Хватай Иловайского! - Белянин Андрей Олегович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/75
- Следующая
— Упырче, открывайтеся! — громогласно донеслось откуда-то слева. Ну вот и он, лёгок на помине. Тяжёлый кулак мясника-людоеда пару раз гулко бухнул в хлипкие двери подвальчика.
— Чё надоть? — в два голоса проорали мои упыри.
— Очевидцы свидетельствуют, что вы с Иловайским в обход моих прерогатив свежатинку торговать задумали. Сие не комильфо, человече. Да и как на то дядюшка ваш воззрит…
Ох и денёк, это что ж меня тут каждый час только родным дядей и попрекают?! Он и был-то в Оборотном всего лишь раз, да вот, поди ж ты, как народу запомнилось… Генерал, он и в Африке генерал, а уж такой разлюбезной внешности и красы, как наш Василий Дмитриевич Иловайский 12-й, и подавно!
— Ну так что, оппоненты, сами выйдете или дверь ломать?
Я взвёл курок и оглянулся. Раздетый до исподнего труп курьера был аккуратно переложен на грязный топчан, а молодцеватый Моня, облачившийся в его мундир, застёгивал под подбородком ремешок каски.
— Красава! — завистливо вздохнул Шлёма, засучивая рукава. — Ну чё, казачок, рискнём нашим чахлым здоровьем? Ить ежели поймают, так долго бить буду-у-ут…
— Не слушай его, Илюша. Бить будут, разумеется, но не его, а меня.
— Дык зуб даю, нам обоим достанется, — пустился было спорить Шлёма, но от следующего удара кулака дверь едва не сорвалась с петель.
— По коням, — скорее попросил, чем приказал я.
Парни напружинили ноги, Моня прыгнул на спину друга, а тот, сбросив засов, так резво кинулся мимо обалдевшего от неожиданности Павлушечки, что тот едва не упал.
— Гляньте, что творится-то? Кажись, упырь у своих же мясо неподелённое спёр. Лови его, жулика бесстыжего! Ужо будет знать, как подельников грабить! И ведь перед казачком-то ни стыда ни совести! Что о нас человек теперь думать будет, что мы все такие гады…
Вот примерно сколько вам понадобилось времени это прочесть, ровно столько же народ собирался с духом. А потом вся нечисть толпой, словно стадо слонов, так ломанулась вслед за нашими героями, что по ходу изрядно потоптала застенчивого мясника-интеллигента. Я выждал паузу, высунул нос наружу, осмотрелся по сторонам и, не спрашивая разрешения, решил на время попользоваться брошенной тачкой Павлуши. Ему она пару дней уж точно не понадобится. Аккуратно вынес многострадального курьера, сгрузил, взялся за ручки и бодренько покатил вниз по улице. Места оказались знакомые; до той самой крепостной стены, сквозь которую мы уходили с арабом и Прохором, вроде и рукой подать. Да всё не так просто…
— Врёшь, не уйдёшь! — Из соседнего переулочка ко мне спешил бодрый старичок в домотканом халате, с всклокоченной головой и двумя колбами в руках. — Петрификус тоталус!
И первая колба полетела в мою голову. Каким чудом я её поймал, ума не приложу. Вот ведь умею, когда очень надо.
— Ах вот ты как, поганый магл?! — грозно взревел старичок, вздымая вторую, и я, не дожидаясь худшего, запустил ему под ноги его же подарочком. Колба брызнула о брусчатку во все стороны, а надоедливый колдун с алхимическим образованием замер, как ледяная статуя, в позе учёного негодования.
— Вы уж извините, дедушка, а только не в ваши-то годы стекло почём зря бить! Чай, не с женой друг дружке об голову тарелки колете… — Больше ничего умного я сказать не успел. Вторая колба выскользнула из его скрюченных пальцев и грохнулась ТАК…
В общем, в себя я пришёл уже наверху, на земле, под звёздным небом, с мертвецом в обнимку, Павлушечкину тачку взрывной волной вообще забросило на верхушку дальнего дуба. А вокруг всё так же тихо спит старое кладбище, тает луна, до рассвета вроде недалече, а с далёкого батюшки-Дона даже сюда долетает свежая прохлада.
Ох и любо жить, братцы! Хоть с атаманом, хоть без, а тужить не надо никогда, ибо, как нас церковь учит, грех сие и пустое мыслесмятение, ни к чему полезному не приводящее. Я довольно потянулся на кладбищенской земле, сунул два пальца в рот, по-разбойничьи громко свистнув на всю степь. И минуты не прошло, как мой верный араб, дробно стуча копытами, примчался на зов.
