Гур (СИ) - Сальников Валерий Анатольевич - Страница 53

Добрая людская тетя часто спрашивала, как меня зовут, но я сразу пугался, потому что мама не велела говорить с людьми, они злые. Но моя тетя совсем не злая, поэтому я ей потом скажу мое имя. У тетиного сына есть дочка. Он ее носит на руках и часто целует. Она смешная и совсем не страшная.

Когда я проснулся, то увидел, что тетин странный дом исчез, а мы с дочкой дяди, который моей тети сын, лежали в постельках в незнакомой комнате. Потом зашел дядя, тетин сын, и повел меня в другую комнату, где рассказал, что в этой комнате можно писать и какать в белый тазик. А больше никуда нельзя. И можно мыться водой в большом белом корыте. Я сделал так, как он мне рассказал, и мы вернулись назад. Потом пришла добрая тетя и взяла меня на руки, а дядя взял дочку. Тетя и дядя куда-то понесли нас с дочкой.

Мы долго шли. Сначала мы вышли из комнаты и попали в другую, совсем длинную комнату. Мы долго шли и я увидел много красивых штучек на стенах и на потолке. Потом зашли в комнату с коричневыми ступеньками, тетя и дядя спустились по ним и вошли в еще одну комнату. Я уже запутался, где мы находились, потому что комнаты не хотели кончаться. Потом, наконец, мы попали в большую комнату, где вкусно пахло. Я увидел стол, такой же как у нас, но большой. Даже еще больше. И много табуреток.

За столом сидел огромный людской дядя, совсем без волос и смотрел на меня. Я испугался. Но дядя улыбнулся и я понял, что этот дядя — нестрашный. К нестрашному дяде подошли и сели рядом две людские тети. Они поцеловали дядю и стало ясно, что они его мамы. Значит, мамы нестрашного дяди тоже нестрашные. Хотя одна тетя с белыми волосами имела опасный запах. Не страшный, а опасный. То есть, на нее волкам нельзя нападать, даже совсем взрослым, потому что сразу станет очень страшно.

И еще я увидел двух маленьких людских детей. Они сидели на руках у мам нестрашного дяди и от них тоже опасно пахло. Тети поцеловали детей, значит они тоже, как и нестрашный дядя, дети этих тетей, просто еще не выросли. Моя тетя села за стол на табуретку и посадила меня на другую табуретку, высокую. Наверное, мы с тетей будем завтракать. Рядом сел ее сын и дочку тоже усадил высоко. Я понял, чтобы нам с дочкой было удобно есть, мы же еще маленькие. Потом все тети и дяди посмотрели друг на друга, а потом стали глядеть на меня, но нестрашно.

А потом произошло удивительное. Моя тетя положила на стол передо мной замечательный камушек. Он был синий, с красным бочком. Я всмотрелся в него и залюбовался. Потом тетин сын положил рядом другой камушек. Ярко-зеленый и весь в искорках. Нестрашный дядя придвинул ко мне гладкий продолговатый камушек с дымом внутри. Очень красивый. А его мамы покатили в мою сторону два камушка. Один желтый, очень желтый, а в середине красное ядрышко. Другой прозрачный, как вода, сквозь который дерево стола видно хорошо и смешно. Я ничего прекраснее этих камушков не видел. Нестрашный дядя сказал, что камушки теперь мои и дал мне новый мешочек на цепочке для них. Людская тетя меня поцеловала и я понял, что она еще одна моя мама. Просто раньше я ее не видел. Мне стало так хорошо, что я заплакал.

А потом мама вытерла мне слезы и мы стали вкусно есть.

Уайда. Отродясь такого не было и вот опять

Доброта требует доказательств, красота же их не требует.

Вольтер

Пересадить свою доброту в душу ребенка — это операция столь же редкая, как сто лет назад пересадка сердца.

Стругацкие

То, что любимый муж еще и умный человек, я знала, но все равно была поражена, насколько тонким и изящным оказался придуманный им маневр с камешками, растопивший лед в душе волчонка. Гур объяснил, как к нему пришла эта мысль.

— Лима открытая и добрая девочка. У нее были ласковые родители. Она любила играть с соседскими детьми на лужайке. Ей нравилось кормить уток в пруду хлебными крошками. Мир девочки большой, красивый и приветливый. А у волчонка мир маленький. Он, как и всякий малыш, искал любовь и красоту. В родителях ребенок нашел любовь, а в двух маленьких камешках, хранимых на груди, — красоту. Небольшие оазисы любви и красоты среди огромной пустыни. Мы можем их расширить и объединить.

