Убийство жарким летом - Пентикост Хью - Страница 13

• Предыдущая
• 13/47
• Следующая

— Он может опознать этих людей?

— Было темно, — сказал Джоунс и закурил сигару. — Четверо белых почти двухметрового роста. Наш храбрый друг не мог заставить себя выйти на улицу, но он смотрел. Он видел, как ты пришел и ушел. С этого момента за тобой наблюдали один или парочка наших друзей. Мы знаем, что ты ездил к Мэриан; знаем, что наш великий гуманист Джером Маршалл появился на сцене с одним из своих полицейских псов. Мы знаем, что, когда вы ушли, Мэриан даже не попыталась связаться с кем-нибудь из друзей Ричарда.

— Поэтому теперь здесь так тихо? — спросил Питер.

Джоунс сверкнул очками, на которые попал луч солнца.

— Мы готовимся к пятнице, — спокойно сказал он. — Об этом ты и хотел поговорить со мной, не так ли?

Питер судорожно вздохнул.

— Спасибо, что не стал ходить вокруг да около, — сказал он.

— Тебе это не понравится.

— Мне уже нравится тот факт, что мы будем разговаривать об этом, — остается так мало времени.

— Городские власти собираются заплатить? — спросил Джоунс.

— Заплатить в пятницу, потом в следующую пятницу и еще через пятницу — и так до бесконечности?

— Это позволит им оттянуть время, — заметил Джоунс.

Питер полез в карман за трубкой.

— Возможно, вы не захотите поверить тому, что я говорю. Власти, безусловно, хотят избежать угрожающей опасности, но гораздо больше этого они боятся последствий — и не только в Нью-Йорке, но и по всей стране. Ответный удар не удастся удержать ни с помощью закона, ни без него.

Джоунс посмотрел на свою сигару: она погасла. Питер щелкнул зажигалкой и поднес ее к собеседнику. Тот улыбнулся и сказал:

— Тебе, белому, не следует этого делать.

— Ну ладно, давайте прикуривайте, — резко ответил Питер.

Джоунс снова улыбнулся. Питер держал зажигалку до тех пор, пока негр не раскурил сигару.

— Так вы боитесь ответного удара? — сказал он. — Мы всю жизнь живем с этим ответным ударом. Сейчас я сижу здесь, Стайлс, и думаю, что после пятницы толпа может разорвать меня на куски. А почему бы и нет? Днем раньше, днем позже, но это все равно произойдет. Может быть, это будет и хорошо, может быть, когда эта кровавая работа будет завершена, общественное сознание окажется расколотым и люди наконец действительно задумаются о месте чернокожего человека в этом мире. Вы боитесь атомной бомбы, Стайлс, но, возможно, было бы лучше, если бы она упала и разнесла все ко всем чертям. Пусть осталось бы шесть человек, но они начали бы строить какой-то новый, достойный мир.

— Можно остановить то, что должно произойти в пятницу?

— Да. Если заплатить десять миллионов долларов, — ответил Джоунс.

— Вы принимаете в этом участие?

Джоунс засмеялся:

— И ты думаешь, я скажу тебе об этом, белый? У моего презренного народа было принято называть своих детей в честь великих героев. После Гражданской войны многих называли Линкольнами, сегодня полно чернокожих молодых людей по имени Рузвельт. То же самое и из мира спорта. Моя семья решила назвать меня Натаном Хейлом, чтобы я отдал свою жизнь за страну. Я предпочитаю отдать ее, сражаясь на улице с тобой, белый, чем томясь в какой-нибудь из твоих отживших свой век тюрем.

— Вы хотите, чтобы все люди в негритянских гетто этой страны были уничтожены? Такова станет плата за роскошь сражения на баррикадах?

Боль исказила черное лицо Джоунса. В этот момент Питеру хотелось бы видеть его глаза, скрытые за темными стеклами очков.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я не участвую в этом заговоре. Более того, я день и ночь работал над тем, чтобы узнать, кто за этим стоит.

— Как вы узнали о готовящихся действиях?

— У нас есть уши, приятель, черные уши, а в высокопоставленных кругах и белые уши.

— И вы бы остановили беспорядки, если б смогли?

Джоунс посмотрел куда-то вдаль, мимо Питера.

