Соловей для черного принца (СИ) - Левина Екатерина - Страница 77
- Предыдущая
- 77/158
- Следующая
Но больше всего я чувствовала разочарование из-за того, что Эллен смогла так поступить. Скорее всего, она сделала это под давлением собственных страхов. Возможно, она не понимала, что делает, рассуждала я. Но, тем не менее, несмотря на нашу дружбу, она меня этому подвергла.
Я села на скамью, ближнюю к двери. Весь интерес к старинной часовне пропал. Зато появилось навязчивое желание поскорее выбраться отсюда.
Оказавшись в одиночестве, я почувствовала, как угнетает меня царившая здесь тяжелая тишина. А вдруг мне тоже привидится младенец? Он заговорит со мной и будет хохотать… дьявольски? Я сильно встряхнула головой. «Что за нелепые фантазии!» — осадила я себя рассудительно, как сделала бы это тетя Гризельда. Она наверняка посмеялась бы над моими мыслями: «Ты — неисправимая выдумщица!»
От резкого движения узел, державшийся на затылке, сполз набок и пристроился на плече. Я распустила волосы и попробовала заколоть вновь. Но руки не слушались, и узел получился кривым. Я оставила его болтаться в таком положении — все равно не удержится.
Сколько времени прошло с тех пор, как Эллен закрыла меня? Пятнадцать минут? Тридцать? Я снова подошла к двери и в бешенстве заколотила в нее. Я звала на помощь. Как глупо. Как будто кто-нибудь мог услышать меня. Я села под окно, цветные пятнышки приветливо усыпали пол и хоть как-то отвлекали меня. Интересно, они уже сели за стол? Элеонора, должно быть, рвет и мечет. А Эллен? Она наверняка в своей спальне, сказалась больной и пичкает себя очередной порцией лекарств. Впрочем, она действительно больна. Нужно помочь ей! Обязательно помочь.
Тишина тоже может быть пугающей. Я поняла, что прислушиваюсь, не раздадутся ли какие-нибудь звуки за дверью. И тут я уловила стон. Сначала я подумала, что мне почудилось. Я прислушалась. Стон донесся снова, как дуновение ветра, такой жалобный, такой печальный.
— Эллен, это ты? — воскликнула я, вглядываясь в темные углы. Но звук угас. Я выждала время, а затем, вскочив на затекшие ноги, подбежала к двери и заколотила в нее. И колотила до тех пор, пока у меня не заболели руки. Я понимала тщетность своих усилий, но продолжала стучать. А что, если сюда никто не придет… до самого воскресенья!
Стон повторился вновь. Сейчас уже более отчетливо, он разнесся по часовне и эхом потонул в сводчатом потолке. Я замерла.
— Кто здесь? — закричала я низким голосом, какой, по моим представлениям, может быть у смельчаков. Я совершенно не боюсь! Почему я должна бояться каких-то непонятных стонов.
Ответа не последовало. Я спросила себя, может ли атмосфера так действовать на мое воображение? Не существовало ничего такого, во что я могла бы поверить без достаточных на то оснований. И все же…Я вздрогнула, обхватив себя руками. Стоны были такими скорбными, такими нечеловеческими…Я услышала свой голос, бессвязно бормочущий молитву: «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы кто-нибудь сюда пришел… побыстрее… сейчас… прямо сейчас».
И Господь услышал мои слова! За дверью раздались быстрые шаги. Хруст гальки бальзамом отдавался в моем сердце. Я застучала в дверь, оповещая о своем нетерпении.
— Я здесь, я здесь! — закричала я. — Откройте!
Засов заскрипел вновь, и его звук показался мне самым желанным на свете. Дверь распахнулась, и на пороге возник Дамьян.
— Ты! — выдохнула я, не веря своим глазам. Как будто Господь решил вместе с моим спасением выполнить и мое тайное желание.
Он склонил голову на бок, медленно растягивая узкие губы в язвительной насмешке. О, как я ненавидела эту насмешку! И как была рада ей сейчас.
— Еще скажи, что ты приятно проводила время, а я помешал. Ну, если желаешь… — и осклабился еще сильнее. С него станется затолкать меня обратно и запереть!
— Только посмей меня здесь оставить! — я прямо-таки вылетела из часовни и заторопилась к флигелю. Он догнал меня и пошел рядом.
— Сколько сейчас времени? — резко спросила я.
— Должно быть, пять, — хмыкнул он, с видом эстета созерцая мое перекошенное лицо.
