Дело о таинственном наследстве - Молчанова Татьяна - Страница 61
- Предыдущая
- 61/75
- Следующая
Сказав это, граф замер, как бы что-то обдумывая, затем вздохнул и спрыгнул с мешка. Сел на корточки перед Никольским:
– Семен Николаевич, ну скажите хоть что-нибудь! Я поверить не могу, что это все вы… но постарайтесь нам хоть что-то объяснить, право, не упрямьтесь! Я все еще надеюсь, что произошла какая-то ошибка, что все непременно разрешится, когда вы нам расскажете, не правда ли?
– Нет, Саша, неправда, – тихонько прошептала Наташа. – Я сегодня слишком убедилась, что это все дело рук Семена Николаевича. Больше и некому было. Мы с самого начала очень многое пропустили, а сейчас уже никаких ошибок быть не может. Очень страшные доказательства…
– Какие?
– Не сейчас, Саша, еще некоторые вещи надо доузнать, чтобы все точно-точно понять, но не сомневайтесь – это он!
Она боялась смотреть на доктора. Она с ужасом произносила страшные слова, обвиняющие одного из самых любимых ею людей, но все было именно так, как она и говорила. Без сомнений.
Никольский, казалось, не слышал ни графовой мольбы, ни Наташиного обвинения. Он светлым, полным надежды взглядом следил за Васей, который уже висел под потолком и не долбил оставшийся деревянный остов, а пытался вывернуть его из потолочных креплений. Рука его сорвалась и наткнулась на торчавший из потолка гвоздь.
– Черт… – тихо выругался юноша, надеясь, что его никто не слышит.
– Вася, может, вам помочь? – крикнул снизу граф.
– Нет, спасибо, гвоздь здесь, сейчас выверну его. – И Вася со всей силы ударил по вредному железному созданию молотком. Тот как-то странно прокрутился вокруг своей оси раз, другой, третий, и вдруг оставшийся кусок балки сам собой медленно стал отползать от потолка. Василий от неожиданности опять чертыхнулся и слетел вниз.
Балка медленно и бесшумно отодвигалась… Граф отобрал у Наташи фонарь, запрыгнул на мешок и направил свет прямо вверх в открывающееся под балкой отверстие. В ту же секунду Никольский со стоном кинулся на Васин помост, мгновенно вскарабкался на самый верх и, встав на цыпочках рядом с графом, засунул руку в образовавшуюся темную дыру.
– Да, да! – шептал он, улыбаясь. – Господи, Ты велик в своей справедливости! – Рука его наткнулась на какой-то сверток. Он начал неистово тянуть его на себя, прогнившее тряпье рвалось, и вот доктор, сделав резкое загребающее движение, вышвырнул из дыры лопающийся мешочек, из которого на стоящих внизу друзей посыпались переливающиеся радужные камешки.
Они падали под ноги графу, Васе, Наталье, и в свете полупрозрачных теней, в обрамлении мешков и ящиков эта картина казалось абсолютнейшей фантасмагорией, иллюстрацией к какой-то не очень доброй сказке.
Камешков было совсем немного, так что сказочного водопада из золота и бриллиантов не получилось. Вася тут же принялся их собирать, пока не разлетелись еще дальше, граф задумчиво слезал с мешков, а Наташа продолжала смотреть наверх, где доктор Никольский с совершенно перекореженным лицом продолжал шарить рукой в дыре.
– Семен Николаевич! – крикнула она. – Вам что, мало? Вы хоть посмотрите! Бриллианты, чистейшей воды, большие! Чего вам еще нужно? Думаете, там еще что-то осталось? Может, вам хватит тех, что внизу? Может, спуститесь, поползаете? Подберете? – Девушку душили гнев и ненависть за то, что этот двуличный человек, этот жадный убийца никак не мог остановиться в своей жадности и все шарил и шарил!
Никольский неожиданно повернулся к ней и взглянул сверху на запрокинутое ожесточенное лицо девушки. Он вынул руку из дыры и тихо спросил:
– Наташенька, но ведь это не то?
– Что не то? – оторопела девушка от этого тихого и грустного голоса, произнесшего «Наташенька». Вася перестал собирать камни, и граф очнулся от своей задумчивости. Они смотрели на лицо Никольского, выражавшее сильнейшее душевное напряжение, муку. Это было лицо человека, внезапно потерявшего, и потерявшего безвозвратно что-то самое важное в жизни…
– Наташенька, это же не главное, – показал доктор на камни. – Есть более важные вещи…
«Он сошел с ума!» – пронеслось в голове у всех.
