Валя offline - Никольская-Эксели Анна Олеговна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/27
• Следующая

Мы будем ловить его на ладони и молчать, наблюдая, как быстро он тает. Молчать и ждать. Ведь главное — дождаться вечера, когда мы по-настоящему будем вместе — онлайн.

Я давно не была у Морской птицы, вернее, так: не вспоминала о ней.

О ней хорошо думать там — на берегу моря. Оно теперь холодное. Тёмно-серое и плоское, как только что уложенный катком асфальт. Такое море можно нарисовать, разбавив чёрную акварель, — это запросто. Или, смешав все краски в одну, — тоже получится море зимой, но тогда придётся повозиться.

Сегодня у Лизы день рождения — ей исполнилось бы шестьдесят восемь лет. Я беру термос, бутерброды с колбасой (теперь — спасибо Петру Сергеевичу — она в нашем доме не переводится) и бегу на берег. Жаль, у меня нет складного табурета, только старый плед с медвежатами.

Расстилаю его на холодном сером песке. Надо мной парят альбатросы — учуяли колбасу и каркают, совсем как вороньё на помойке. Благородная внешность — ещё не признак благородства души. Откусываю от бутера и показываю им язык.

Баба Лиза смеётся — она тоже терпеть их не может, каркающих альбатросов.

— У тебя всё хорошо? — спросит она.

— Так… — отвечу я и пожму плечами.

— А чего бы тебе хотелось?

— Много бы чего. С Максимом встречаться, например.

— Разве вы не встречаетесь?

— Мы просто дружим, я же тебе рассказывала, — немного сержусь я на бабушкину непонятливость.

— Ааа, «сп»?..

Я киваю.

— Знаешь, у нас с дедушкой тоже никогда не было штампа в паспорте, а жили мы весело! С одним на двоих парашютом прыгали, одним воздухом дышали.

Я представляю, как бабушка прыгает с парашютом и дышит, дышит.

— Ты же высоты боишься!

— Возьмёт меня в охапку, усадит к себе на плечи — сам большущий, как кухонный шкаф, а я шмакодявка, — и несёт до самого магазина «Фрукты-овощи». Обратно тоже на закорках — с авоськами, из которых огурцы, как пальцы, во все стороны.

— А почему у папы с мамой не так?

— Они разные. А мы с дедом были совсем одинаковые. Одинакие такие.

— Ну и что, что разные? Разве не могут вместе ужиться два хороших человека?

— Могут. Только им для этого соки нужны, которыми они друг от друга питаться будут, как берёзы-двойняшки. Чай вкусный?

Чай у меня невкусный — в нём чего-то не хватает… Бабушкиной заботы. Бабушкиных рук.

— Я иногда думаю, что я — это не я. Особенно, когда сверху подолгу разглядываю свои руки. В тишине. Сижу и гляжу на них, рассматриваю, какие они уникальные и великолепные. А потом бац! И в один момент кажется, как будто, это уже не мои руки, а чьи-то ещё. И коленки тоже, и ступни в домашних тапочках. Как будто кто-то залез ко мне внутрь и смотрит через мои глаза вокруг, и всё видит за меня. И решает тоже за меня. Вот он решил сейчас, что надо поднять руку и почесать себе нос, и я поднимаю и чешу.

А нос тоже не мой — это только нелепая выпуклая часть моей странной оболочки. Вернее, оболочка — это я и есть. Всего-то какая-то оболочка. Я ненормальная, Лиза, да?

— Это внутри душа. Просто не у всех получается её в себе нащупать.

— А у тебя получается?

— Получается, только у меня по-другому бывает.

— А как?

— Потом расскажу.

— Вот если бы я смогла расстегнуть свою кожу, как пальто, и вылезти наружу, тогда бы я увидела, кто я на самом деле.

Бабушка не отвечает, она говорит:

— Давай подождём её.

— Кого? Морскую птицу?

Лиза кивает.

Мы с бабушкой сидим на покрывале с медвежатами и пьём невкусный чай из крышечек от термоса. Мы ждём. А за нами кто-то наблюдает, оттуда — изнутри.

Получила имэйл от Наташи. Она опять в Дубае: прилетала ненадолго за какими-то справками и снова туда. Поздравила нас с новосельем. Спрашивает, как планирую отмечать Новый год — с Максимом или без?

