Кроусмарш - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 35
- Предыдущая
- 35/63
- Следующая
– В сторону, милорд!
Андрей едва успел отклониться, как в дверь как раз напротив того места, где был засов, ударил большой кузнечный молот, направляемый твердой рукой маленького квадрата по имени Тэд. Этот низкорослый крепыш и впрямь обладал большой физической силой. Дверь буквально отлетела в сторону, только жалобно скрипнув петлями.
Едва преграда была устранена, Новак вбежал в полутемное помещение. Светильник погас, но от взрыва загорелась солома, устилавшая пол, а потому в неясном сете он увидел всех троих: двое как ошалелые мотали головами, третий, скорчившись в позе эмбриона, оглашал помещение стонами, полными боли. Три быстрых выстрела – и три трупа с простреленными головами.
Андрей вышел во двор: там уже вовсю орудовали его люди с боевыми ножами в руках. Быстро, но без суеты они проводили контроль. Брать пленных в планы Андрея не входило: никто из них не заслуживал его жалости. Да, решение принимал капитан наемников. Да, они только выполняли приказ, но никто не попытался даже усомниться в правильности решения, принятого им, никто даже и не подумал вспомнить о хваленой чести наемника. Так что для Андрея и его людей здесь не было невиновных.
Двое успели спрятаться на сеновале, но они были настолько напуганы внезапным избиением, что даже потеряли свои арбалеты. Скорее всего, это были новички: ветеран никогда не расстанется со своим оружием, ибо оружие – это страховка его жизни. Андрей услышал, как с сеновала послышались мольбы о пощаде, которые закончились судорожными всхлипами и мерзким бульканьем перерезанного горла. От услышанного у него даже мурашки пробежали по спине. Почему-то сразу вспомнилась некогда случайно увиденная запись на мобильнике, на которой бородатый кавказец перерезал горло вот так же молящего о пощаде парнишки. Так чем же он лучше? Да всем. Тот кавказец делал это с улыбкой, картинно позируя перед камерой, он получал удовольствие от совершаемого, и резать у него не было особой необходимости, в конце концов они использовали пленных как рабов или товар для получения прибыли, и убивать никакой практической необходимости у них не было. Они же просто делают грязную работу войны, стараясь не оставлять у себя за спиной врагов. Да, она уже началась. И не имеет значения, что первыми под удар попали те, кто еще вчера бился с ними плечом к плечу против общего врага. Сегодня они оказались гораздо хуже, так как нацелили свой удар им в спину. И пусть это выразилось только в том, что они хотели просто бросить их и уйти, – своими действиями они обрекали на смерть и тех, кто еще оставался здесь, и тех, кто имел все шансы не успеть уйти в безопасное место. Они фактически вонзали нож в их родных и близких. Так достойны ли они сожаления? Нет. Ни жалости, ни угрызений совести, только мрачное удовлетворение от содеянного.
Лагерь гудел как растревоженный улей. Люди метались из стороны в сторону, не зная за что хвататься. Начиналась самая настоящая паника. Орки! Совсем скоро здесь будут орки! Женщины хватали детей, прижимали их к груди, потом оставляли их и лихорадочно начинали собирать вещи, потом вдруг осознавали, что это не главное, и вновь бросались к детям, но крестьянская хозяйственность или, если хотите, жадность опять брала свое, и они вновь кидались к своему, пусть и небогатому имуществу.
Мужчины наблюдали за происходящим с недоумением и растерянностью. Некоторые пытались остановить беспрерывные метания женщин, но никакие уговоры и увещевания не могли возыметь действия. Нет, не будь мужики и сами в растерянности, они сумели бы навести относительный порядок в этом хаосе, но они сами испытывали нерешительность и были охвачены страхом.
Среди этого бедлама только десять человек пребывали в относительно спокойном состоянии. Шестеро новиков, принесших эту ошеломительную новость, сейчас восседавших на конях и с недоумением взиравших на творящееся. Они впервые наблюдали то, как себя ведут люди, получив известие о приближении орков. Никакой деловитости и собранности военных здесь не было и близко. Им было и невдомек, что может натворить подобная новость. Марану, Грэгу и падре также было не до панических настроений: мечась по лагерю, они пытались навести хоть какой-то порядок. И Анна. Непостижимым образом она оставалась самой спокойной – вероятно, сказывался груз ответственности, давящий на ее хрупкие плечи: она несла ответственность за этих людей перед ними самими и перед Господом. Ибо эти люди были либо ее вассалами, либо смердами, но и за тех и за других она несла ответственность вместе со своим мужем.
