Кино. Легенды и быль - Павленок Борис Владимирович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/42
• Следующая

— Претенциозно, и потом, неясно какого цвета знамя? Давайте попроще, «Молодежь Белоруссии», скажем, а?

На мою ядовитую реплику — редактор был в очередной отлучке, и ответ держал я:

— А молодежь какого цвета?

Последовало:

— Перестаньте дерзить, ишь, распоясались! Вы свободны.

Убитый вернулся я к ребятам. Ответственный секретарь, Саша Зинин, подбодрил:

— Не горюй, Боб. Ты же секретарь партбюро, кто запрещает тебе обжаловать в вышестоящую инстанцию?

Тут же и сочинили письмо на имя секретаря ЦК КПСС М. Суслова. Зная непраздное любопытство бдящих за порядком к письмам в ЦК из республики, переправили письмо в Москву со знакомым пилотом, исключив почтовый ящик. Реакция оказалась неожиданно быстрой. Дня через четыре мне позвонил зам. зав. Отделом пропаганды нашего ЦК:

— Завтра выходите с новым заголовком.

— Но бюро не утвердило, думаем, ищем варианты...

— Какие еще варианты? «Знамя юности»!

Письмо сработало, видимо, сверху последовал добрый втык, коль поднялась такая горячка. Я решил покуражиться:

— Не успеем. Надо же на бронзе резать, а это за один день не сделаешь, — я был уверен, что мой собеседник в типографском деле профан.

Этот человечек, говоривший всегда тихим фальцетом, вдруг заорал в трубку:

— Хоть кисточкой рисуйте! Но чтоб завтрашний номер был с новым заголовком!

— Не знаю, не знаю… — Я положил трубку и вытащил из стола резанный в бронзе роскошный новый заголовок. — Хлопцы, ко мне! Да здравствует «Знамя юности»!

Из партийной копилки ничто не пропадает. В этом я убедился, когда нас поймали на неудачной верстке. На первой полосе оттиснули портрет Хрущева в связи с очередной речью, а на второй клише-плакат вьетнамской женщины, поднявшей над головой винтовку. Если посмотреть газету на просвет, то баба с ружьем, аккурат, попадает на лицо Генсека. Боже мой, как измывались надо мной в отделе ЦК! Газету вертели и так, сяк, и без конца вздымали руки горе, приговаривая:

Что у вас за порядки, как может такое получаться и т.д.

Я пообещал:

— Теперь буду каждый номер изучать на просвет. Поставлю дежурить насквозь смотрящего.

Это их еще подзадорило. В конце концов меня отпустили помятого, но живого, отослав к секретарю по пропаганде Тимофею Сазоновичу Горбунову (кличка «Сазанович»). Румяный рождественский дед без бороды, но с седым обручиком вокруг мягкой на вид лысины, долго и тихо, по-отечески внушал мне насчет ответственности и тем же фальцетом сообщил, что мне будет объявлен выговор. Я поблагодарил и собрался уходить. Но он задержал мою руку и со старческой беспомощностью упрекнул:

— А то вы все пишете, жалуетесь...

Мне захотелось утешить, погладить его по розовой лысинке, но подумал: а вдруг не так поймет?

Двадцатилетие «Сталинской молодежи» мы отмечали уже с новым названием. На юбилейный вечер в ресторан пригласили многих ветеранов, в том числе и бывшего главного редактора Василя Фесько. Почувствовав себя свадебным генералом, Василий Илларионович малость перебрал и поднял паруса любви. Проще сказать — распустил руки. Костя Тиханович, джентльмен из подмосковного Томилина, не привыкший, чтобы чужой петух топтался в его стаде, вырвав из объятий Василя очередную жертву, вознамерился дать ему в ухо. Я перехватил кулак джентльмена и разъяснил, что бить гостей негоже, тем более, когда это главный редактор партийной газеты «Колхозная правда». Василя закружили в хороводе. Протрезвев от встряски, он увлек меня в тихий угол и предложил:

— Пойдешь ко мне заместителем?

Сочтя это пьяным бредом, я предложил:

Отложим разговор на завтра?

Он обиделся:

— Думаешь, во мне водка говорит? Я давно к тебе присматриваюсь. Пора мне подкрепиться молодым, ты подходишь... Завтра же сватать приду.

