Выбери любимый жанр

Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет. - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" - Страница 78

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

– Кто?

– Дима Соснов, ногу сломал.

Возле ограды склада практически одновременно появляются пограничная «шишига» и красная аэропортовская пожарка. Взмокший Парамон тыкает меня в бок:

– Беги к спасателям за ломом, дверь вывернем.

Бегу, увязая в неглубоком снегу. Навстречу бегут пожарники и пограничники. На бегу спрашиваю пожарников:

– Лом есть?

– Нет, – и бегут мимо меня. Медленно охреневаю, как это нет? Возле пожарки стоит, заложив руки за монтажный пояс, здоровенный дядька в брезентовом костюме. Мчаться за орденами он явно не собирается.

– Лом есть?

– Глянь на борту.

Снимаю с борта тяжеленную железную палку, слегка сгибаясь, бреду к Парамону. Андрюха все-таки сел на снег. Рявкаю, он не реагирует. Дверь уже слегка приоткрыта. Через 5 минут при помощи лома и какой-то матери дверь выворачивают из борта. Дима громко матерится и орёт при попытке вытащить его из самолёта. Жора принимает мужское решение. Пошарив под Димой, достаёт пузырь шампанского, одним движением срывает пробку с фольгой и сует горлышко Диме в рот. Минут через 5 Дима, давясь пузырями, выхлебал её в одно рыльце. Ждём ещё минут 5, пока общий наркоз подействует. Тем временем появляется «буханка» санавиации, из неё выскакивает и бегает, кудахча, вокруг нас полненькая врачиха. Руки у неё почему-то пустые. Гена, постучав пальцем по лбу, отправляет её за медчемоданчиком. Вытаскиваем пострадавшего, укладываем его на дверь.

– Обезболивающее, потом шину наложишь, – командует Георгич подрастерявшейся докторше.

– У меня нет обезболивающего, есть только наркотики. Блин, и здесь лома нет. Медленно и тихо, как помешанной, Георгич объясняет:

– Это оно и есть, доставай. Достаёт, руки у женщины трясутся, колпачок со шприц-тюбика снять не может. Жора берет её руку в свою лапищу, свинчивает колпачок, так же, не отпуская руки, втыкает иглу Диме в бедро, сжимает. На пригорке показались ещё несколько единиц техники. Вокруг самолёта бродят какие-то тёмные личности. Помогать не пытаются, что-то поднимают и рассматривают. Пассажиры и мы периодически их шугаем, старший погранец отправляет «шишигу» за подмогой на заставу. Сердобольные спасатели с докторами уговаривают нас: «Мужики, выпейте, хоть 100 грамм, легче станет».

– Идите на хрен, со своими советами, – отзывается Жора. И в полный голос:

– Пассажирам по 100 грамм, экипажу ни капли. Все слышали? Бывалый, мудрый мой командир, как ты был прав!

К самолёту подлетает гусеничный ГТС.

– Поедешь с Димой, – коротко командует командир. Диму на двери грузят в кузов, накрывают чьей-то курткой, я лезу следом. ГТС мчится, покачиваясь и подпрыгивая на неровностях, Димка стонет и тоненьким пьяным голосом матерится. Я успокаиваю. Кого? Себя, его?

С этого момента героико-трагическая часть закончена, начинается рассказ о подлости и порядочности.

Сдав Диму в приёмный покой военного госпиталя, я вышел на крыльцо и увидел, что водитель ГТС поджидает меня.

– Куда едем, командир?

– Обратно, к самолёту.

На обратном пути попали в натуральную пробку. К месту аварии тянулась бесконечная вереница мотоциклов, «Буранов», УАЗиков и прочей техники. Были это просто зеваки или шакалы-падальщики, не знаю, не хочу терять веру в северян. Возле борта уже было пусто, не считая пограничника с автоматом.

– Стой, назад!

– Отстань, дурень, я за своими документами и курткой приехал.

Оттолкнув бойца плечом, я полез в самолёт. На удивление легко отыскал в куче хлама свои сумку (авария аварией, но хоть умыться и трусы поменять надо будет?) и куртку. Возле раздавленных шоколадных яиц на своём рабочем месте отыскал и шапку. Вышел, потрепал бойца по плечу:

– Не ссы, нормально все, это мои вещи, вот видишь, удостоверение. Просто объяснять не хотел, денёк был … тяжёлый.

Из носа снова идёт кровь. Со слов бойца понятно, что экипаж увезли в госпиталь.

