Правила жестоких игр. Дилогия (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 10

• Предыдущая
• 10/149
• Следующая

Во рту стояла сухость, будто на ночь я выкурила блок сигарет. Маленькая кухонька со светло?желтыми шкафчиками встретила меня полной раковиной грязной посуды и запиской на холодильнике. На большом листе, прижатом магнитом?клубничкой, мамаша криво нацарапала: «В три прическа, в шесть встречаемся в ресторане. Выгляди, как одуванчик, мы дошли до темы твоего выздоровления. Французы жаждут увидеть цветущую молодую женщину. Мама. P.S. Надень изумрудное платье, повергни моих профессоров в шок! Папа». Я сдернула бумажку, недоуменно почесывая всклокоченный затылок. Очередной курс лекций, очевидно, заканчивался, и всем не терпелось лицезреть выздоравливавшего психа.

Чистых чашек не нашлось, и пришлось заварить чай в граненом стакане. Покосившись на часы, я охнула – стрелки показывали половину третьего. Вот тебе и раннее утро! В спешке я сделала большой глоток, обожгла язык и кинулась умываться со стаканом в руке, споласкивая рот от зубной пасты горячим зеленым чаем.

На счастье лето не собиралось сдаваться осени, и по?прежнему грело любяще и сладко. Город позабыл про недавние ливни, радуясь последнему теплу. Легкое открытое платье из изумрудного шелка в метро смотрелось неуместно, а неудобные туфли на высоких каблуках натерли пятки. К тому же у меня предательски сползал чулок в мелкую сетку, и приходилось делать хитроумные движения правой ногой, чтобы вернуть кружевную резинку на прежнее место. За моими манипуляциями следил усатый мужчина, сидевший как раз напротив, и радостно улыбался, уверенный, что попал в передачу «Скрытая камера».

– Вам очень идет цвет платья! – Не выдержал он, предательски облизываясь, пока я переминалась с ноги на ногу, повиснув на поручне.

– Спасибо.

Сунув в уши наушники, я сделала погромче музыку. Оглушающая песня началась тревожными гитарными аккордами под барабанную дробь. Грохот вагона и перекрикивающие его голоса пассажиров заменились мелодией, люди стали похожи на рыб, беззвучно открывавших рты. Неожиданное увлечение альтернативной, тяжелой музыкой, вопреки сложившимся за двадцать лет вкусам, проснулось одновременно с видениями. Наверное, ее любили демоны, поселившиеся внутри меня, и под вопли певца с приятным голосом они танцевали танго. Родителям об этом я тоже мудро умолчала.

Вагон остановился, двери разъехались, впуская внутрь очередную порцию беззвучных людей. Широкая юбка платья взметнулась от потока воздуха, и я едва успела придержать ее, вызвав восторг на лице усатого соседа. Вспышка, как всегда оказалась молниеносной:

… Мои стройные ноги в чулках в сеточку, неслышный щелчок пальцами, и широкая изумрудная юбка подлетела вверх, почти к пылающему румянцем лицу, открывая срам. Грохот злорадного смеха вокруг…

Уставившись на свое отражение в темном стекле вагона, я растеряно моргала. На побледневшем лице с остреньким подбородком и маленьким ртом выделилась вся тысяча имевшихся веснушек.

Я, конечно, опоздала на два часа.

В ресторанчике играла живая музыка, внушительные квадратные столы располагались вокруг танцевальной площадки и на балконе, откуда просматривался обеденный зал. За белыми невесомыми занавесками в кабинетах с мягкими диванами прятались клиенты посолиднее. На стенах, отделанных облицовочным серым камнем, горели желтые лампы. Несколько нетрезвых посетителей под звучавшую скрипку изображали несуразный танец. По деревянной лестнице с перилами из тонких лакированных веток носились вышколенные официанты с подносами. Шумных гостей моих родителей, кажется, было слышно еще от дверей.

Простучав каблучками по ступенькам, я поднялась на балкон и выжидательно улыбнулась, застыв за спиной коротышки с упрямо топорщившейся прядкой на лысине. Мамаша с бокалом в руке, откинулась на спинку стула и, блаженно прикрыв глаза, наслаждалась трогательной мелодией. Отец что?то доказывал соседу рядом, и на меня никто не обращал внимания.

