Глаз волка - Пеннак Даниэль - Страница 3
- Предыдущая
- 3/9
- Следующая
Пока однажды…
– Пока однажды что? – спрашивали рыжики, и их широко открытые глаза горели в темноте.
– Пока – что? Пока – что? – кричала Блестка, вывалив язык.
– Пока однажды Человек не пришел к логову раньше Недотепы, – отвечала Черное Пламя страшным шепотом.
– И?..
– И?.. И что тогда? Что? Что?
– И тогда Человек убил Бабушку, взял ее мех, чтоб сделать себе шубу, взял ее скальп, чтоб сделать себе шапку, и сделал себе маску из ее морды.
– И… и что дальше?
– Дальше? Дальше то, что пора спать, завтра расскажу.
Дети, конечно, спорили, но Черное Пламя была неумолима. Мало-помалу в норе все стихало, и слышалось только сонное дыхание.
Этого-то и ждал Голубой Волк, чтоб задать свой вопрос. Всегда один и тот же:
– Черное Пламя, а эта твоя история, она правдивая?
Черное Пламя на миг задумывалась, потом давала один и тот же странный ответ:
– Во всяком случае, так правдивей, чем наоборот.
4
Между тем времена года сменяли друг друга, дети росли, становились молодыми волками, настоящими охотниками, а Человека так и не видели. Вблизи не видели. Слышать – слышали. Например, в день, когда Большой Волк бился с людьми. Они слышали рычание Большого Волка, потом вопль человека, которому в бедро вонзился клык, испуганные восклицания, приказы, потом гром, потом – потом больше ничего. Большой Волк не вернулся.
И бегство продолжалось.
Еще они их видели издали. Едва они покидали какую-нибудь долину, там водворялись люди. И долина начинала дымиться. Прямо как котел.
– Снег пачкают, – ворчала Черное Пламя.
Они наблюдали за людьми с вершины самого высокого холма. Те расхаживали на двух лапах по дну котла. Но на что они похожи вблизи, а?
– Серый Родич, ты их видал вблизи, а?
– Ну, видал.
Не любитель болтать Серый Родич.
– А на что они похожи?
– Люди? Две лапы и ружье.
И больше из него ничего не удавалось вытянуть.
Что же касается Черного Пламени, то она рассказывала такие вещи, в которые они теперь, когда выросли, больше не верили.
– Люди едят все: траву, которой питаются карибу, самих карибу, а если им нечего положить на зуб, то и волка могут съесть!
Или, например:
– У людей две шкуры: первая совсем голая, без единой шерстинки, а вторая – наша.
Или еще:
– Человек? Человек, он коллекционер.
(Вот эту фразу вообще никто не мог понять.) А потом однажды, когда выдалась минута передышки – все изрядно запыхались, – кто-то взял да спросил:
– Но почему за нами гонится все время одна и та же команда?
Серый Родич зализывал сбитые лапы.
– Они прослышали о маленькой волчице с золотым мехом…
Он не договорил – Черное Пламя испепелила его взглядом.
Поздно. Рыжики, все как один, смотрели на Блестку. А Блестка смотрела на всех, насторожив уши.
– Как? Так они за мной?
Солнце выбрало этот самый миг, чтобы пробиться сквозь облака. Его луч упал на Блестку, и все зажмурились. Она была в самом деле ослепительна! Золотая волчица, одно слово, с черным-пречерным носом. Нос был такой черный на фоне золота, что она от этого немножко косила.
«Красавица, – подумала Черное Пламя, – дочка у меня красавица…» – Тут же добавив про себя: «Но уж ветер в голове!..»
Потом вздохнула, и из самой глубины души ее вырвалось:
– Ох, Большой Волк, и зачем ты сделал меня матерью волчицы, прекрасней которой в мире не бывало? Что нам, без этого мало было забот?
5
«Как? Так они за мной?»
Странным тоном она это сказала, Блестка. Голубой Волк насторожился. «Так они за мной?» Ох, кокетка… И это внушало тревогу…
Голубой Волк не мог толком понять свою сестру. Она, конечно, была красавица. Красивее всех. И охотница непревзойденная! В беге куда быстрей рыжиков, которые, между тем, тоже были охотники не хуже других. Глаз – куда зорче, чем у Черного Пламени! Ухо – чутче, чем у Серого Родича!
