Год собаки - Кац Джон - Страница 4

• Предыдущая
• 4/25
• Следующая

Он же дрессированный пес, подумал я. Он должен знать команды.

— Девон, сидеть! Девон, сидеть! — приказал я негромко и спокойно. — Я — твой новый друг. Со мной ты будешь жить. Все хорошо. Все хорошо. Сидеть, Девон. Сейчас поедем домой, — повторял я все так же, твердым и успокаивающим тоном, надеясь, что это его успокоит. Я и сам тяжело дышал и обливался потом.

Осторожным плавным движением, чтобы не напугать собаку, я вытащил из кармана брюк собачье печенье. Взгляд Девона метнулся ко мне, затем к печенью. Я положил лакомство на пол и подтолкнул к нему. Девон не двигался, глядя на меня почти с презрением. Неужели я вообразил, что его можно так дешево купить?

Я почти видел, как напряженно работает его мозг. Бежать? Оставаться на месте? Сможет ли он проскочить мимо всех этих людей? На мгновение взгляд его остановился на багажной «карусели». Может быть, это путь к свободе? А в следующий миг он немного расслабился, как будто понял, что ему не сбежать, и покорился неизбежному. Я подползал все ближе, продолжая тихо разговаривать с псом: чувствовал я себя как человек, которому поручили вести переговоры с террористами.

— Сидеть, — повторил я тверже, подняв руку. — Сидеть, Девон. Все хорошо.

Теперь он смотрел прямо на меня, и в глазах его страх сменился любопытством. Задумчиво склонив голову набок, пес оценивал меня и мою технику. Теперь он, несомненно, слушал меня и понимал.

Я подобрался к нему вплотную и, протянув руку, осторожно почесал его за ушами. Он позволил мне это сделать. Копы попятились назад. Вдруг где-то в толпе вскрикнул ребенок. Девон насторожился, в глазах вновь вспыхнул страх, но я снова почесал его за ушами и похлопал по спине. Затем нащупал на нем ошейник и пристегнул поводок к стальному кольцу. Девон не вырывался, не пытался убежать — только неотрывно смотрел на меня.

Поводок, как видно, его успокоил — казалось, он наконец понял, что происходит и что от него требуется. Он должен идти со мной. Что ж, хорошо. Полицейские, с облегчением вздохнув, вернулись к своим делам. Я тоже перевел дух: по крайней мере никто не пострадал.

В толпе зрителей страх постепенно сменялся восхищением и симпатией: до меня долетали похвалы красоте Девона. Я громко объяснил, что пес приехал из Техаса, что он первый раз в жизни летел на самолете и меня тоже видит впервые. Несмотря на худобу — весил он, должно быть, килограммов восемнадцать-двадцать, — Девон и в самом деле был изумительно красив.

Я взял поводок в левую руку, а правой потянулся за переноской. Девон беспокойно «затанцевал» на месте: как видно, с переноской он больше не хотел иметь ничего общего.

— Рядом! — скомандовал я.

Особого действия это не оказало. Однако Девон больше не пытался сбежать. Неудивительно, ведь, кроме меня, у него здесь никого и ничего не было.

Вместе мы вышли на улицу и прошли мимо рядов автомобилей к моему фургону. Поначалу Девон беспокойно оглядывался кругом, рвался то туда, то сюда, но через некоторое время успокоился и потрусил рядом со мной, соблюдая мою скорость и вместе со мной поворачивая — признак хорошо выдрессированной собаки. Возможно, его просто учили другим командам, подумал я.

Я отпер заднюю дверь фургона, поставил внутрь огромную переноску, затем, не выпуская из рук поводка, открыл переднюю дверь. Теперь Девона одолевало любопытство. Он все вокруг подмечал, чутко реагировал на каждый звук, вглядывался в огни, поворачивал голову вслед людям и автобусам. И снова меня поразил его живой, необыкновенно выразительный взгляд.

Я вытащил флягу и собачью миску и налил ему воды. Он жадно выпил все до капли. Затем я присел рядом с ним на мостовую. Странное это было знакомство — на обочине дороги, по которой проносились автомобили, в безобразном желтом свете фонарей, — но Девон больше не боялся. Я предложил ему еще одно печенье, и он его принял. Потом еще два. Потом осторожно протянул руку и почесал ему голову. В первый раз за вечер уши его встали торчком.

