Пятая четверть - Михасенко Геннадий Павлович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/37
• Следующая

— Мы так и вымеряли.

— Я знаю. Но почему тот конец перетягивает?

— Потому, что он еще не вырублен.

— Тьфу, дурак! Рехнулся. — Гошка хлопнул себя пальцами по лбу, счастливо рассмеялся и смотал рулетку. — Пока достроим, я спячу. И ты меня первым же рейсом прямо в сумасшедший дом, ага? Есть такой в Братске?

— Не знаю, но постарайся не спятить.

— Хоп. А винт ничего получается, верно?

— Пожалуй.

— Еще от силы дней пять и — фр-р! А не сварить ли картошечку, а, Тамтамчик?

Душой маленького хозяйства был закоптелый алюминиевый чайник с переломленной ручкой. Салабон нашел его в дядькиной кладовой. Чайник этот немало, видно, послужил самому дядьке в его рыбацких вылазках, но Гошке он все же показался слишком интеллигентным для таежной жизни, и Салабон добавил ему молотком несколько вмятин и свернул в сторону носок.

— Ты подсушись, а то опять простынешь, — сказал Гошка, вешая на крюк чайник с картошкой. — А я потюкаю.

Еле слышно зазвучал грибоедовский вальс, и Антон почувствовал, что его, Антоново, тело начинает вроде бы растворяться, исчезать… И чем больше он растворялся, тем более ощущал окружающее, все сразу: и сосны, которые с непониманием, то молча, то перешептываясь смотрят вниз, и вон ту березу, еще молодую, но уже почерневшую на треть, огрубевшую, обросшую лишаями и вообще, похоже, плюнувшую на себя в этой таежной мешанине, и ручей-нелюдим, который и не заметишь, пока в него не ухнешь, и Салабона, этого полуразбойника, полулешего с веселыми, плутовскими глазами, и «Птерикса», готового вот-вот вылупиться и расправить крылья…

Антон очнулся от голоса друга.

— А-а! — зашипел Гошка, обжигаясь и высыпая картошку на кусок толя. — Держись, родненькая!.. Сейчас мы тебя…

Салабон ел важно — рассекая картофелины крест-накрест, припорашивал солью и четвертинку за четвертинкой бросал в рот. Кожура как-то сама отставала. Антон же сдирал ее, перехватывал, дул на пальцы, даже катал картофелину по колену — играл, как кот с мышью. Ему нравилась эта борьба, за которой следовала такая аппетитная победа.

А вот чай пили без сладкого — пакет с сахаром оказался разгрызенным и пустым, постарался кто-то из лесной мелкоты: белки, бурундуки или мыши.

— Ну что, Тамтам, за работу?.. Как это по-испански — птериксэмос?

— Вэнсэрэмос! — серьезно повторил Гошка, сворачивая «кухню». — Жаль, что ты и сегодня не прихватил конфет, как раз бы к делу.

Подсыхая, на божий свет полчищами полезла мошка — ребята находились в самом ее логове. Антон достал свою вонючую сетку и повязал голову. К полудню в балке стало нестерпимо душно. Мошка кипела, как в котле, наслаждаясь сырыми испарениями.

Вчерне закончив винт, Салабон, истекая потом, забрался к Антону в кабину, проверил, Как у него движется дело, и предложил сходить на реку выкупаться. По ручью это было километра два с половиной. Антон, очумевший от духоты, согласился. Они припрятали инструменты, укутались плотнее и отправились, рассчитывая вскоре вернуться и поработать еще.

Ниже лес становился гуще и диче. Зелень тут словно обварили — все было жухлым, серым и поэтому казалось гнилым и трухлявым, хотя гнили и трухлявости и без того хватало.

— Тамтам! Чего отстаешь?

— Смотрю… На что, например, похожа вон та сухая сосна?

— Как на что?.. Сухая сосна и есть.

— На винтовку со штыком. Похожа ведь?

— Да вроде… Ну и что?

— А то, что это интересно, когда одно похоже на другое.

Где-то впереди работал бульдозер. Его мотор то стихал до чуть слышного поварчивания, то взревывал до надсады, точно бульдозер на гигантской качели, то отшатывался, то подлетал под самый нос ребят. Означился просвет. Приятели прибавили шагу и выскочили на вырубку. Метрах в двухстах блестела вода.

— Река! — крикнул Антон.

Бульдозер они увидели у самой воды, зарывшийся по фары в грязь. Это он ревел, пытаясь высвободиться, ревел, пока не завяз окончательно. Водитель сидел на кабине, ноги калачом, и пил молоко из бутылки прямо сквозь накомарник.

— Что, дернуть? — спросил Салабон.

