Персидские ночи (СИ) - Витич Райдо - Страница 32

• Предыдущая
• 32/57
• Следующая

— Видишь звезды? — прошептал, целуя шею. Женя посмотрела вверх на усыпанное звездами небо, глубокое в своей ночной синеве, прекрасное, как Хамат, и свободное, как она. — Они твои сестры…Подари им свой сладкий стон, любовь моя, подари им свою радость. Поделись…

И вошел в нее, наполняя блаженством, бездумным полетом в ночи. Еще одной, казалось бы, длинной, но такой короткой в своей неге, непонятным способом сплетенной с безумной страстью. И всего поровну: и блаженства и смущения, и радости и легкой печали. Печали от понимания, что все скоро закончится, и радости, что еще есть и еще будет. Полет в крепких объятьях, нежное порхание поцелуев и тихий, полный радости вскрик, один, второй. Сколько бы ни длилось удовольствие, всегда кажется, что всего лишь миг…

Она засыпала на груди Хамата, упоенная его ласками, испившая сладость его объятий, утомленная его властью над собой и подумала, что ей, пожалуй, будет жаль вернуться в привычный мир, монотонный круг забот, оставив себе всего лишь память о десяти ночах блаженства, что довелось ей испытать. Радость со временем потеряет свою остроту, память подкорректирует произошедшее и одарит хозяйку горечью от невозможности вернуть хоть миг прошлого.

Руки Жени крепче обняли Хамата.

— Что ты, любимая? — прошептал, успокаивая своими ласками, с замиранием поглаживая ее тонкие красивые руки пальцами: какие они нежные, хрупкие, изящные, а кожа - атлас.

— Я рада, что мы были вместе. Спасибо.

— Рано прощаешься, Женечка.

— Мне искренне жаль, что вообще придется прощаться…Мне ни с кем, никогда не было так хорошо.

Хамат лукаво улыбнулся в темноту: и не будет. Кто бы тебя отпустил, Женечка, кто бы позволил уйти, любимая.

— Великое счастье быть любимым такой женщины, — прошептал он, осторожно, чтоб не разбудить уснувшую девушку, убирая локон с ее щеки. Пропустил волосы сквозь пальцы, любуясь и восхищаясь. — Какое золото сравниться с ними? Какой брильянт подобен твоей красоте? Пэри, моя пэри.

Глава 11

Женя щурила глаз на проникший в комнату луч света. Он играл с красками узора на паласе, крался по бетонному полу, гладил ножки кресел и свесившуюся с подлокотника блузку. Ветерок, проникший следом, принес в прохладу помещения уже привычный и даже близкий ей аромат жаркого дня, разбавленный пылью, благовониями, жареным кунжутом и инжиром. Тепркий запах ассоциировался с Востоком, а Восток с очарованием Хамата, мягкого и в тоже время твердого, решительного, нежного и жесткого, темпераментного и терпимого, жаркого в постели и холодного в раздражении. Сонм противоречий, отталкивающий потому, что не понятный, но и тем же привлекающий. Загадочный, как улыбка Джоконды.

Девушка посмотрела на мирно спящего парня: какие сны снятся ему? О чем? Сладострастные, полные огня и пыла, дивных гурий и сексуальных наслаждений или иного пыла – битвы, лязг кривых ятаганов, полумесяц над шатром и мавры в шароварах, что бьют неверных? Каков его внутренний мир? Чем он живет и дышит, к чему стремится и о чем мечтает? Живет ли так же, как она, строго разделяя время потехи, утехи и работы, подчиняясь или подчиняя? Скорее последнее. Хамат властен даже в постели. Ему не нужно повышать голос или дважды повторять, достаточно посмотреть, и взгляд, что красноречивей любого языка, скажет все, задавит малейший намек на сопротивление, а мягкая улыбка добавит впечатления , что это не приказ и желание, а твое собственное заветное.

Жене нравился подобный тип мужчин и, если б не знания законов шариата по отношению к женщине, она бы, пожалуй, позволила себе увлечься всерьез, позволила дрогнуть сердцу и, возможно, впустила бы Хамата в него. Но так случилось, что свобода и независимость, привычная и любимая, была дороже идеального и тем, уникального любовника, его прекрасного тела, нежности и длинных, чудесных ночей, что он дарил Жене. Увы, она и Хамат жили на разных полюсах и, как белый медведь и мартышка, не смогли бы ужиться вместе, сосуществовать, взаимно уважая и дополняя друг друга, как представлялось девушке, и должны жить супруги, любимые и любящие. Ночь прошла и кануло ее упоение, оставив лишь истому в память и сожаление.