– Алекс! – Вдруг раздался радостный возглас на английском языке с сильнейшим французским проносом.

Со своего места поднялся высокий молодой человек в белой рубашке с запонками на манжетах, высовывавшихся из?под рукавов клетчатого пиджака. Несмотря на царившую духоту, горло парня туго стягивал шейный платок. На узком вытянутом лице под стеклышками очков блестели глаза, свет отражался и в идеально выбритом черепе.

– Антуан! – Обрадовалась я отцовскому коллеге.

Антуан понимал по?русски только «привет», «спасибо» и еще «катастрофа», по?французски я знала только слова из пошлой песенки, поэтому при встрече мы говорили на?английском языке. Нас везде поджидал вечный несуразный интернационал крупного мегаполиса.

Молодой мужчина, долговязый и с плавными жестами, радостно прижался к моей щеке и громко чмокнул воздух у уха, оглушив.

– Ты прекрасно выглядишь!

– Ты тоже. – Из всего сборища Антуан единственный не вызвал у меня тошноту. Наверное, потому что никогда не смотрел на меня, как на подопытного кролика.

– О! Дочь! – Очнулся папаша и обратил на меня затуманенный полупьяный взор. Невежливо оттолкнув француза, он заключил меня в медвежьи объятия, а потом, обнимая плечи, схватил вилку со стола и звучно постучал по бокалу. Тонкая стеклянная ножка тут же лопнула и в блюдо с рыбой плеснулась толика красного вина. Пирующие сосредоточились на испорченном кушанье, а только потом подняли нетрезвые взоры к нам.

– Александра! – Важно представил отец.

– Она выглядит вполне здоровой! – Заметил профессор с красным от принятого спиртного лицом и таким же красным пяточком носа.

Я лязгнула зубами, прикусив обожженный язык, и постаралась обратно натянуть улыбку.

– Шурочка! – Мамаша открыла глаза и ткнула в меня пальцем. – Посмотрите, господа, перед вами образчик пациента, перенесшего тяжелую психологическую травму, – лекторским голосом, проглатывая некоторые согласные, заявила она. – Между тем, мы действовали по системе наиболее щадящего выхода…

Папаша сжал плечо так сильно, что захрустели косточки.

– Я бы поела. – Тихо пробормотала я, чувствуя, как от соблазнительных запахов урчит в желудке.

– Что? – Заорал отец, как ненормальный.

– Я есть хочу. – Все еще улыбаясь, я попыталась освободиться. От него шел такой жар, будто меня прижало к растопленной печке.

Мне пододвинули стул, незаметные официанты принесли тарелку и приборы.

– Да еще обратите внимание, – не унималась мамаша, слушатели, оторвавшись от закусок, понятливо кивали. – У этой пациентки совсем нет расстройства аппетита. Поверьте, я знаю! Она есть ничуть не меньше взрослого мужчины, если не больше! Кастрюли борща хватает всего на два дня.

Кусок рыбы застрял в горле, аппетит тут же пропал. Папа довольно поглаживал выпирающий живот и улыбался. Обед, о котором вспомнила мама, проглядывался на его талии категоричной складкой. Антуан стоял сзади, положив горячие ладони мне на голые плечи. Собственно, раздражаться причины не было, я прекрасно понимала, что меня ждало на подобном сборище, но все равно глоток воды получился сердитый и громкий.

– Она не выглядит больной, более того, она совершенно спокойна! – Удивленно констатировал «пятачок», ткнув в меня толстым коротким пальцем, блестящим от масла.

Официант, проходивший мимо, услыхав фразу профессора, с подозрением покосился в мою сторону. Питье пошло не в то горло, перехватывая дыхание.

– Посмотрите, у нее даже не бегают глаза! – Радовалась предательница?мать, ткнув ногтем мне практически в переносицу, отчего я непроизвольно отпрянула.

Все сидящие за столом нагнулись, примолкнув, и в течение долгих тридцати секунд, нахмурившись, с умным видом изучали мои расширенные зрачки. Взгляд тут же заметался по предметам: от люстры на потолке, до графина с вином, потом на довольную физиономию мамаши. Это было выше моих сил.

• Предыдущая
• 10/149
• Следующая