Аргус против Марса - Шагурин Николай Яковлевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/27
• Следующая

Бертона поместили в палату на первом этаже, маленькую, уютную. В белом фарфоровом вазоне на тумбочке рдели головки поздних гвоздик. К запаху камфоры примешивался их приятный аромат.

Бертон лежал на постели в пижаме, до пояса прикрытый одеялом. Закинув руки за голову, прислушивался к тупой боли в ступне. Вывих вправлен, но скоро ли можно будет ходить?

Худощавый, со впалыми щеками, с небольшими усами под крупным носом с горбинкой, Бертон походил на д'Артаньяна. Только не на того, которого мы знаем по «Трем мушкетерам», а на д'Артаньяна из «Двадцать лет спустя», возмужалого, умудренного жизнью.

За окном монотонно барабанил осенний дождик, в радиаторе парового отопления сонно бормотала скопившаяся вода. Дверь приоткрылась, и на пол лег прямоугольник яркого света.

— Как себя чувствуете, месье? — прозвучал приятный женский голос. — Я прошу вас выпить это…

Бертон повернулся на бок и принял из рук сестры стакан с мутной жидкостью.

— Мерси, мадемуазель. Поднимите, пожалуйста, штору, я люблю слушать, как шумит дождь.

Сестра отошла к окну, зашуршала поднятая ткань. Бертон понюхал содержимое стакана, — это, видимо, снотворное. Пользуясь тем, что сестра стояла к нему спиной, он быстро вылил лекарство в цветочный вазон и откинулся на подушки.

— Вот и все. Я постараюсь быть послушным больным, мадемуазель. Кстати, скажите мне, как чувствует себя мой коллега? Его удалось спасти?

— О ком вы говорите? — недоуменно переспросила сестра. — Нет, месье, вас доставили сюда одного.

Бертон посмотрел в потолок, помолчал.

— Не будем отчаиваться, мадемуазель, — сказал од наконец. — Он все равно бы плохо кончил. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, месье. Если что-нибудь понадобится, позвоните…

Сестра ловким движением поправила подушки и ушла.

Дождь продолжал постукивать в стекло. Осень, настоящая осень… Бертону сейчас было горько, как никогда. Погибла лаборатория. Погиб многолетний труд. Коллега оказался мерзавцем и шпиком.

…Тогда тоже была осень, так же лил дождь. И так же болела раненая в ночной схватке нога. Опираясь на трость, он проходил по бульварам. Париж 1942 года, страшное, выражаясь словами Гейне, «арестованное время» во Франции. На рекламных щитах — желтые афиши со списками расстрелянных заложников. В лужах — отражение полотнищ с черной свастикой. По асфальту — грохот тяжелых кованых немецких сапог…

Проходя мимо небольшой церкви, Бертон услышал звуки Органа и решил зайти. Сел в последнем ряду и стал слушать проповедь седого кюре, сначала, как говорится, одним ухом, потом все внимательнее. Странная это была проповедь: кюре как будто призывал прихожан к смирению и подчинению властям предержащим и сотрудничеству с победителями. Он то и дело приводил подходящие тексты из писания, но как-то выходило, что оккупанты — «рабы тления» (второе послание апостола Петра, глава II, стих 19), «внутри суть волки хищные» (от Матфея, 7, стих 15) и «обнаженные мечи» (Псалмы, 54). Следовательно, сам всевышний указывает верующим, как им надлежит поступать, и да зачтутся им дела их.

Несмотря на эзоповский стиль проповеди, слушатели отлично понимали, что именно хотел сказать почтенный кюре, кого имел он в виду, говоря о тридцати иудиных сребрениках.

Кто-то крикнул: «Да здравствует Франция!» Кюре встрепенулся и благословил слушателей.

Бертон встал: время уходить, не попасть бы в облаву. На улице хлестал грозовой ливень, но грома не было. Бертон поднял воротник пальто: «Будет гром, господа, будет! Это я вам обещаю!».

В ту пору Бертон носил мифологическую кличку «Зевс», как и другие члены его группы. Он вспомнил старенького кюре и одобрительно покивал головой: особенность тайной войны с заклятым врагом заключалась в том, что в ней могли участвовать даже глубоко штатские люди. Бесполезных не было.

Бертон открыл глаза — перед ним стоял человек в белом халате, с саквояжем в руке. Нагнувшись к больному, он тихо произнес:

— Слоны едят землянику…

— Брэм, том второй, страница 78-я, — отозвался Бертон, приподнимаясь на локте. — Но кто вы? Откуда вам известен старый пароль группы «Мистраль»? Что вам от меня надо?

Незнакомец приложил палец к губам:

— Тс-с-с!.. У нас слишком мало времени, чтобы объясняться. Я друг и послан вашими друзьями. Госпиталь вот-вот будет оцеплен, и тогда вам уже не вырваться.

— Это похоже на правду… Что с Гюбнером?

— Гюбнер погиб. Вами чрезвычайно интересуется «Второе бюро».

— Еще бы.

— Вы в состоянии идти?

— Смотря куда и зачем…

— У вас нет выбора: либо свобода, либо жизнь на положении секретного узника. Быстрее решайте, Бертон, счет идет на секунды!

Да, Бертон знал, что такое «Второе бюро»: в начале войны его штат и секретная агентура представляли собой скопище политических авантюристов, разведчиков-космополитов с двойным и тройным грузом предательства и темных, алчных дельцов, жаждущих личной наживы. Вряд ли это учреждение стало потом благороднее. Лучше было мчаться в неизвестное, хоть к черту на рога, чем попасть в когти «Второго бюро».

— Я доставлю вас в такое место, где вы сможете надежно укрыться и продолжать работу. Ну же, Бертон!

Участие в тайной войне приучило Бертона в критические моменты принимать решения быстро. Он знал, что сейчас «промедление смерти подобно».

Бертон откинул одеяло и спустил ноги на коврик.

— А ч-ч-черт! — сказал он сквозь зубы, морщась от боли.

— Потерпите, я вам помогу. — Незнакомец открыл саквояж и с ловкостью фокусника извлек оттуда брюки, пиджак, плащ, ботинки.

— Быстрее! Вот ваш бумажник, деньги, часы…

Он помог Бертону одеться и распахнул окно:

— Прошу прощения, но будет лучше, если мы выйдем этим путем…

Огни Парижа далеко позади. Мокрое полотно автострады, подсвеченное лучами фар, бесконечной лентой летело под колеса черного «фрегата». Стрелка на спидометре показывала «НО».

Незнакомец, сидя рядом с водителем, изредка оглядывался на Бертона, говорил что-то ободряющее. Пока Бертону было ясно одно: его похититель умышленно сел на переднее сидение, чтобы избежать расспросов. Это настораживало.

• Предыдущая
• 3/27
• Следующая