В госпитале царила какая-то нездоровая суета (у меня батя – начальник госпиталя, знаю, что говорю). По коридору мимо «сбитых лётчиков» постоянно носились врачи, сестрички и больные, старательно «не глядя» на нас. За полчаса по моим наблюдениям мимо нас пробежал весь наличный состав военной больницы, после чего пошли по второму кругу. Видимо сверху поставили задачу – найти хоть малейшие следы алкоголя в наших организмах, потому как нас заставили: дышать в стакан, дышать в трубку, лизать индикаторную полоску, писать (в баночку) и сдавать кровь. Ноль. Спасибо тебе, Георгий Георгиевич, а также нашей пьянке 4 числа и кефирному бдению накануне! Пока сидели, выяснилось, что у Андрюхи, нашего инженера, и одного из пассажиров компрессионные переломы (что-то вроде сдавливания хрящей от удара) позвоночника, лечение будет долгим и нудным, но даже на лётной работе можно будет восстановиться.

Отвезли нас в гостиницу, уже ближе к 22.00. Все сразу ломанулись на переговорный. К чести руководства аэровокзала должен сказать, что звонки домой нам организовали бесплатно, по 5 минут на брата. Выяснилось, что примерно через полчаса после падения лайнера Гениной жене позвонил какой-то доброхот и конфиденциально сообщил, что её муж вместе со всем экипажем разбился вдребезги. Та в невменяемом состоянии кинулась к моей жене и уже обе – к командованию части. Командование ещё ничего не знало и пребывало в полной безмятежности. «Какая авария, они 20 минут назад в Анадыре сели. Идите домой, мы все узнаем и сообщим». Ещё через час командиру части позвонил мой тесть, услышавший сообщение о падении лайнера в новостях. «А вы откуда знаете? Я ещё даже в округ не докладывал?» – удивился командир. А тем временем слух разнёсся по всему городку, и в девяти семьях, тихо плача, глушили спирт. Как рассказывала моя жена, пили без закуски вдвоём с Танькой, и не брало. Не то пол-литра, не то литр в переводе на чистый спирт выкушали, пока не пришла новость – живы . А вскоре позвонили и мы…

Пересказ дальнейшего будет долог и нуден, память сохранила лишь яркие отдельные фрагменты дальнейших перипетий. Вот так и напишу, фотокадрами.

Щёлк, вспышка. Мы с Геной сидим в гостинице и вдвоём ваяем полётную документацию. Он – штурманский бортжурнал, я – справку о загрузке. Не для формальности пишем, для прокурора. Между нами открытый блок сигарет и пара раздавленных шоколадных яиц (больше жрать нечего). Вообще-то положено заполнять все это до полёта, но кто ж знал… В это время под покровом ночи остальной экипаж на пограничном ГАЗ-66 приводил загрузку самолёта в соответствие с моей будущей справкой. Лётчики поймут, а остальным объясню, что столь плачевный исход полёта пресловутым «перегрузом» не мог быть вызван. Под действием перегруза мы должны были грёбнуться на взлёте или в наборе высоты. А через 4 часа полёта после выработки топлива перегруз самоликвидировался, и все весовые параметры самолёта пришли в соответствие с Руководством. Но если госкомиссия в компании с прокурором нашли бы хоть граммулю алкоголя у экипажа в крови или хоть килограмм лишнего веса на борту – дальнейшее расследование было бы чисто формальным. «Ошибка экипажа». Как часто мы слышим эти слова в новостях. С каким умным видом втуляют нам смазливые и тупые телеведущие байки про перегрузы, зимнее и летнее топливо, штопоры и воздушное хулиганство. Мёртвые сраму не имут… Им все равно, а живым надо дело закрыть. Пилот всегда знает документированные и недокументированные возможности своей машины. Мы тоже хотим жить, а не быть оплёванными или награждёнными посмертно. И по существующим правилам тех пилотов, которые на крохотных и пыльных афганских аэродромах набивали в свои АНы по 100 человек народа стоя, надо было сразу после посадки вести под арест.

Щёлк, вспышка. За тем же столом уже сидит следователь прокуратуры – молодой старлей в зелёных погонах. Мы с Геной надиктовываем в протокол короткие и чёткие ответы: «Нет… не было… не участвовал… согласно руководящих документов… в установленном порядке». Через час прокурор сдаётся: «Мужики, без протокола объясните, как все было, я в ваших авиационных терминах ни черта не смыслю». Выворачивает карманы, мол диктофон не прятал. Переглянувшись, мы с Геной начинаем объяснять, увлекаемся и уже без утайки подсказываем, на какие моменты надо обратить внимание, попутно признаемся в «лёгком перегрузе». Рассказываем, почему перегруз – это не в счёт. Прокурор осторожно интересуется: «А правда, вы ночью ездили разбитый самолёт дозаправляться? А то у вас якобы топлива на запасной не хватало, вот вы в срань и полезли». Мы с Геной начинаем неприлично ржать. Заправлять дырявую бочку бессмысленно, к тому же большинство авиационных приборов, в т.ч. топливомер, при обрыве питания сохраняют последние показания. Сколько ни лей, ни в баках, ни на топливомере больше не станет.