А я никак не планирую. За меня уже всё спланировали мама и Пётр Сергеевич. Он пригласил нас к себе в гости — отметить праздник в тёплом узком кругу. Хорошо ещё, не сказал в «семейном», а то бы я не выдержала и выдала ему всё, что о нём думаю.

А думаю я о Петре Сергеевиче вот что: он мерзкий, мерзкий, мерзкий! Весь — от носков и до лысины. И внутри, что главнее, он тоже мерзкий, а притворяется, что нет. Но я-то вижу! И как он свою драгоценную колбасу в наш холодильник совал подальше — за баночки, чтобы баба Глаша не свистнула. Это ещё там — на старой съёмной квартире. Или как волком зыркает на меня, когда мама не смотрит. Даже не волком, это для Петра Сергеевича слишком благородный эпитет (или метафора?), а какой-то муреной. Зыркнет — и опять в свою норку прячется, точнее, в сахарную улыбочку.

И главное, мама всего этого как будто не замечает. Обычно она всё замечает, но в последнее время её как подменили. Как другую маму мне подсунули — с нездешними мечтательными глазами. А я хочу прежнюю, пусть строгую, пускай орущую, но свою.

От одной мысли о Петре Сергеевиче у меня во рту становится кисло. Как будто я лимонов наелась — такая кислятина. И вообще, я не понимаю, как о таком, как Колбасник, можно мечтать? Он в понятие мечты никаким боком не вписывается. Папа — другое дело. По нему даже некоторые девчонки из нашего класса сохнут. Говорят: «Повезло твоей маме!» и вздыхают.

Повезло, как же! Теперь про Колбасника даже папа в курсе. Мама ему сама обмолвилась по телефону, когда они решали, кто пойдёт ко мне на новогодний утренник. Сказала, мол, что она не сможет, а Пётр Сергеевич вполне себе придёт. А могла бы и скромно промолчать. Папа меня потом спросил: «Кто этот Сергей Петрович?». Я и не поняла сначала, о ком речь. А потом пришлось рассказать, что ходит к нам один такой, коньяк приносит и цветы иногда. Папа сказал на это:

— Что ж, рад за твою маму, — а у самого вид какой-то не очень радостный.

Родители вообще у меня оба, как дети малые. Спрашивают друг про друга, но всё как-то украдкой, исподтишка.

Ой, Максим онлайн! Файнэли!

Я так рада, так рада, что сейчас взлечу!

— Девочки, что за бред! Нам нужен не утренник, а пати, вечеринка! Чтобы в саму новогоднюю ночь! Чтобы звёзды в небе, петарды и шампанское рекой! — кричит Дина, болтая ногами за барной стойкой.

Мы сидим в «Кофемании», в торговом центре напротив школы, заказали по диет-коле и десерту. Сегодня это не совсем «Кофемания», это наш штаб. Секретный, хотя официантки и посетители про это не в курсе. Мы — это Дина, Настя, Полина, Анна-Мария и я. Парней к себе в штаб мы не пустили.

— Правильно, Диночка, — поддакивает Настя. — Надо пати.

Она всё время ей поддакивает. Постоянно. Круглосуточно.

— Нам, между прочим, уже по тринадцать, а мы ещё в ночном клубе ни разу не были!

— Вы, может, и не были, а я была, — говорит Анна-Мария и щурится, как пантера на пальме. — Летом, с предками. В Сан-Тропе.

— С предками я сама миллион раз была, — отрезает Дина. — Нам нужна своя собственная вечеринка! Чтобы никаких взрослых, только если обслуга. А в клубешниках фейс-контроль, так что только дома.

— Обслуга потом родителям наябедничает, — говорит Полина.

— Точно, — Дина кусает губы, и на зубах у неё остаётся розовая помада. На стакане с диет-колой точно такая же. — Ну ничего, мы сами всё подготовим, а еду из ресторана закажем. Только у меня нельзя — у меня родители в этот раз дома справляют, мама делает стол. Куршавель их уже достал, говорят.

— У меня тоже нельзя — у меня бонна всю ночь в телевизор будет пялиться, — вздыхает Настя. — Даже не знаю, получится слинять или нет…

— Получится! Снотворного ей в шампусик подсыплешь, я у матери возьму, — говорит Дина. — Ань, Поль, а у вас что?

По скучным минам девчонок всё и так понятно.

• Предыдущая
• 18/27
• Следующая