«И нюх тоньше, чем у меня!» – это Голубой Волк вынужден был признать.
Она вдруг замирала, нос по ветру, и говорила:
– Вон там… лемминги!
– Где это – там?
– Вон там!
Она указывала точное место, метров за триста. Шли туда. И обнаруживали целый выводок леммингов, жирных, как куропатки. Под землей. Рыжики не могли опомниться.
– Как ты догадалась?
Она отвечала:
– Нос!
Или летом, когда охотились на уток… Рыжики подплывали к добыче без единого звука. Только кончик носа торчал из воды. Ни всплеска, ни ряби. Однако девять уток из десяти улетали у них из-под носа. Блестка оставалась на берегу, распластавшись, как кошка, в желтой траве. Она ждала. Утки тяжело взлетали, хлопая крыльями по воде. Когда одна из них (всегда самая жирная) оказывалась над ней – хоп! Прыжок – есть!
– Как тебе это удается?
– Глаз!
А во время миграций карибу – когда огромные стада растекаются, сколько хватает глаз, – они взбирались на самый высокий холм и Блестка говорила:
– Шестой справа от вон той скалы – больной.
(Волки едят только больных карибу. Принципиально.)
– Больной? Как ты можешь это знать?
– Ухо!
И добавляла:
– Прислушайся: он плохо дышит.
Она ловила даже полярных зайцев. А это еще ни одному волку не удавалось.
– Ноги!
Но наряду с этими подвигами она могла лопухнуться в самом простом деле. Хоть такой пример: она гналась за старым карибу, совершенно выдохшимся, как вдруг ее внимание привлекали летящие куропатки. Она поднимала глаза, запутывалась в собственных лапах, падала мордой оземь, и, когда на нее оглядывались, оказывалось, что она катается по земле, надрываясь от смеха, словно годовалый волчонок.
– Ты слишком много смеешься, – ворчал Голубой Волк, – это несерьезно.
– А ты слишком серьезный, это не смешно.
Голубому Волку такого рода ответы не казались забавными.
– Почему ты столько смеешься, Блестка?
Она переставала смеяться, смотрела ему прямо в глаза и отвечала:
– Потому что мне скучно.
И объясняла:
– В этом проклятом краю никогда ничего не случается, вечно одно и то же!
И повторяла:
– Мне скучно.
6
И, конечно, со скуки Блестке захотелось увидеть что-нибудь новое. Ей захотелось увидеть людей. Вблизи. Это случилось однажды ночью. Люди по-прежнему преследовали семью. Все та же команда охотников. Они стояли лагерем в травянистой лощине в трех часах ходу от логова. Блестка чуяла запах их костров. Даже слышала, как стреляют в огне сухие сучья.
«Пойду туда», – решила она.
«Успею вернуться до рассвета».
«Посмотрю хоть, в конце концов, на что они похожи».
«И вообще, раз они за мной…»
Ей казалось, что все это веские причины.
И она пошла.
Когда Голубой Волк проснулся в ту ночь (предчувствие), ее уже час как не было. Он тут же догадался. Ей удалось обмануть бдительность Серого Родича (это она тоже умела!) и удрать к людям.
«Я должен ее перехватить!»
Перехватить ее ему не удалось.
Когда он добрался до лагеря охотников, он увидел, что все люди на ногах и пляшут в свете костров вокруг сети, подвешенной к столбу на толстой веревке, которая крепко ее стягивает. Пойманная в сеть Блестка впустую щелкала зубами. Ее мех сверкал в темноте короткими золотыми вспышками. Обезумевшие собаки прыгали под сетью. Они лязгали зубами. Люди орали и плясали. Они были одеты в волчьи шкуры.
«Черное Пламя правду говорила», – подумал Голубой Волк. А потом: «Если я перекушу веревку, сеть упадет посреди собак и раскроется. Блестка слишком быстрая для них, удерем!»
Надо было перепрыгнуть костры. Не шутка для волка. Но это надо было сделать, и поскорее. Некогда бояться. «Неожиданность – это мой единственный шанс!»
Он уже был в раскаленном воздухе, над огнем, над людьми (в свете костров лица у них были очень красные), над сетью!
Он на лету перекусил веревку и крикнул:
- Предыдущая
- 3/9
- Следующая
