Опасное лето ( илл.) - Янссон Туве Марика - Страница 10

• Предыдущая
• 10/18
• Следующая

— Как ты собираешься с ним поступить? — спросила малышка Мю. — Повесить, сварить или сделать из него набитое чучело?

— Напугать, — ответил Снусмумрик и еще крепче закусил трубку. — На свете есть одно-единственное существо, которое я по-настоящему ненавижу: это Сторож. Я хочу сорвать и уничтожить все его отвратительные таблички.

Снусмумрик порылся в рюкзаке и вытащил оттуда мешочек, битком набитый маленькими белыми семенами.

— Что это? — спросила Мю.

— Семена хатифнаттов, — ответил Снусмумрик.

Мю удивилась:

— Разве хатифнатты рождаются из семян?

— Конечно, — сказал Снусмумрик. — Но все дело в том, что сеять эти семена нужно вечером, и только в день летнего солнцестояния.

Сквозь рейки ограды он начал осторожно бросать семена хатифнаттов на лужайку, стараясь, чтобы они падали подальше друг от друга, иначе хатифнатты сцепятся лапками, когда станут появляться на свет. Мешочек вскоре опустел, а Снусмумрик сел на землю и стал ждать.

Солнце клонилось к закату, но было очень тепло, и хатифнатты начали прорастать: на аккуратно подстриженной лужайке забелели круглые головки, немножко похожие на шампиньоны.

— Посмотри вон на того, — сказал Снусмумрик, — у него скоро прорежутся глазки!

И верно, через минуту на белоснежной кругляшке заморгали реснички…

— Когда они рождаются, то ужас какие электрические, — объяснил Снусмумрик. — Смотри, у них уже появляются лапки.

Хатифнатты потрескивали и искрили все сильней и сильней, но Сторож ничего не замечал, потому что не спускал глаз со своих, малышей. А лужайки уже сплошь были заняты хатифнаттами. Пахло серой и жженой резиной. Сторожиха принюхалась:

— Чем это так подозрительно пахнет? Эй, малышня, кто из вас воздух испортил?

Но тут по земле побежали слабые электрические разряды.

Сторож забеспокоился: его металлические пуговицы начали потрескивать. Сторожиха вскрикнула и вскочила на скамейку. Дрожащей рукой она показывала на лужайку.

Хатифнатты уже совсем выросли и теперь двигались прямо на Сторожа. Их притягивали наэлектризованные пуговицы его мундира. В воздухе мелькали микромолний, и пуговицы все чаще и чаще потрескивали. Вдруг у Сторожа засветились уши, волосы, миг — и он весь заискрился, пылая словно выхваченная из костра головешка. Сторож кинулся к воротам, преследуемый полчищем хатифнаттов.

А Сторожиха уже перелезала через забор. Только удивленные малыши по-прежнему сидели в своей песочнице.

— Здорово! — восхищенно сказала маленькая Мю.

Снусмумрик кивнул и, сдвинув на затылок свою старую верную шляпу, сказал:

— А теперь мы сорвем все таблички, и пусть каждая травка-муравка растет, где ей захочется!

Всю свою жизнь Снусмумрик мечтал сорвать таблички, запрещавшие делать все то, что ему нравилось делать, и теперь аж весь дрожал от нетерпения. Наконец-то! Перво-наперво он набросился на табличку — КУРИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ! Затем схватил ту, что гласила: ЗАПРЕЩАЕТСЯ СИДЕТЬ НА ТРАВЕ! Потом полетела ко всем чертям третья: ЗАПРЕЩАЕТСЯ СМЕЯТЬСЯ И СВИСТЕТЬ! Туда же отправилась табличка: ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРЫГАТЬ!

Лесные малыши таращились на разбушевавшегося Снусмумрика, все больше и больше удивляясь.

Но мало-помалу и они поверили, что храбрый Снусмумрик пришел, чтобы спасти их. И они выскочили из песочницы и обступили его.

— Разбегайтесь, малыши! — объявил Снусмумрик. — Куда хотите — туда и идите!

Но они не разбегались, а глядя ему в затылок, шли по пятам. И даже когда, сорвав последнюю табличку, Снусмумрик надел свой рюкзак, чтобы отправиться в путь, они по-прежнему не отставали от своего освободителя.

— Хорошего понемножку, детки! — растерялся Снусмумрик. — Ступайте-ка по домам! К папочкам-мамочкам!

