Одинокий рыцарь (СИ) - Злотников Роман Валерьевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/9
• Следующая

– Тем более, – улыбнулся старичок, – что ты вряд ли успеешь сносить свое имущество.

– Кто они? – спросил Всеслав, садясь.

– Это – шайка Громилы Глуба. Он известен по всему Западному пределу своей жадностью и жестокостью. Рассказывают, что однажды, добиваясь от одного из мельников ответа, где тот спрятал свой кошель, он разрезал живот его беременной жене и, выбросив из него еще нерожденное дитя, хохоча, засунул туда свои ноги в сапогах. А у мельника и не было никакого кошеля. Он только что заплатил за обучение своего старшего сына у благочестивых монахов монастыря Святого Гыгада…

– Странно, – усмехнулся Всеслав, – я считал, что все подобные типы служат новой власти.

– Глуб – извечный конкурент и личный враг Гуга, правой руки бывшего преподобного Игроманга, – пояснил старичок, – нынешнего главы этого непотребного Комитета общественного благоденствия. А то бы он, скорее всего, и действительно… – махнул он рукой.

Всеслав понимающе кивнул. Да уж, скорпионы в одной банке не уживаются.

– А остальные?

– Вон там – отец Заграмиг, священник соседнего с нашим сельского прихода. Почему он здесь, тебе, я думаю, объяснять не надо. Вон тот добрый человек – конюх. Он чем-то не угодил Агробу, подручному уже упомянутого Гуга. А там, – он указал на еще одну семейную пару: худого болезненного мужика среднего возраста и столь же худую женщину с лошадиным лицом землистого цвета, испуганно забившихся в самый темный и дальний угол, – ткач и его жена. А уж они чем провинились перед соратником Игромангом – я не знаю…

– Ну а вы, достойный господин? – спросил Всеслав.

– Я министерий церкви в Мугоне. И пытался защитить мой храм от уничтожения этими нечестивцами.

– А ваша жена?

Старичок повернул голову и окинул свою половину ласковым взглядом, а она в ответ погладила его по руке.

– Она, когда мне стали вязать руки, подхватила ухват и разбила голову одному из стражников.

Всеслав неверяще покачал головой.

– И вас никто не попытался защитить? Даже дети?

Старичок нахмурился.

– Наши дети тут ни при чем. Мы заранее знали, что произойдет, и запретили им вмешиваться.

– И они послушались?

Старичок сердито мотнул головой.

– Наши дети ни в чем не виноваты! – После паузы он попытался пояснить: – Нам уже недолго осталось, и я бы не хотел уходить в могилу, зная, что мог бы воспрепятствовать Злу, но даже не попытался ничего сделать. А им еще жить да жить…

Всеслав промолчал. Бедный старик… Где-то внутри он осознавал, что поступает, может, и правильно (в соответствии с теми правилами, которые были когда-то вбиты в его тогда еще молодую голову), но совершенно неверно. И мучался от этого… Он, считающий невыносимой СМЕРТЬ с грехом на душе, обрек детей на ЖИЗНЬ с еще большим грехом. Ей-богу, одиночная камера на двадцать пять лет была бы для любого, кто хотя бы способен стать человеком, гораздо меньшим наказанием…

– Эй, ты, чухшка, а ну подь сюды! – прервал его размышления зычный голос Громилы Глуба. Всеслав повернулся. Все пятеро бандитов выжидающе смотрели на него. А что? Подойдет – сделаем «шестеркой», нет – изобьем и поглумимся. Опять же развлечение…

Всеслав тихонько вздохнул. Да уж, послал Господь испытание… Но он собирался преподать этому миру урок. А любой урок всегда включает в себя демонстрацию смирения и терпения. Даже если являть их становиться необходимо перед теми, кого хочется раздавить как таракана. Особенно перед такими…

– Ты чего, оглох?

– Иду, господин… – отозвался Всеслав, поднимаясь на ноги. – Что вам будет угодно?

– Понимает, – одобрительно отозвался Глуб. И захохотал. И тут же к его хохоту присоединилось еще четыре голоса. А их новоявленный «шестерка» вновь исподтишка окинул взглядом камеру. Одиннадцать… Не хватало еще одного. Или, если учесть, что кем-то из бандитов в одном из примеров, которые им нужно будет преподать, во время этого урока придется пожертвовать, – двоих. Двенадцать и учитель – классическое соотношение. Конечно, можно обойтись и меньшим количеством, но, учитывая, что он не собирался так уж сильно задерживаться в этом мире, лучше было бы его соблюсти. Ну что ж, подождем. Эти двое обязательно появятся…

7

– Эх, сейчас бы бабу… – тоскливо протянул Гыгам и почесал мошонку.

