Старик Хоттабыч (илл. Ротова) - Лагин Лазарь Иосифович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/63
• Следующая

— Я попросил бы вас не тыкать, — повторил Пивораки, но прекратил сопротивление.

Бритва заблестела в его умелой руке, и в несколько минут Волька был побрит на славу.

— А теперь, — сказал старик, — сложи свои инструменты. Завтра рано утром я за тобой вновь прилечу, и ты снова побреешь этого отрока.

— Завтра я не могу, — устало возразил Пивораки. — Завтра я работаю в утренней смене.

— Меня это не касается! — сурово отозвался Хоттабыч.

Наступило тяжёлое молчание. Потом Степана Степаныча озарило.

— А почему бы вам не попробовать одно тбилисское снадобье? Прекрасное средство.

— Это такой порошочек? — вмешался Волька, который до этого времени молчал как убитый. — Кажется это такой серенький порошочек… Я где-то о нём слышал… или читал…

— Вот именно, порошочек! Серенький такой! — обрадовался Пивораки. — Производится в Грузии. Прекрасная солнечная страна. Лично я просто без ума от Грузии. Изъездил её во время отпуска вдоль и поперёк. Сухуми, Тбилиси, Кутаиси… Нет лучшего места для отдыха! От души советую вам на основании собственного опыта обязательно побывать в… Простите, я несколько отклонился от темы. Так вот, насчёт порошочка. Стоит смазать им щёки, и самая густая борода сразу сходит без остатка… Правда, через некоторое время она снова вырастает.

— У моего юного друга она больше не вырастет, — остановил его Хоттабыч.

— Вы уверены? — удивился Пивораки.

Хоттабыч высокомерно промолчал. Он считал ниже своего достоинства посвящать в свои дела низкородного брадобрея…

Не более чем минутой позже в городе Тбилиси, в раздевалке одной из местных бань, был замечен старичок в старомодной соломенной шляпе канотье, просторном парусиновом костюме и розовых, расшитых золотом и серебром сафьяновых туфлях с высоко загнутыми носками.

Не раздеваясь, он проник в моечное отделение. Здесь ему в нос ударил запах серы, в чём не было ничего удивительного, ибо это были знаменитые тбилисские серные бани. Зато человек, вошедший одетым в переполненное паром моечное отделение, не мог не вызвать удивления.

Провожаемый любопытными взглядами, он невозмутимо проследовал к разбитному банщику, который с редким трудолюбием мылил покорно склонённую голову пожилого гражданина с пышными седыми усами. Остановившись в нескольких шагах от этого банщика — его звали Вано, — старичок с величавой медлительностью снял с себя парусиновый пиджак.

— Генацвале, — благожелательно промолвил Вано, — у нас раздеваются в раздевалке. Здесь моются.

Старичок снисходительно усмехнулся. Он и не собирался мыться. Просто ему было несколько жарковато в пиджаке.

— Подойди ко мне! — приказал он Вано и стал томно обмахиваться шляпой. — Только поторапливайся, если тебе дорога жизнь.

Банщик миролюбиво ухмыльнулся:

— Генацвале, в такое прекрасное утро особенно ценишь жизнь. Сейчас я буду к твоим услугам.

Он окатил водой намыленную голову седоусого клиента, шепнул ему на ухо несколько слов, и тот понимающе кивнул головой.

— Слушаю тебя, отец, — сказал Вано, приближаясь к старичку.

Тот строго спросил его:

— Скажи мне без утайки, о банщик, точно ли это те самые прославленные тбилисские бани, о которых я слышал столь много достойного удивления?

— Они самые, генацвале, — горделиво приосанился Вано. — Весь мир объедешь, другой такой бани, как наша, не найдёшь. Значит, ты, я так понимаю, нездешний?

Но старичок надменно пропустил этот вопрос мимо ушей.

— А если это те самые бани, которые я искал, то почему я не вижу той поистине волшебной мази, от которой, как говорят люди сведущие и доверия достойные, человеческие волосы выпадают без остатка?

— Ах вот в чём дело! — обрадовался Вано. — Тебе нужно «таро»? Так бы ты сразу и сказал, генацвале.

— Хорошо, — сказал старичок, — если это называется «таро», то принеси «таро». Только не медли, если тебе…

— Знаю, знаю: если мне дорога жизнь. Бегу, бегу!..

Немало пришлось этому бывалому банщику сталкиваться на своём веку с разными чудаками, и он знал, что самое умное — это не пускаться с ними в пререкания.

Он вернулся с глиняной мисочкой, наполненной порошком, похожим на золу.

— Вот, — сказал он, запыхавшись, и вручил старичку мисочку. — Весь свет обойдёшь, такого замечательного «таро» не найти. Слово мойщика!

