Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 84

• Предыдущая
• 84/88
• Следующая

Наставник не разрешал разбрасываться Даром. Говорил, он у Лесаны излишне силен, а оттого, как всякое грозное оружие, не должен выниматься из ножен попусту. Но сейчас девушка не стала сдерживаться. Сила вскипела в ней, ринулась прочь.

Узкая ладонь уперлась в грудь колдуну. Под пальцами сверкнула ослепительно-белая вспышка, просачиваясь сквозь серую ткань одежды. Глаза колдуна распахнулись. Казалось, из зрачков вот-вот польется то же неистовое сияние, которое только что ворвалось в тело.

Донатос более не чувствовал прикосновения девушки. Не чувствовал усталости. Не чувствовал ничего. Потому что тело перестало подчиняться и слушаться. Остался лишь разум человека, заключенного в камень. Ни вздохнуть, ни моргнуть, ни разжать губ…

Впервые за много лет колдун не понял, что произошло.

Стоявшая напротив девка чуть отстранилась и спросила:

— Не знаешь, что с тобой?

Сил ответить не было. Он смотрел на нее ненавидящим взглядом, пытался двинуться с места, хоть на вершок поднять руку. Казалось — смоги только и тело оживет. Увы. Как невозможно пошевелить рукой, которой нет, или переступить ногами, которые отсечены, так и ему было невозможно двинуться или вздохнуть. Рассудок рвался в оковах не подчиняющейся плоти, но Дар словно иссяк. Обережник взывал к Силе, яростью и гневом будил ее в себе, но… Ничего.

И непонятное, бередящее чувство вползло в душу. Скользнуло змеей, сплелось в тугой скользкий ком в животе, шевельнулось, рассыпая по телу холод. Ужас. Слепой ужас, вызванный тем, что проклятая девка каким-то образом лишила лучшего наузника Цитадели самого главного — его сути. Дара.

Глядя на зарождающуюся панику в глазах колдуна, Лесана усмехнулась.

— Видишь. Я умею пугать лучше, чем ты. Вон, как боишься. Я тебе жилу, по которой Сила течет, затворила.

Девушка смотрела в застывшее лицо обидчика:

— А сейчас, — сжатым кулаком она ударила в середину грудины, — я ее отворю.

Яркая вспышка вырвалась из тела и скользнула по ладони послушницы, исчезая.

Донатос согнулся. Жадно втягивая воздух, захлебываясь от разом нахлынувших удушья, дрожи, жара и холода по всему телу. Крефф чувствовал себя пересохшей рекой, русло которой вдруг наполнили потоки воды — рвущейся свирепо и яростно, сметающей все на своем пути.

Проклятое тело вновь ожило, и Дар вернулся. Хотелось схватить девку, свернуть ей шею, по капле выдавливая жизнь. Но руки не слушались. Губы немели… обережник привалился к стене, прерывисто, хрипло дыша и думая лишь об одном: только бы не вынес Встрешник кого-нибудь в коридор. Только бы не увидел никто, как он сползает по камню — белый, покрытый испариной…

Лесана словно почувствовала его смятение, положила пятерню обратно на грудь и надавила. Даже сквозь одежду прикосновение девки обожгло холодную от пота кожу. Сердце колдуна заколотилось как бешеное. Перед глазами прояснилось, и ноги уже не подгибались от слабости. Донатос открыл глаза.

— Чувствуешь? Как птица трепыхается, — прошептала Лесана. — Мое так каждую ночь дрожало. Боялось, что придешь. А когда в Крепости встречались и вовсе обмирало. В живот падало. Но ты не опасайся, не трону. Нельзя мне Цитадель колдуна лишить, какой бы гнидой он ни был. Только помни: захочу если, когда угодно приду и жилу затворю. Бесполезным станешь. А бесполезным тут не место. Помнишь, что сказал мне, когда мучил?

Она наклонилась к уху креффа:

— Ты сказал: «Я приду еще. И буду приходить до тех пор, пока ты не взвоешь и не начнешь забиваться в угол всякий раз, встречая меня в Цитадели». Так вот, если я приду еще раз. Этот раз станет для тебя последним.

С этими словами выученица развернулась и растворилась во тьме перехода, оставив крепкого сильного мужика стоять на подгибающихся ногах.

