Выбери любимый жанр

Черный диверсант. Первая трилогия о «попаданце» - Конторович Александр Сергеевич - Страница 16

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— Туда, — солдат указал рукой не двухэтажное здание в конце площадки.

Мы все вместе (майор шел впереди) подошли к зданию. Автоматчик на входе. Проверив документы у майора, щелкнул каблуками и вытянулся. Майор, два солдата и я поднялись по лестнице на второй этаж и, пройдя по коридору метров двадцать, остановились у обитой кожей двери. Майор поправил фуражку и постучал в дверь.

— Херайн! (войдите) — майор открыл дверь.

— Господин полковник! Разрешите доложить — господин Манзырев, по вашему приказанию, доставлен.

— Пусть зайдет. Вы свободны, господин майор.

Я вошел. Дверь за моей спиной тихонько щелкнула, и сопровождающие остались в коридоре. Большой, метров пятьдесят кабинет, хорошая кожаная мебель. Радиоприемник в углу на низком столике. Хозяин кабинета стоял ко мне спиной около окна и курил в форточку.

Глава 10

— Садись… дядя Саша, — сказал он, не оборачиваясь. — Поговорим?

Он повернулся к столу и загасил сигарету в пепельнице.

— Здравствуй… Барин. Или тебя уже как–то иначе ТУТ называть надо?

— Нету больше Барина, дядя Саша. Нету. Кончился весь, еще там во дворе.

— Так кто же ты теперь? И, что это вообще тут за шарашка?

— Полковник Генрих Ланге. Военная разведка — абвер. Слышал?

— Да, откуда ж. Полковник… Эк, залез то! Не страшно?

— Не залез, дядя Саша. Вернулся. Домой.

— Так, подожди… Ты немец, значит?

— Чистокровный. Всегда им был и им же и помру.

— Во, значит как… А что же ты тогда на зоне–то делал? Туда–то ты как попал?

— Разные бывают случаи, дядя Саша, разные. Иногда и чужое на себя брать приходиться, чтобы живым остаться.

— Не понимаю, — я помотал головой. — Не слыхал я раньше про такие штуки.

— И я, дядя Саша, много про что не слыхал. Однако вот, пришлось научиться.

— Ты и по–русски, как я говоришь, а выходит — немец.

— Не нравится?

— Непонятно. Странно как–то и непривычно.

— Тут каждый второй так говорит. Майор вон, так тот, вообще в школе учителем работал.

— В школе?

— Ну, да. В Белостоке. В обычной средней школе, детей до войны учил.

— А потом, значит, к вам пришел.

— Не пришел. Вернулся.

— Как ты?

— Как я. Только не так кроваво это у него вышло.

— Да, уж, — я скрипнул зубами. — Если б не эта … Если б не Иголка… Попадись он мне…

— Не только тебе, дядя Саша, не только тебе. Он бы здесь у меня пол насквозь бы прогрыз, аж до подвала, веришь?

— Верю. Злой ты, как я погляжу.

— Не злой я, дядя Саша. Справедливый. А что, у нас по справедливости за предательство полагается?

— Пику в бок — и в аут.

— Хм–м… Ну, так тоже можно. Хотя и другие способы есть. Пить будешь?

— Буду, конечно. У тебя тут, поди, не самогоном поят?

— Обижаешь… В таких хоромах — да самогон?

Ланге потянулся рукой к столу, что–то там нажал. Из неприметной двери, справа, беззвучно возник коренастый солдат. Быстро расставил на приставном столике рюмки и тарелочки с закуской. И также, беззвучно исчез. Мы присели к столу и Ланге плеснул мне водки. Себе тоже налил и мы, не чокаясь, выпили.

— Слышь, Барин,… Тьфу ты, даже и не знаю, как тебя сейчас величать–то?

— Наедине и Генрихом можешь. А на людях — господин полковник.

— Ага, понял. Ты, вот скажи, на кой я тебе сейчас–то сдался? Сызнова бежать ты вроде уже и не собираешься?

— Ты мое хозяйство видел?

— Откуда же? Мы только по этой дорожке через лес проехали и все. Ничего я, кроме леса и ворот не видел.

— Тут у меня народу нехило. Даже и твои знакомые есть.

— Это какие же у меня ТУТ знакомые есть? Откудова им тут взяться–то?

Ланге усмехнулся, снял телефонную трубку и бросил туда несколько слов.

— Вот сейчас и посмотришь.

В дверь постучали.

— Разрешите? Господин полковник, унтер–офицер Дьяченко по вашему приказанию прибыл!

Я обернулся.