— Дерни, если штанов не жалко.

— А я их сниму, все равно купаться.

— Тогда держи. — И бульдозерист кинул Гошке пустую бутылку. — Холодненькой воды, из глубины. Может, там покрепче.

— Хоп! — ответил Гошка. — А машина? Тебя же засосет. Или зальет.

— Выплыву по-собачьи.

— Нет, правда. Может, сбегать за кем?

— Уже побежали. Думаешь, я бы так вот и сидел?.. Ныряйте давайте, пить хочу.

Это была не река, а залив начинающего подниматься моря. С одной стороны лес не вырубили — не успели, видно, сосны подтопило, и теперь они выходили из моря, как тридцать три богатыря.

Ребята быстро разделись и кинулись в воду, спасаясь от мошки. У берега вода была теплая, настоявшаяся. Вздрагивая при каждом прикосновении подводных веток, Антон поплыл по лесу, взмах за взмахом теряя робость и скованность. Если бы море вдруг мгновенно опустилось, обмелело, то он наверняка оказался бы на сосне, в какой-нибудь рогульке, как лошадь барона Мюнхгаузена, привязанная к шпилю колокольни.

Салабон фыркал и крякал где-то впереди. Он как занырнул у берега, так Антон его больше и не видел. Похоже, что вода, как и земля с небом, была для Гошки родной стихией.

Антон осмелел. Он нырнул и поплыл с открытыми глазами. Залив был полон зеленого света. Золотистые стволы с пузырьками воздуха на коре надвигались на Антона, как призрачные стражи моря, и он, словно успокаивая, мол, свой я, касался их рукой. На миг выскочив на поверхность, он опять ухнул вниз и пошел вдоль ствола в глубину. Тотчас обдало холодом и заломило в ушах, и Антон стал подниматься, рассматривая свои руки, как вдруг из-за ствола к нему метнулось что-то большое и гибкое. Антон рванулся вверх, но существо холодными щупальцами успело схватить его за ноги. Вынырнув, вцепился в ветку, дернулся и, освобожденный, одним духом взлетел метра на три по стволу. Следом из воды показалась голова Салабона. Увидя друга, испуганного и сразу посиневшего, почти на вершине, Гошка закатился смехом, захлебнулся и, откашливаясь, тоже забрался на дерево.

— Крокодил! — выругался Антон.

— Ой, держите меня, ой, не могу… На кого же ты подумал? На акулу, ага?.. Ой, не могу!.. Ну айда вон до той сосны и — обратно.

Они прыгнули и поплыли, подныривая под принесенные бревна. Вода становилась холоднее. Антон что-то зацепил в глубине ногой, испугался и свернул к ближайшему дереву.

Молодое море ослепительно серебрилось. Ведь где-то вот тут были Падунские Пороги, и — увы!.. Из-за мыса выглядывала плотина. Она казалась сложенной из серых кубиков, которых в одном месте наставили больше, а в другом меньше, и кубики эти, казалось, лежали свободно друг на друге — бери и переставляй. Портальные краны с раскинутыми руками походили на рыбаков, показывающих, каких рыб им посчастливилось выудить.

Гошка уселся на ветку, чуть прикрытую водой, и сказал:

— У нас там тоже ГЭС строили. Маленькую, конечно. Но тоже море разливалось.

— Это где? В детдоме?

— Ну. Старое кладбище затопило. Кресты снесло, размыло могилы. Кости так и сыпались. Мы нарочно туда бегали — искать черепа.

— Черепа?

— Я по два зараз находил! Продавали.

— Не ври.

— Да чтоб мне… Нарасхват. Даже заказывали. То студенты, то эти… архитекторы, которые копаются-то.

— Археологи.

— Ну. Нарасхват. И тут есть старое кладбище. Но оно высоко. Вода до него, наверно, не дойдет. А то в Братске можно было бы черепами торгануть. Пять рублей черепок — пожалуйста.

— Кончай базар разводить.

— А что, думаешь, не нашлось бы покупателей?.. Навалом. Леонид Николаевич первым бы взял.

— Ну да, в нашей избе только черепа и не хватает. Ныряй давай, могильщик.

— Хоп! — Салабон оттолкнулся и, перегнувшись в воздухе, вертикально ушел в воду. Следом прыгнул Антон.

Они отыскали бутылку, перископом торчавшую наружу, Гошка набрал из глубины воды, и ребята выбрались на берег. Бульдозерист копался в моторе. Они отдали бутылку и двинулись обратно. Сверху, от поселка, послышалось тарахтенье другого бульдозера, спешившего на выручку собрата.

• Предыдущая
• 24/37
• Следующая