В груди у колдуна поднялось что-то склизкое, трясущееся. Лучше подохнуть, чем жить без Дара, лучше как угодно сгинуть, чем стать никчемным. Словно сухую ветку — без усилий — переломила его неведомым колдовством проклятая девка. Только могучим усилием воли Донатос смог отлепиться от стены и сделать шаг, потом другой. Ноги казались деревянными, руки слабыми, а в животе ворочался все тот же холодный ужас. Как теперь скрыть его? Как не показать другим? Как не утратить единственную веру, какая всю жизнь его поддерживала — веру в себя?

И глухо стучало сердце, словно бы отсчитывая последние мгновения прежней жизни, которая закончилась навсегда. Назад уже не поворотить. С переломленным хребтом люди, бывает, живут. Вот только калечит это их сильно.

— Я привел послушницу, ходившую у меня в выученицах пять лет. Ныне ее вразумление закончилось, и я говорю за нее свое слово. Лесана рода Острикова готова принять пояс ратоборца из рук смотрителя Цитадели.

Креффы переглядывались. Нэд глядел на Клесха исподлобья, мрачный, словно грозовая туча. Казалось еще чуть-чуть и начнет метать молнии.

— Значит, пояс… — сказал Глава и в голосе его послышались раскаты грома. — Пояс никчемной девке. Вас где носило? За три года — ни слуху, ни духу — только оброчные деньги с оказиями пересылал. Да еще сороки несколько раз прилетали с записками, где выучей искать. Только по твоим сорокам ни одного послушника добыть не удалось! А теперь явился, когда и дождаться не чаяли, пояс требует!

Наставник Лесаны посмотрел на Нэда и ровно ответил:

— Я, Глава, не Велик день, чтобы меня дожидаться. И пояс я не требую. Мой пояс при мне, — Клесх указал глазами на свой, уже потертый и видавший виды широкий ремень. — Я прошу опоясать мою выученицу.

Про то, что их обоих не было в Крепости три года только потому, что им воспретили тут появляться, Клесх смолчал.

Казалось, даже во дворе было слышно, как смотритель скрипнул зубами.

Лесана глядела из-за спины наставника остановившимся взглядом, в котором не читалось ни смятения, ни волнения, ни неловкости. Будто смотрела и не видела, слушала и не слышала. А уж рожа-то какая застывшая, ну вся в креффа своего! Нэд поднялся из-за стола, за которым по обычаю сидел, и обвел глазами остальных обережников.

— Что скажете на речь сию? Упредить ли девке пояс и облачение?

В покое на несколько мгновений воцарилась тишина. Все припоминали, как Глава изгонял из Цитадели ратоборца с бестолковой выученицей. А теперь — немыслимое дело — полоумный вой не просит, а всем видом призывает никчемную послушницу опоясать.

Дарен хмуро взирал на Лесану. Девка в жилу так и не пошла. В росте, правда, вытянулась и по всему видно — сделалась крепка. Такую за зад ущипнешь — пальцы сломаешь. Нежного тела не осталось, вся твердая, словно доска.

Вот только жилы любому нарастить можно, как и мясо с любого согнать. А пояс ратоборца за одну только выносливость не дают. Поперед всего Дар для того нужен. И силы немалой. А крефф, как ни вглядывался, не видел в выученице Силы, не чуял. Стояла перед ним — не девка и не парень. Для девки слишком крепка и суха, для парня — тонка и узкоплеча. Ни рыба, ни мясо, ни хлеб, ни репа. Не пойми что.

— Я, Глава, на это так скажу, — пробасил со своего места наставник ратоборцев. — Ежели Клесх в выученице так уверен, можно и опоясать. Вот только я ее в бою не видал. Может, в наставнике кровь молодая играет? Кто его знает, чему он там послушницу учил, каким премудростям…

Клесх после этих слов так посмотрел на могучего креффа, что тот осекся и продолжил, словно споткнувшись:

— Так вот. Пока кто-то эту тощую не испытает, я опоясывать ее поостерегусь.

Со своего места подал голос Руста:

— А Дарен дело говорит. Мы ее и правда три года не видели. Как иначе понять, что девчонка из себя явит?

Креффы переглядывались, согласно кивая.

— Значит, испытывайте, — легко согласился наставник Лесаны. — Кто против нее выйдет? Озбра? Или ты сам, Дарен?

Вой поднялся со скамьи:

— Сам. Идем, малахольная, поглядим, чему ты там выучилась, — и он махнул рукой.

Девушка вопросительно посмотрела на наставника и только после его кивка последовала за могучим воином. Близ высоченного мощного креффа она смотрелась, словно колос рядом с дубовой колодой.

• Предыдущая
• 84/88
• Следующая