— Девон, приятель, послушай меня, — негромко заговорил я. — Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Я чувствовал его растерянность и уныние. Но чем я мог ему помочь? Пока — только чесать за ухом и давать одно печенье за другим. Он брал угощение, не сводя с меня внимательных, настороженных глаз. Чувствовалось, что он оценивает меня, как и я его.

— А сейчас мы сядем в машину и поедем домой, — говорил я. — Не знаю, что у тебя в прошлом, но теперь все это позади. С тобой все будет хорошо. Я работаю дома, я все время буду с тобой. Ты будешь часто гулять, будешь есть вкусную еду. А я буду с тобой внимательным и терпеливым. Я о тебе позабочусь. Поверь мне, Девон, хорошо?

Я протянул руку — и он осторожно ее лизнул.

Я открыл дверь, и Девон вспрыгнул на сиденье так, словно уже миллион раз это проделывал. Я немного приоткрыл окно, и он тут же высунул нос наружу. Его любопытство играло мне на руку: отсюда, из окна машины, освещенный тысячью огней аэропорт уже не пугал, а притягивал. Девон то поворачивал голову ко мне, то снова оборачивался кокну. Я понимал, что в голове у него вертятся вопросы: кто этот человек? Что это за место? Куда мы едем?

— Все хорошо, — повторял я. — Все нормально. — И кажется, он начинал мне верить.

Четверть часа спустя мы подъехали к дому. Лабрадоры радостно прыгали на забор, вилянием хвостов приветствуя мое возвращение. Вышел Девон. Опустив голову и прижав уши, он приблизился к лабрадорам. Трое псов осторожно обнюхались. Джулиус смотрел на меня с сожалением и заботой; во взгляде Стенли, более самоуверенного и резкого из двоих, чувствовался явный скептицизм.

Прежде чем знакомить Девона с Полой, моей женой, и показывать ему дом, я решил вывести его на прогулку. Несколько сот метров он прошел со мной совершенно спокойно, уткнув нос в землю и обнюхивая мостовую. В первый раз за вечер я расслабился. Тихая пригородная улочка, усаженная деревьями, по сравнению с шумным аэропортом казалась настоящим раем.

Однако, как выяснилось, расслабляться не следовало: вдруг поводок, резко дернувшись, вырвался из моей руки — и Девон исчез. Я оглядывался кругом, но не видел никаких следов собаки — пока вдруг, бросив взгляд на проезжавший мимо мини-вэн, не обнаружил пса у него на крыше!

Я не верил своим глазам. Да и как поверить? Ведь собаки не летают!

Я бросился в погоню, размахивая совком для закапывания собачьих экскрементов и громко крича:

— Эй! Эй, стойте! Стойте, у вас собака на крыше!

Фургон начал замедлять ход — видимо, водитель заметил меня в зеркале заднего вида. Уж не знаю, что он подумал, увидев, как по ночной улице, отчаянно вопя и размахивая совком, бежит за ним немолодой и довольно крупный мужчина, но автомобиль начал набирать скорость.

Боже милостивый! — думал я. Как же ему удалось туда забраться?

Я остановился и заорал во всю силу своих легких:

— Девон, ко мне! Быстро!

На этот раз я не умолял, а приказывал. И это подействовало: легко, словно с детского стульчика, Девон спрыгнул с крыши фургона и приземлился на тротуар.

— Сидеть! — завопил я.

Он сел, удивленно глядя на меня, словно не мог понять, из-за чего поднялся такой шум. Затем отвернул морду, словно смущаясь или боясь, что я его ударю. Я взял его за поводок, и мы двинулись к дому.

Так начался для меня Год собаки.

Из-за забора, огораживающего наш задний дворик, с интересом следили за развитием этой драматической сцены Джулиус и Стенли.

Оба они в то время были очень красивы — крупные, мускулистые, с прекрасной шерстью, с глубокими темными глазами. Когда я, еще не оправившись от пережитого потрясения, вел Девона к дому, мне пришло в голову, что теперь у меня появилась возможность познать собачий характер с разных сторон. Если Девон — нервное, беспокойное создание, то Джулиус и Стенли — образцы миролюбия, безмятежности и легкости нрава.

Когда я думаю о своих лабрадорах, чаще всего мне вспоминаются летние дни на пляже Национального парка Кейп-Код. Волны с легким шипением набегают на песок, над головой пронзительно кричат чайки. На горизонте тихо скользят гигантские теплоходы и скромные рыболовецкие суденышки. Заходящее солнце окрашивает бурые дюны теплым янтарным цветом.

• Предыдущая
• 4/25
• Следующая