Анна приблизилась к впавшей в ступор и прижимающей к груди сына Элли и, тряхнув ее за плечи, взглянула в ее широко раскрытые испуганные глаза:
– Элли! Элли, где сейчас твой муж?
– М-м-му-уж? Он с милордом.
– Что он делает?
– Н-не знаю.
– Он готовится к бою, чтобы защитить тебя. Ты ему веришь? Ты веришь своему мужу?
– Д-да.
– Тогда вспомни о том, что его задача – защищать, а твоя – позаботиться о сыне. – При этих словах женщина еще крепче прижала к себе ребенка, жалобно пискнувшего, но, словно понимая, что сейчас не время, так и не разразившегося плачем. В глазах Элли появилось осмысленное выражение, и Анна продолжила: – Собери только самое необходимое, маленький узелок, не бери ничего тяжелого. Ты меня поняла?
– Да, миледи.
– Вот и хорошо. Успокойся, наши мужья смогут нас защитить.
Видя, что здесь вроде все в порядке и женщина уже начала собирать вещи, она направилась к следующей, рядом с которой несокрушимой горой стоял муж, крестьянин. Несмотря на свои габариты, мужчина был также в полном расстройстве чувств и просто стоял, тупо смотрел на метания жены, никак не вмешиваясь в процесс, безвольно опустив руки. Здесь все было просто. Подойдя к мужчине, Анна, не сказав ни слова, отвесила ему звонкую оплеуху, отчего тот встрепенулся и даже слегка подпрыгнул, но в его взгляде мелькнула хоть какая-то мысль, уступив место пустоте.
– Чего стоишь, увалень?! Успокой свою жену! Или ты думаешь, что если вы будете метаться и ничего не делать, то все само пройдет?
– Но, миледи…
– Замолчи и займись делом! Взять только самое необходимое, ничего тяжелого! Ты понял?!
– Да, миледи.
Но Анна уже шла к другим: этого она тоже вывела из ступора, большего добиться пока было невозможно, нужно было поспеть еще во много мест, так как паника была всеобщей.
Не меньше часа потребовалось на то, чтобы навести хоть какой-то порядок и успокоить людей. Но потом стало едва ли не еще хуже. В людях вдруг проснулась их бережливость и нежелание расставаться с добром. Ведь каждый приехал сюда с большой повозкой, груженной различным скарбом, и сейчас люди стали запрягать лошадей и грузить на повозки свои пожитки, боясь с ними расстаться. Это ни в коей мере не устраивало тех, кто был облечен ответственностью за их жизни.
– …О чем вы думали, дубины! Разорались как бабы: орки, орки! Нет чтобы подойти ко мне и сообщить по-тихому! Мы уже давно вышли бы, а вместо этого только-только навели порядок! – услышала Анна, как распекал новиков Маран.
– Я подумал… – с виноватым видом попытался было объяснить Брук, но был безжалостно перебит старостой:
– Если бы было чем думать, то подумал бы! Это тебе не воинский отряд, а простые люди! Дубина!
– Маран. – Анна говорила тихо, но староста ее услышал и тут же обернулся к ней:
– Да, миледи?
– Нужно что-то делать. Они так вцепились в свое добро, что и до рассвета не управятся, – мы и без того потеряли много времени.
– Нужно было их хоть немного успокоить. Сейчас объявлю сход: раз схватились за добро, то головы поостыли и начали думать.
– Так не тяни с этим.
– Слушаюсь, миледи.
Метнув в последний раз гневный взгляд на парнишек, Маран тихо чертыхнулся и направился к столбу, на котором висел медный диск, используемый для оповещения о том, что что-то случилось. Анна направилась за ним. С первым ударом она уже стояла на высокой повозке – так чтобы ее было видно со всех концов.
- Предыдущая
- 35/63
- Следующая
