Романтики - Паустовский Константин Георгиевич - Страница 39
- Предыдущая
- 39/53
- Следующая
– Нет, мы с ним на одном корабле. Наши огни не разойдутся.
Наташа засмеялась.
– Максимов, сознайтесь, что этого капитана не было, о котором вы рассказывали.
– Нет, был.
– Ну, не упрямьтесь. Если его не было, то тем лучше. Легче как-то, правда?
С берега дул бриз. Море изредка вздыхало во сне: прошумит по пескам, шум уйдет далеко на запад и восток – и снова тишина.
Мы вернулись в дом, согрели чай. Лица у всех при свече казались усталыми. Пламя свечи стояло неподвижно, за окном висела звездная тьма.
Хатидже долго смотрела на Наташу.
– Зачем вы уезжаете?
Наташа опустила лицо к столу, размешивала ложечкой сахар, неверный свет пробегал по ее рукам, опущенной голове, потом маленьким пламенем сверкнул в глазах.
– Хорошо с вами, – глухо сказала она. – Эта ночь – на всю жизнь.
По песку заскрипели тяжелые шаги. Среди бухты качался у самой воды желтый фонарь. Потом донеслось протяжно:
– Эй, на косе, давай шаланду!
Хатидже поцеловала Наташу. В темноте, смеясь и нащупывая борт, мы вошли в шаланду. Хатидже сказала:
– Я подожду вас здесь.
Отплыли, и ночь прильнула лицом к лицу. Потом вода почернела, в ней заплясал фонарь, запахло махоркой.
– Эй, на катере, приимить конец!
Поднялись на палубу, попрощались. Наташа поцеловала меня и Серединского, мне сказала шепотом:
– Теперь я еще отчаяннее люблю вас.
Глухо загудел мотор. На корме стояла Наташа. Ее закутало туманом.
Наташа что-то крикнула.
– Ничего не слышно! – закричал я, стоя на корке шаланды.
И тогда из морской темноты долетел ее заглушенный туманом голос:
– Скорее в Москву!
- Предыдущая
- 39/53
- Следующая