Ах ты ж, умничка моя синеглазая… Вот как его не любить после этого, а? Всего лишь один раз словил меж ушей, и теперь меня нипочём нигде не бросает! Психология и поэтапное воспитание — вот две основы правильной подготовки коня ко всем перипетиям казачьей жизни. В идеале-то, разумеется, жеребёнка сразу от мамки-кобылы брать надо, и дружить с ним, и холить, и выхаживать до четырёх лет, а там он и сам без хозяина жизни своей лошадиной не мыслит, за своим казаком пойдёт и в огонь и в воду…
— Соскучился, дурашка? — Я ласково потрепал жеребца по шее, пока он тыкался плюшевым храпом мне в щёку. Лижется же, как собачонка какая, и щекотно, и слюнявисто.
Я встал, придержал коня, пока кое-как перекидывал поперёк седла мёртвое тело в уже грязных подштанниках, и повёл араба в поводу. И ему, и мне требовалось выговориться…
— А что там за фигура дамская горбатая была, не помнишь?
Араб дёрнул ушами, облегчённо фыркнул, то есть если и была, то его, легконогого, поймать нипочём не сумела.
— Понимаешь, не даёт мне покоя эта странная женщина. Вроде не ведьма, я б почувствовал. Ту же мамзель Зайцеву чую на раз, а эта… мутная какая-то. Не находишь?
Дядюшкин жеребец согласно кивал, но никаких аргументов или пояснений со своей стороны внести в это дело явно не спешил.
— И главное, походка какая-то необычная. Вроде как вот когда человек на обе ноги прихрамывает. Он и ровно идёт, и по сторонам качается, словно утка, которой яйцо снести приспичило. И ведь ещё эти свечи дурацкие на голове! Кто их носить будет, а?!
Мой конь старательно поддакивал мне всю дорогу. Я так понимаю, это оттого, что он и сам толком ничего не знал. Увидел что-то непривычное и дал дёру, лошади вообще существа пугливые. А потом, как набегался, ему стыдно стало — от кого убегал-то? Вернулся на прежнее место, посмотреть, а там уже и нет никого.
Вот примерно таким образом и пообщались. Тоже нужное дело.
До села дошли без спешки, рассвет уже подгонял в спину. Первых петухов ещё слышно не было, зато дворовые собаки отметили наше явление задолго до того, как, собственно, нас увидели. А им что? Им любого шороху достаточно, лишь бы глотку лаем драть! Ну, возможно, поэтому и возникли некие мелкие недоразумения. Просто кое-кто из дур-полуночниц начал интересоваться, заглядывать через забор, высовываться из окон…
— Глянь-кася, люди добрые, казачок какой-тось труп на лошади везёт. Покойник в белом, конь белый, казачок в тёмном… Да то, поди, никак сама Смертушка на коне бледном мертвецов развозит, а?! Поди, то к войне али к неурожаю. Надоть яблочно варенье загодя запасать, на другой год яблок-то уже и не будет. А может, и война! Да нам-то чё, всё едино пропадай, коли в войну и без варенья…
— Матушка, смотри, а то не Иловайский ли мужика в исподнем на жеребце катает? Кто Иловайский-то? Да не тот, тот жеребец! Хотя ежели вдуматься, так и Иловайский тоже жеребец не из последних. Ты бы уж лучше не смотрела, матушка, в твои-то годы чё на жеребцов смотреть, чё ты у них не видела…
— Ох ты ж мне, прости господи! Казаки покойников голых по ночи возют, прости господи! А я-то, дура, на них смотрю, прости господи! Дак у покойника-то дюже задница выдающаяся, прости господи! И меня уж до кучи, коли и я сама… прости господи!
Мужикам, верно, хотя бы можно было что-то объяснить, но на меня почему-то любовались исключительно бабы. Этих никаким указом — даже лично государевым за высочайшей монаршей подписью и тремя печатями — не заткнёшь! Там, где степенные сельские пахари и промолчать могут, чисто из уважения к начальству, — баб, девок да старух нипочём молчать не заставишь. Даже, наоборот, ещё быстрей растреплют, ибо, как говорит мой денщик Прохор, «баба хранит тайну всем селом»…
Но должен признать, что при всём звуковом сопровождении, от собачьего лая до интимных комментариев, к нашему двору дошли мы довольно скоро. Ворота я отпер сам, перепрыгнув через забор, бдительный араб вошёл осторожно, стараясь потише цокать копытами и аккуратнейше удерживая на спине многострадальное тело курьера. К моему немалому изумлению, старого казака на его лежанке не было. То ли где в дозоре, то ли опять у дядюшки за сорокаградусной засиделись. В этом плане Василий Дмитриевич у нас человек обстоятельный и привередливый — с кем попало не пьёт! Тот же рыжий ординарец, что и дядюшку в бою не раз спасал, и дядя его выручал не меньше… служат вместе лет семь-восемь, но вот водку пить на пару им субординация не позволяет. А с Прохором можно, он мой денщик, не дядин, к нему и отношение соответственное — после третьей стопки за столом генералов нет…
- Предыдущая
- 9/75
- Следующая