Женя подмяла подушку, обняв ее и положив голову, позволила себе отдаться мечтам и любованию Хаматом. Скоро, совсем скоро ей и останется лишь воспоминание об этом миге, удивительно гармонично развитом теле с темной кожей, казавшейся почти черной на светло-кремовом атласе простыней. И девушке хотелось запомнить как можно четче сильные, развитые кисти рук, литую грудь, широкие, мускулистые плечи, мягкую линию губ, трогательное трепетание длинных ресниц, завиток волос за ухом, разлет бровей и аромат, исходящий от кожи - букет трав и фруктов: кардамон, илаг-иланг, мускат и мандарин, то самое веселое и незабываемое благоухание праздника, что дарит его очищенная кожура любому жителю более суровых, чем Сирия, краев.

Женя потерлась щекой о руку парня с наслаждением, вдыхая любимый запах цитруса, и почувствовала, как ладонь Хамата погладила ее по голове, прошлась по щеке.

— Разбудила? — улыбнулась виновато.

Хамат смотрел на нее из полуопущенных век, и прикрытые густыми ресницами глаза казались черными, глубокими и бездонными, но любящими – влюбленными. А пальцы гладили кожу девушки, ласкали изгиб шеи, плечи, грудь. Хамат взял ее ладонь и приник губами, жмурясь от удовольствия:

— Всегда приятно, когда тебя будит любимая, а не такой же одинокий, как ты, солнечный луч, или слуга.

— Ты, правда, живешь один? — села на постели девушка. Хамат тоже поднялся, обнял ее, прижимая обнаженной грудью к себе, заглянул в глаза:

— Нет, Женечка, я живу с тобой и ради тебя.

— Не надо жить ради кого-то, это опасно болью разочарования, предательства.

— Но ты не способна предать меня.

— Хамат, мы договорились не задевать эту тему. Пожалуйста, — взъерошила его волосы, кротко улыбаясь. И была настолько желанной в своей мягкости и безмятежной открытости, что Хамат зажмурился, боясь ослепнуть, крепко прижал ее к себе, зарывшись лицом в пушистые волосы, боясь потерять с таким трудом обретенное счастье.

Женя обняла его в ответ, чувствуя близость не только телесную – душевную, тепло и тихую радость, смешанную с печалью. Они, чуть покачиваясь, сидели в обнимку – двое – как одно. Девушка сама не поняла, отчего вдруг ей вспомнилась песня группы ‘Сплин’ — наверное, она наиболее точно отображала душевное состояние и ее, и Хамата:

— Стала спокойнее вода и незаметно солнце село.

С неба упавшая в песок звезда зажглась, запела

На незнакомом языке, но на прекрасные мотивы.

Так и останемся лежать в песке юны, красивы.

Так и останемся смотреть на эти сказочные звезды

друг друг греть, друг друга греть просто, поздно[2]…

Пропела тихо.

Хамат боялся пошевелиться и вспугнуть чудесные минуты, наполненные теплом близости любимой, трепетом ее нежного голоса, фатальным мотивом и словами песни. И в ту минуту он уверился в правильности своих действий: пэри предначертана ему и пусть она не верит в то, он – мужчина и знает точно – судьбу не обойдешь. Они будут вместе в любом случае, и та мимолетная встреча была знаком, как и эта песня. Женя вошла в его жизнь, чтобы остаться в ней и украсить ее, подарить счастье любить и быть любимым.

— Фатум.

Девушка улыбнулась, немного удивившись странному заявлению, поцеловала парня в губы:

— Всего лишь миг счастья. Их немного бывает в судьбе, но может, поэтому мы и можем оценить их по достоинству?

— Пэри. Мудра и прекрасна. Я люблю тебя, Женечка. Ты моя судьба.

— Роковая женщина? — рассмеялась, пытаясь сменить тему, переведя в шутку признание Хамата. Тот спрятал лукавый взгляд и отодвинулся:

— Пора вставать.

— Нужно возвращаться.

— Да, путешествие по достопримечательностям моей прекрасной Родины закончилось.

— Жаль.

— Чего, милая?

• Предыдущая
• 32/57
• Следующая