На пороге стоял… «Длинный». В немецкой военной форме.

— Знакомы? — усмехнулся Ланге.

— Видел я его, — ответил я. — Не убедил он меня.

— Это почему же?

Так, про сигареты и сытость помолчим, слишком уж нетипична такая подозрительность для бывшего зека. Или в норме?

— Говорит он не так. А, второй, которому я поленом заехал, тот командные нотки в голосе прятать не научился. А сам, даже и не в законе. Не по масти ему так борзеть, молод ишшо.

— А ведь еще что–то есть, — прищурился Ланге. — Да?

— Есть, — кивнул я головой. — Он мне тогда сказал, что они лампочку кокнули, так?

— Так, — подтвердил Дьяченко. — А что тут неправильно?

— А то, что она через два часа снова горела.

— Так постовые и ввернули новую лампочку.

— Ага! И НОЧЬЮ осколочки подмели? Я специально утром посмотрел, не было там ничего. Договорились вы с ним, вот они и свет погасили.

Дьяченко открыл рот и снова его закрыл. Промолчал.

— Понял? — посмотрел Ланге на него тяжелым взглядом. — А на ТОЙ стороне такой ляп в могилу тебя сведет. Да и не одного тебя. Свободен!

Дьяченко молча козырнул, повернулся через плечо и вышел.

— Остальные тоже твои?

— Мои, — кивнул Ланге. — Но, этот старший был.

— Ну, те вообще лохи.

— Знаю. Вот и займись ими, дядя Саша. Да, и кроме того, сколько у тебя побегов?

А сколько их? Крест вспоминал про четыре, но надо полагать, это не все. А — была не была!

— Восемь.

— А жмуров?

— Не считал, но десятка два точно есть.

— Да, ну?

— Ну, может и больше.

— Тебе и карты в руки. Жизнь ты знаешь, порядок тоже. Вот и натаскай ребятишек моих. А я уж в долгу не останусь. Мое слово крепкое.

— Чему я их учить должен?

— Как по жизни себя ПРАВИЛЬНО вести. Что кому говорить, как себя вести на зоне и в жизни. Чтоб не один опер не расколол, что перед ним не зек.

— Ну, это смотря какой, опер будет. Ежели такой, как тот капитан — то тут и мне ловить неча.

Ланге помрачнел, плеснул нам обоим водки.

— Такой — вряд ли. Он такой же капитан, как я генерал.

— Не понял?

— А он и не опер вовсе. Он по мою душу приехал. Из контрразведки он.

— А чего ж он тогда в капитанских петлицах форсил? И все вертухаи перед ним тянулись?

— Ему зеленкой лоб кому помазать — как тебе чихнуть. Меня он искал, точно тебе говорю. Знали они, что в этапе немецкий разведчик, да не знали кто именно. Вот и шерстили всех подряд.

— Во как…

— Да. Не прорвись тогда мотоциклисты к тюрьме вовремя — кирдык нам всем был бы.

— Вот, значит как оно все складывается… Да уж, поговорил бы я с ним ТЕПЕРЬ.

— Опоздал, дядя Саша. Они, когда на прорыв пошли, под пулемет попали, вот его и … Не рассчитали они, с расстрелом затянули. Им бы нас по камерам кончить, а так… Все по порядку сделать хотели, вот и упустили время.

— Так я слыхал и тебе досталось?

— Было дело. В ногу прилетело и уже лежащему — в руку.

— Эк…

— Да. Хорошо врача быстро организовали, а то истек бы я там кровью и все.

Мы помолчали.

— Так как, дядя Саша? Пойдешь к нам?

— А куда ж я теперь–то денусь? Взялся за гуж… Два раза все едино к стенке не поставят, так что нет у меня другого пути.

— Ну, к стенке тебя ТЕПЕРЬ поставить не так уж и просто будет. Абвер своих не сдает.

— А как я на работе все объясню? Меня вон, с каким конвоем повезли–то?

— А так и объясни. Возили мол, на допрос.

— Это на двух–то машинах?

— Так и не лоха, какого кончили. Целый генерал погиб.

— Это ты случаем не про того, которого партизаны из леса подстрелили?

— Про него. Только не партизаны это были.

— А кто ж тогда? Говорили, что из леса напали.

— Ага. И по воздуху, как птички, сто метров пролетели, снегу не помяв.

— Не понял?

— Стреляли по нему, действительно — из леса. Солдата одного положили. Ты, вот скажи мне, смог бы ты из своего нагана за сотню метров человеку в лоб попасть?

— Да, и я не смогу и никто другой не сможет.