— А вдруг у них нет мам и пап? — предположила Мю.

— А я-то здесь при чем? Я не приучен возиться с малявками, — испуганно оправдывался Снусмумрик. — Я даже не уверен, что они мне нравятся.

— Зато ты нравишься им, — сказала Мю и улыбнулась.

Снусмумрик растерянно взглянул на притихшую стайку восхищенных малышей, пристроившихся у его ног, потом на крошку Мю:

— У меня и с тобой-то хлопот полон рот… Ну, да ладно! Ничего не поделаешь! Пошли, что ли?

И Снусмумрик зашагал по лугам, полям, лесам, а за ним двадцать четыре малыша. Снусмумрик старался на них не оглядываться. Его одолевали мрачные мысли. Например, что делать, если они проголодаются или промочат ножки… А если у них заболят животики?

День летнего солнцестояния был на исходе. В половине одиннадцатого Снусмумрик достроил наконец шалаш из еловых веток для своих малышей. В то же самое время, только на другом конце того же леса, Муми-тролль и фрекен Снорк замерли на месте, прислушиваясь.

Колокольчик, звеневший в тумане, умолк, Лес спал, а маленький домик печально смотрел на них своими черными окошками.

В домике сидела Филифьонка и слушала, как тикали часы; время шло. Иногда она подходила к окну и вглядывалась в светлую ночь, и тогда колокольчик, украшавший кончик ее колпачка, позвякивал. Обычно звон колокольчика подбадривал Филифьонку, но нынешним вечером он только усиливал ее тоску. Она тяжело вздыхала, ходила взад и вперед, садилась и снова вставала.

Она поставила на стол три тарелки, три стакана и букет цветов, а в духовке томился кекс, совершенно почерневший от ожидания.

Филифьонка взглянула на часы, на гирлянды из листьев, потом посмотрела на себя в зеркало и заплакала. Колпачок съехал на лоб, колокольчик звякнул, слезы медленно закапали в пустую тарелку.

И вдруг кто-то постучал в дверь!

Филифьонка встрепенулась, быстро вытерла слезы и кинулась открывать дверь.

— О… — разочарованно протянула она.

— С праздником, с Ивановым днем! — сказала фрекен Снорк.

— Спасибо, — смущенно отвечала Филифьонка. — Спасибо, вы очень любезны. И вам доброго праздника!

— Мы зашли спросить. Нам надо узнать про один плавучий дом. Вернее — театр. Не заплывал ли в ваши края некий театр?

— Театр? — подозрительно переспросила Филифьонка. — Нет! Наоборот! То есть нет, ничего похожего…

— Ну, тогда мы пошли, — сказал Муми-тролль.

Фрекен Снорк взглянула на накрытый стол и на гирлянды над дверью.

— Желаем хорошо отпраздновать сегодняшний день, — доброжелательно сказала она.

Тут лицо Филифьонки сморщилось, и она снова расплакалась.

— Не будет никакого праздника… Пирог остывает, цветы увядают, время идет, никто не приходит! Они и в этом году не придут! У них нет никаких родственных чувств!

— Кто не приходит? — спросил Муми-тролль, он очень сочувствовал Филифьонке.

— Мой дядюшка и его жена! — всхлипывала Филифьонка. — Каждое лето я посылаю им приглашение на праздник летнего солнцестояния, а они не приходят и не приходят.

— В таком случае пригласи кого-нибудь другого, — предложил Муми-тролль.

— А у меня больше нет родственников, — отвечала Филифьонка. — И разве это не мой долг — приглашать родных на обед в праздничные дни?

— Долг? Ты что же — не находишь в этом удовольствия? — удивилась фрекен Снорк.

— Конечно, нет, — устало объяснила Филифьонка, присаживаясь к столу. — Мой дядюшка и его жена мне вовсе не симпатичны.

Не дождавшись приглашения, Муми-тролль и фрекен Снорк тоже присели.

— Может, и им мало радости от твоих приглашений? — предположила фрекен Снорк. — А ты, случайно, не можешь пригласить, например, нас. Если мы тебе кажемся симпатичными?

Филифьонка удивилась.

Было видно, что она призадумалась.

Вдруг кисточка на ее колпачке приподнялась, и колокольчик весело зазвенел.

• Предыдущая
• 10/18
• Следующая