Сватовство состоялось, я дал согласие. Пора взрослеть, уже дошел до возраста Христа, а все носил комсомольские штанишки.

Все-таки не минула меня чаша сия! «Колхозная правда» была заурядная общеполитическая газета, того же мышиного цвета, что и остальные. Отличие было одно — в центре внимания ее находилась жизнь села, экономика и технология производства. Хлеб, как известно, — всему голова, и радение о нем — это уже большая политика. Пришлось налечь на специальную литературу и поломать голову, как подать рекомендации, скажем, об искусственном осеменении скота, избегая иллюстраций. Я притащил с собой и художника, джентльмена Костю, который едва не «намылил соску» редактору на балу. Познакомившись ближе, они подружились, и Костя сделал немало, чтобы, выражаясь современным языком, дизайн газеты стал привлекательным. А сделать газету другой, чем прежде, было непросто, ибо мы находились на острие, а Никита Сергеевич был главным специалистом и покровителем деревни. И также главным ее врагом. Я говорю последнее потому, что за годы Советской власти никто не нанес селу такого вреда, как он. Проводя свои реформы, он день за днем убивал деревню.

Войдя внутрь деревенской жизни, познакомившись с десятками организаторов сельской жизни, сотнями крестьян, я понял, что земля только на первый взгляд выглядит неживой и безгласой твердью. А на самом деле она живая, как о все, что произрастает на ней и движется как внутри, так и на поверхности; что она требует нравственного отношения, ласки и нежности. Я осознал боль землеробов, которые видели, как по-варварски терзали тело земли на целине, как бездумно кроили,и перекраивали наделы, не считаясь с севооборотами, согласно «рекомендациям», как вытягивали из почвы последние соки, высевая зерно по зерну. И все ради сиюминутной выгоды. А она, матушка-землица, напрягалась изо всех сил, пытаясь прокормить ненасытного человека, и старела, дряхлела, обращаясь в омертвелый и бесплодный прах.

Мы в газете вели двойную жизнь. С одной стороны, должны были выполнять заказ хозяина, публикуя дурацкие директивы и черня несогласных с ними. А с другой, — взывать к разуму и бережному велению хозяйства, заботясь о повышении плодородия почвы, сохранении извечного кругооборота жизни в теле земли.

Я поражался и поражаюсь мужеству, долготерпению и неиссякаемой энергии народа. Помню, с каким энтузиазмом был подхвачен молодежью призыв Никиты Сергеевича освоить целину. И сам чуть не попал в этот мощный поток, еле отбился от предложения уехать на работу в целинную молодежку. Общение с землей требует вдумчивости и неторопливости, ибо плоды труда выявляются через годы. Целинная авантюра Генерального думающим людям была ясна с самого начала — какие же затраты потребуются, чтобы переселить и обустроить миллионы людей в голой степи, собрать технику, поднять целину на миллионах гектаров. Услужливые холуи подсчитали выгодность сделки. А страна потом много лет кашляла, бросая, как в прорву, автомашины и комбайны в помощь целинникам, дабы получить пресловутый миллиард пудов зерна. За пять лет тысячи и тысячи гектаров плодородного чернозема Казахстана и Алтая были истощены варварским пользованием. Между тем впятеро меньше первой целинной затраты требовалось, чтобы провести грамотную мелиорацию земель Белоруссии в густо населенных районах и получить тот же результат.

Целинная авантюра было только началом наступления на деревню. Потом была объявлена война травополыцикам и разрушены севообороты;

съездив в США, штат Айова, Никита Сергеевич влюбился в кукурузу, и начали внедрять теплолюбивую культуру чуть ли не за Полярным кругом;

отменили натуральную оплату в колхозах, переведя имущие и неимущие на денежную оплату, хотя некоторые хозяйства даже забыли, когда у них водились деньги на счетах;

принялись укрупнять колхозы, идеал — один колхоз — один район, артельные наделы были окончательно обезличены, крестьянин потерял чувство хозяина земли;

запретили держать больше одного поросенка в одном дворе;

потребовали до минимума городского двора урезать приусадебные участки, лишив колхозников садов и огородов;

• Предыдущая
• 5/42
• Следующая