— Я рассуждал так, — заговорил он. — Для чего можно было бы использовать эти десять миллионов долларов? Можно построить дюжину новых многоквартирных домов с отоплением и горячей водой и, может быть, предприятие для уничтожения отходов. А мне хотелось бы, чтобы эти деньги были использованы на пользу нашему народу — скажем, на клинику или одну или две хорошие школы.

— Но пойдут ли они действительно на благо вашего народа?

— Я думаю, что мотивы их действий — отчаянная ярость, — спокойно сказал Джоунс, — а еще — жажда власти. А вовсе не благотворительность. Наша очередь заказывать музыку: мелодию под названием «Зуб за зуб». Никто не извлечет из этого пользу, больно будет всем. Если власти города заплатят, несколько фанатиков станут на какое-то время богатыми.

— Так, значит, вы готовы нам помочь?

— Хотел бы я знать как, — сказал Джоунс. — Понимаешь, я хочу помочь своему народу. — Он медленно покачал головой. — Это что-то новое, белый. Мы ведь не молчаливый народ, а эта угроза носится в воздухе вот уже почти месяц. Что же ты думаешь, за это время никто не выпил чуточку и не рассказал чуть больше, чем положено? Думаешь, я не замечал слишком развязного поведения, скрытой самодовольной улыбки? Ты поверишь, что ни одна женщина, опасаясь за жизни своих детей, не сообщила о диких слухах, услышанных от своего мужа? Я говорил тебе, что у меня есть уши, которые слушают в самых высоких кругах, даже на секретных совещаниях у самого мэра. Я хотел бы сказать, что в Гарлеме нет такого секрета, о котором я не мог бы хоть что-нибудь разузнать, но этот секрет похоронен в могиле, и я даже не знаю, где она находится. — Он глубоко вздохнул. — Можешь либо верить мне, либо считать безнадежным лжецом или участником заговора.

— Ричард Симс был в курсе того, что должно было произойти? — спросил Питер.

— По крайней мере, он узнал это не от меня. Ричарду, увы, не доверяли: он связался с врагом.

— Мэриан?

Джоунс кивнул.

— А ведь она относит себя к неграм и считает дело Ричарда своим.

— Славная девочка из колледжа Вассар[1] , — сказал Джоунс. — Там их учили не проявлять нетерпимости, понимаешь, приятель? Их учили тому, что цвет кожи не имеет значения, что чернокожий может думать так же, как и белый, и, если «ниггер» приглашает тебя танцевать на балу старшеклассников, ты идешь с ним. Понятно? А когда танец заканчивается, другие столь же терпимые белые девочки обступают тебя и расспрашивают: «Когда ты танцевала с ним, ты почувствовала, что в сексуальном плане негры сильнее белых?» А тут блестящий негритянский поэт приезжает в колледж Вассар читать свои стихи на занятиях литературной группы. После занятий одна из терпимых студенток, наша Мэриан, прямо на публике приглашает поэта вместе с ней съесть по гамбургеру и выпить по чашечке кофе. Ричард принимает приглашение и пускает в ход свое особое магическое обаяние — доброту и нежность; он тоже полон мечтаний о том, что цвет кожи не имеет значения. Что стало дальше, я могу только догадываться: возможно, девушка была очень взволнованна, когда вернулась домой, бросилась на кровать и долго не могла уснуть, снова и снова повторяя самой себе, что цвет кожи действительно не имеет никакого значения. Она настолько преисполнилась либеральными идеями, настолько твердо решила быть терпимой и настолько вжилась в роль героини, что, когда Ричард, полный собственных надежд и мечтаний, попытался ухаживать за ней, она мужественно сказала «да». А потом, как я полагаю, к своему огромному удивлению обнаружила, что все действительно обстояло именно так: цвет кожи не имел никакого значения и Ричард на самом деле был добрым, нежным и чутким. Однако в реальной жизни все это имело значение: все те, кто знал Мэриан и Ричарда, возненавидели их. В такой обстановке у них не осталось никого из близких людей. Ричард пытался работать для них, учить их уму-разуму, но безуспешно: он уже не был одним из них, он был любовником белой. И умер он не оттого, что знал какой-то секрет, а кто-то боялся, что он его раскроет. Мне кажется — я подчеркиваю, что я только предполагаю, — он умер за то, что осквернил белую женщину, которой довелось полюбить его.

• Предыдущая
• 13/47
• Следующая