Лицо старичка потемнело от гнева.

— Ты смеёшься надо мною, о презреннейший из банщиков! — проговорил он тихим, но очень страшным голосом. — Обещал принести чудесной мази, а норовишь, словно плут на базаре, вручить мне дрянную плошку с каким-то невзрачным порошком цвета хворой мыши!

И старичок с такой силой фыркнул, что всё содержимое плошки тучей взвилось в воздух и осело на его волосах, бровях, усах и бороде. Он был, однако, так разъярён, что даже не счёл нужным отряхнуться.

— Напрасно сердишься, генацвале, — рассмеялся банщик. — Нужно разбавить этот порошок водой, и получится как раз та самая мазь.

Старичок понял, что зря раскричался, и ему стало совестно.

— Жарко! — пробормотал он смущённо. — Пусть прекратится вокруг меня эта томительная жара! — И совсем тихо добавил: — А покуда промокнет моя борода, пусть вся моя волшебная сила останется в пальцах… Итак, пусть прекратится вокруг меня эта томительная жара!..

— Вот это уж от меня никак не зависит, — развёл руками Вано.

— Это от меня зависит, — спесиво процедил сквозь зубы Хоттабыч (ну конечно же, это был он) и щёлкнул пальцами левой руки.

В ту же секунду банщик и усатый клиент, терпеливо дожидавшийся его услуг, в один голос ахнули. Да и как тут было не ахнуть! От удивительного старичка неожиданно повеяло ледяным холодом, мокрый пол вокруг него покрылся тоненькой ледяной корочкой, а облака горячего пара из всего моечного помещения устремились в полюс холода, образовавшийся над головой Хоттабыча, сгустились в дождевые тучи и пролились на него реденьким дождиком.

— Вот сейчас совсем другое дело, — удовлетворённо заметил он. — Ничто так не освежает в знойную пору, как дождь!

Понежившись минуты две под таким естественным и в то же время сверхъестественным душем, он щёлкнул пальцами правой руки. Сразу прекратился поток холодного воздуха, растаял ледок вокруг старичка. Горячий пар снова, клубясь, заполнил всё помещение.

— Итак, — сказал Хоттабыч, наслаждаясь впечатлением, которое произвели на окружающих столь резко континентальные изменения температуры, — итак, вернёмся к «таро». Я склонен верить тебе, что с примесью воды оно действительно даёт ту самую мазь, ради которой я сюда прибыл. Прикати же мне сейчас же бочку этого самого чудодейственного зелья, ибо время моё ограничено.

— Бочку?!

— Даже две.

— Помилуй, генацвале! Одной плошки за глаза хватило бы для самой густой бороды!

— Хорошо, — сказал Хоттабыч, — принеси пять плошек.

— Одну минуточку, генацвале! — воспрянул духом Вано, скрылся в соседнем помещении и тут же выскочил из него с толстой боржомной бутылкой, аккуратно заткнутой пробкой. — Вот здесь по крайней мере двадцать порций. Счастливого пути.

— Смотри же, о банщик, я никому не пожелал бы оказаться на твоём месте, если ты ввёл меня в заблуждение.

— Что ты, что ты, генацвале! — замахал руками Вано. — Разве я осмелился бы обманывать такого почтенного старца, как ты!.. Да я бы никог…

Он прервал свою речь на полуслове да так и застыл с раскрытым ртом: удивительный скандальный старикашка вдруг исчез, как бы растаяв в воздухе…

Ровно минутой позже лысый, безбровый, безусый и безбородый старичок в канотье, парусиновом костюме и розовых туфлях с загнутыми носками дотронулся до плеча Вольки Костылькова, который задумчиво уписывал за обе щеки огромный кусок пирога с вареньем.

Волька обернулся, глянул на него и от удивления чуть не подавился пирогом.

— Хоттабыч, миленький, что с тобою стало? Хоттабыч посмотрел в зеркало, висевшее на стене, и натужно рассмеялся:

— Что и говорить. Было бы чрезмерным преувеличением сказать, что я похорошел! Считай, что я наказан за свою недоверчивость, и ты не ошибёшься. Я фыркнул, когда там, в столь далёкой от нас бане, мне добросердечно преподнесли плошку с порошком «таро». Весь порошок осел у меня на бровях, усах и бороде. Дождик, который я вызвал на себя в этих на весь мир справедливо прославленных банях, превратил этот порошок в кашицу, а дождь, в который я попал на обратном пути в Москву, смыл с меня эту кашицу вместе с бородой, усами и бровями… Но не беспокойся о моей внешности и лучше займёмся твоей. — И он отсыпал на блюдце порцию «таро» из боржомной бутылки…

• Предыдущая
• 14/63
• Следующая