Малыш смотрел на подаренные камешки, как на самое большое чудо на свете, и не решался поверить, что это богатство принадлежит ему. А убедившись, расплакался от счастья. Нас эта сцена тронула, Майта прослезилась, даже у Анниэль заблестели глаза, несмотря на сдержанный характер. Она сложила камешки в мешочек и повесила на шею волчонку.

Лима, поедая пончик, обсыпала крошками сидевшего рядом Жеку. О чем-то лепетала ему. Жека вежливо слушал, что-то спрашивал и помогал ребенку запивать пончик морсом. Я опустила сытого Ульма наземь и он, покачиваясь, поковылял к маме Майте, желая присоединить к себе сестру. Но Ульма еще не наелась и болтала ножками, отталкивая ручки брата. Тому понравилась такая игра и он стал ловить юркие конечности. Закономерно получив по носу, сел на пол и заревел. Я подняла сына и мы стали ожидать сестричку вместе. Он жаловался: «Уйма делёца». Я сочувствовала ему и обещала поругать Ульму. У нас сегодня с детьми занятия по магии жизни. Надо бы и волчонка посмотреть, что он умеет. Какие заклинания уже знает? Плотность ауры у него невысокая, второй или третий кю.

Анниэль кормила волчонка салатом и вытирала ему салфеткой краешки губ. Говорила, что хорошие дети не пачкают личико и не разбрасывают еду. Спросила, хочет ли он морса. Волчонок кивнул. Попив, он вдруг пропищал, обращаясь к Анниэль:

— Мама, меня зовут Оунил. Смотли, какие класивые камуски.

И протянул ей мешочек. Анниэль выкатила камешки и они стали перебирать их. Мы оценили важность момента. Волчонок предъявил Анниэль свой оазис красоты, выросший с двух до семи камешков. Признал мамой, включив в оазис любви Анниэль, а возможно и всех нас. Эмоциональная Майта вспыхнула и прислонилась к плечу Гура, рассыпав волосы по его спине. Я протянула руку и успокаивающе погладила расчувствовавшуюся девочку.

Это были первые слова, которые мы услышали от волчонка.

После завтрака отправились переодевать детей для занятий в парке. Анниэль и Жека тоже обещали подойти с детьми.

Поработав с малышней, я пошла искать Гура. Он обнаружился в кабинете.

— Милый, я позанималась с Оуниром. Посмотрела его уровень. Аура с плотностью второго кю магии жизни. Знает все положенные заклинания, их эффект невелик из-за слабой ауры. Но меня беспокоит цвет ауры, какой-то неестественный, блеклый. Что-то здесь не то. Посмотришь, может какое-то повреждение разума?

— Хорошо, приведи его.

Когда я привела умытого и румяного после прогулки Оунира, за мной вслед прибежала обеспокоенная Анниэль. Гур улыбнулся нам всем.

— Оунир, садись вот сюда.

Волчонок залез в кресло неподалеку от мужа.

— Девушки наблюдайте за Оуниром, — сказал Гур и закрыл глаза.

Мы внимательно смотрели, ничего не происходило. Вдруг аура волчонка стала на глазах наливаться плотностью. Муж перекачивает силу из своей ауры в ауру Оунира, но я же проверяла, она была уплотнена до предела! Аура все разгоралась, цвет из блекло-зеленого постепенно превращался в стальной. Ох! Ребенок начал улыбаться. Потом радостно захохотал тоненьким голоском. Гур открыл глаза и убрал руку с головы малыша.

— Вы все поняли, — посмотрев на нас, констатировал Гур.

Мы с Анниэль, ошарашенно смотря друг на друга, прошептали.

— Магия разума.

— Первый дан.

— Да, — ответил Гур, — единственный в истории волколаков маг разума. Небывалая редкость.

Он подмигнул Оуниру. Тот заливисто засмеялся.

— Оунир, принеси мне вон тот свиток, — попросил Гур и указал на пергамент, лежащий вдалеке. — То-то его родители души в нем не чаяли, что нехарактерно для их народа. Так, что даже решились на чудовищное жертвоприношение. Он, сам того не понимая, влюбил их в себя. Его аура магии разума была ослаблена последними переживаниями. А вы — маги жизни и уплотнить ауру мага разума не могли. Спасибо, Оунир. А теперь скажи тетям, что хотел.