– Да вон – бери, – со смехом отозвался Игуб и швырнул обглоданной костью в сторону жены ткача.

– Сам бери, – огрызнулся Гыгам. – От этой зеленой рожи меня только блевать тянет… Эй, как там тебя, Эслау, вот ведь наградил бог имечком… А ну прибери все здесь.

– Да, господин, – отозвался Всеслав.

– О! – вскинулся Игуб, считавшийся среди бандитов самым изощренным шутником. – Мне в обед стражник наплел, что ты вроде как того, – он сделал замысловатый жест рукой, – рыцарь?

– Ры-ыцарь, – оживился главарь. – Вон оно как… – Он окинул взглядом являвшую собой яркий пример смирения фигуру Всеслава и расхохотался. – Да ты хоть меч-то в руках держал, рыцарь?

– Да, господин, – мягко отозвался Всеслав.

– И где ж ты его потерял?

– Нигде, господин. Мой меч всегда со мной.

– Это где, в штанах, что ли? – тут же встрял Игуб. И бандиты дружно расхохотались. Как и предполагал Всеслав, они оказались самыми сложными из его учеников. Они были глупы, развращены насилием и похотью и жутко ленивы. Причем и душой, и телом, и разумом. Они даже еще не догадывались о том, что были его учениками. Между тем как все остальные уже знали или хотя бы предполагали это.

Тюрьма – почти идеальное место для школы. Конечно, не для той, в которой преподают счет, чистописание или интегральное исчисление. А для настоящей… Всеслав провел в этой камере уже неделю. Убираясь за бандитами. Вылечив старику растянутую руку. Излечив ткачу уже давно мучавшие его боли в желудке. Исцелив и успокоив душу Гурада, конюха, который попал сюда за то, что посмел отказать Агробу, пришедшему к нему в дом не просто взять, а просить руки его дочери. И уговорив бандитов позволить священнику вновь служить ежедневную мессу в дальнем закутке их общей камеры…

– Меч – это не сталь. Это – орудие веры и справедливости. И он обнажается лишь тогда, когда наступает для этого время, время укрепить веру и вернуть на трон справедливость…

Бандиты переглянулись и снова расхохотались. Уж больно забавно было слышать столь гордые слова в устах человека, безропотно согласившегося на роль «шестерки». И старательно величающего их «господами». Они не знали, что есть господин и Господин. Тот, кто властвует над тобой сейчас и неправедно, и Тот, кому ты сам, своей волей, вручаешь собственные веру и верность. И между этими двумя нет ничего общего…

– А бабу бы сейчас было бы неплохо, – мечтательно протянул Громила Глуб. И в этот момент загремели ключи. Все повернули голову в сторону открывающейся части решетки. Там в окружении стражи стояли двое – юноша и девушка. На взгляд им было лет по шестнадцать-семнадцать. Юноша, похоже, был сильно избит и еле держался на ногах, и девушка заботливо поддерживала его под руку…

– Баба… – обрадованно прошептал Гыгам, а Глуб восторженно цокнул языком…

– Приляг, Играмник, – со страданием в голосе произнесла девушка, когда их грубо впихнули внутрь.

– Не бойся… за меня… Даграйя… – в ответ просипел юноша. – Со мной… все… будет хорошо…

Всеслав покачал головой. Да уж, парню сильно досталось…

Девушка помогла юноше прилечь у стены и, повернувшись, подошла к бандитам.

– Господа, вы не могли бы дать мне немного соломы. Моему брату… ай! – вскрикнула она, когда Гыгам, пуская слюни, ухватил ее за ягодицу.

– Соломы, – вкрадчиво начал главарь, обнимая ее за талию и притягивая к себе, – дадим, красавица. Обязательно… И с братиком твоим все будет хорошо. Ежели только ты будешь с нами ласковой. А иначе он у нас быстро… – И Глуб мотнул головой. Девушка бросила на него взгляд затравленного зверька. А главарь показательно стиснул свою лапищу перед ее испуганным личиком, как будто обхватывал шею ее брата, и приказал: – Гыгам, Игуб, а ну пощекочите дворянчика…

• Предыдущая
• 5/9
• Следующая