А тихий, обреченный человек продолжал чуть дрожащим, как будто обиженным голосом:
– Я хотел найти счастье, я просто надеялся пожить немного счастливым, чтобы улыбаться как вы, чтобы не думать… – Он растерянно развел руками. Внезапно, со всей высоты мешков, он рухнул коленями на каменный пол и закричал, заревел – страшно, мучительно: – Господи! Зачем Ты так страшно обманул меня! Зачем Ты обнадежил меня! Зачем Ты убил меня? Ну кто я такой в этом мире, что Ты избрал меня? Кто я такой, чтоб заслужить такую Твою ненависть и Такую твою кару? Не в силах это вынести! Да не прощено Тебе будет Отцом Твоим! Нельзя же так, Господи, даже с самой нижайшей тварью Твоею нельзя! – Последние слова доктор проревел, захлебываясь слезами. От страшного крика у него пошла горлом кровь. Граф и Вася кинулись к нему – упавшему и, видимо, потерявшему сознание, а Наташа, закрыв глаза и зажав уши руками, уже сама кричала от ужаса всего происходящего…
Пахло чем-то отвратительным. Назойливый запах лез прямо в нос, и Наташа, сощурившись, чихнула и открыла глаза.
В любимых синих глазах выражение тревоги мгновенно сменилась облегчением.
– Наташенька! – Но Наташа первым делом отпихнула Сашину руку, в которой он держал омерзительно пахнущий кусок ваты.
– Что вы со мной делаете, граф? – спросила она.
– Привожу вас в чувство, вот Дуняша выдала! – И Саша понюхал ватку. После чего быстро встал и выкинул эту гадость в пепельницу.
– Ну слава богу! – произнес он, вернувшись. – И что у вас, барышня, за манера такая в обморок падать, – попытался он пошутить, но видно было, что очень натянуто и не к месту вовсе.
– Саша, что произошло? Я помню, это доктор… Я не могла его больше слушать, как он страшно кричал и что-то непонятное… Граф, – на глаза опять навернулись слезы, – он что, разума лишился?
Саша нахмурился. Горько и непонимающе покачал головой. Затем вздохнул и погладил Наташу по голове.
– Видимо, да, Наташенька. Трудно предположить здесь что-то другое. Его Вася наверх вытащил, он сейчас в соседней комнате лежит, не шевелится, только слезы текут… Я Ефима послал за врачом, за тайным советником. Нельзя его вот так тут оставлять. Помощь нужна. Ну что, попробуем встать?
Наташа кивнула и, поддерживаемая графом, пересела в кресло. В дверях стояла несколько осоловевшая Дуняша. В руках она держала графин с водой, который с наслаждением прикладывала к голове.
– Сделай-ка, Дуняша, нам всем кофе, сахара побольше. Четыре чашки. Сюда принеси, – распорядился граф.
– А где… – Наташа подождала, пока за горничной закроется дверь… – сокровища?
– Здесь, – Саша похлопал себя по груди. – Двадцать восемь бриллиантов, насколько я могу судить, чистейшей воды. Не сокровище в полном смысле слова, маловато камней для такого громкого названия, но камни необычные, никогда таких крупных не видел. Совершеннейшая загадка, как они могли в доме оказаться. Почему их дядюшка при жизни не достал. А главное, ну что с доктором произошло такое, если он, увидев то, ради чего на убийства пошел, в такое вот превратился. Или это мы его напугали? Ведь он даже на бриллианты эти толком не посмотрел…
Саша покачал головой.
– И вы, Наташенька, так закричали на него, обвинять стали, я, кстати, ничего не понял…
– Я, граф, тоже еще кое-чего не понимаю, но это уже мелочи, это быстро разрешится, но я когда тут «Успокаивающее» попробовала, сразу основное ясным стало…
– Какого еще «Успокаивающего»? – сделал «большие» глаза граф. – И что именно поняли, что доктор должен прийти?
– Да, что именно доктор, и вообще все поняла, как и что было сделано. Вот хотя бы это, – Наташа поерзала в кресле. – Вспомните! Когда Аркадий Арсеньевич свое блестящее выступление провел, все: и тайный советник, и отец, и доктор – согласились с ним, что столик рубил какой-то сумасшедший Лука. Но! Ни отец, ни тайный советник, судя по всему, не знали о странных просьбах умирающего тетушкиного мужа разобрать мебель, в которой якобы хранятся сокровища. Помните, граф, вы говорили, что уж очень как-то стыдно все это выглядело, и Феофана Ивановна скрывала это как могла. Но был человек, который точно знал об этих просьбах, – доктор! Именно он пользовал больного. Он не мог не слышать дядюшку! Вы даже сами тогда обмолвились, что доктор, мол, должен помнить. А значит, доктор, при его уме и памяти, должен был допустить другую причину рубки столика, кроме этой нелепой о сумасшедшем. Даже просто предположить.
- Предыдущая
- 61/75
- Следующая
