради бога: мы можем поговорить вдвоем?
— Ухожу, ухожу, ухожу! — голосом черепахи Тротиллы пискнул шут, существо редкой понятливости, и на цыпочках выскользнул за дверь. Однако в оставшуюся щель тут же просунулось длинное ослиное ухо. Настька прыснула, погрозила уху маленьким кулачком — дверь хлопнула, защемив ухо, рывок, вопль...
В коридоре послышались демонстративно удаляющиеся шаги.
— Мам, не сердись. Он по жизни такой. — Настя взялась приводить кабинет в порядок, собирая урожай живописно разбросанных бумаг. Пьеро постарался на славу. Небезызвестный сеятель облигаций с плаката О. Бендера умер бы от зависти, глядя на плоды шутовской деятельности. Впрочем, Галина Борисовна, честно приняв свою долю вины в создании неформальной обстановки, заторопилась прийти к дочери на помощь.
Не преминем заметить: совместный труд сближает. Разве что общие враги могут сравниться с ним в этом благородном деле.
— На днях мой обормот заявился, — рассказывала Анастасия, извлекая из жалюзи метательный карандаш. — Ну, бывший. Мириться пришел. Меня дома не было, ему Пьеро открыл.
Глядя на сияющее лицо дочери, легко было представить картину явления блудного супруга. В душе родилось некое сочувствие к Полиглоту Педро. Впрочем, если шут экс-зятя отвадил — честь ему и хвала. Хоть какая-то польза от этого стихийного бедствия. Под влиянием словосочетания «стихийное бедствие» мысли внезапно сменили русло. Юристам, пожалуй, стоит расширить стандартный пункт контрактов про «обстоятельства непреодолимой силы». В список «пожары, наводнения, землетрясения, решения органов государственной власти...» явно следует добавить «найм шута».
- Предыдущая
- 27/167
- Следующая