— Пять! Так много, — поразилась я и тут же с возмущением добавила. — Разве меня не хватились во время обеда? Они должны были увидеть, что меня нет.
— Вот уж не знаю. Я приехал в половине пятого и наткнулся на доктора. Он сообщил, что у миссис Уолтер эпилептический припадок…
— О боже! Настоящий? — глупее, по-моему, я сказать не могла. Я залилась краской, услышав его смешок. Хорошо, что он никак не прокомментировал мои слова.
— Джесс сказала, что Элеонора и мать у нее в спальне. Служанка подняла переполох, когда та уже была в конвульсиях. Эта дура думала, что ее госпожа «всего-навсего переутомилась»!
— О Боже! — опять повторила я, начиная ощущать себя попугаем.
Он больно стиснул мою ладонь и со злостью сказал:
— Что вы натворили, вы хоть немного думаете? Что за идиотские эксперименты — привести сюда Эллен! Старуха — стерва. А ты то чем думала? Ты же видишь, она больна! Ее надо лечить в специальном учреждении.
— В дурдоме, ты хочешь сказать?! Ей нужны забота и друзья, но никак не смирительная рубашка!
Но его обвинения и злость были оправданными. Я не должна была поддаваться Элеоноре и приводить сюда эту измученную болью женщину. В ее душе чернели безнадежные, скорбные раны, перед которыми были бессильны и всепожирающее время, и человеческая ветреная память. С чего вдруг я возомнила, что смогу излечить их?!
Мне не хотелось ругаться с Дамьяном. На это у меня не было ни сил, ни желания. Когда молчание стало невыносимым, я спросила.
— И все же почему никто не явился за мной?
Мы прошли госпиталь и спускались в темный коридор.
— Похоже, никому нет дело до маленьких птичек, — усмехнулся он. Я опять благоразумно промолчала, сочтя это намеренной провокацией. И ему пришлось продолжить. — Старик в постели. У него прострел. Если ты не заметила, он уже не в том возрасте, чтобы дефилировать по лугам верхом на лошади. А Джесс…она была не прочь, чтобы ты посидела здесь дольше.
— Ах, вот как! — воскликнула я. Дамьян нагло хмыкнул. Я поняла, что он специально разжигает мою злость.
Раздраженная его насмешками и злясь на всех и вся за просиженные в часовне жуткие часы, я сдуру рванула вперед и… перешагнула через ступеньку. Все бы ничего, если бы неуклюжая нога не подстроила мне подлянку и в самый последний момент не подвернулась. Осознав, что лечу и воссоединение с не слишком приветливым полом неизбежно, я изощрилась и, приложив столько усилий, что их бы хватило затормозить мчавшуюся во всю прыть лошадь, вцепилась в Дамьяна. Невольный спаситель, не сломившись в свинцовых клещах моей хватки, героически выдержал сей акробатический финт, чего нельзя сказать о его белевшей в темноте хлопковой рубашке. Даже сквозь тот жалобно-петушиный вскрик, какой выдали мои легкие, я услышала хлесткий треск рвущейся ткани.
— Чем тебе моя одежда не угодила? — в голосе мужчины звучал неудержимый смех. Я перевела дух и продребезжала нетвердым голосом:
— Ой, прости, я не специально.
— Угу, если бы специально — от рубашки и от меня остались бы одни клочья!
Мы оба засмеялись. Сначала как-то нерешительно, словно удивленные, что можем смеяться вместе, а затем уже хохотали во все горло. Я была все еще в напряжении и чувствовала неприятную дрожь во всем теле. Мне просто необходимо было выплеснуть бушевавшие во мне эмоции. Но перемирие между нами длилось не долго. Он взял меня за руку и развернул к себе. В кромешной тьме я различала только его глаза и белые волосы.
— Так что ты видела в часовне? — спросил он. — Призраки, духи, говорящие младенцы…
— Ничего!
Он прищелкнул языком и покачал головой.
— Разве? Ты бы видела себя, когда я открыл дверь! Глаза на лбу, волосы дыбом…хм, или точнее пучок дыбом…
Я дотронулась до своего узла. Он опять позорно сполз и висел, болтаясь на шее, совершенно не удерживая густые пряди. Я отмахнулась от него. Сейчас мне было совершенно не до прически.
Я все еще была озадачена, если не сказать напугана тем, что слышала в часовне. Этому обязательно должно быть внятное объяснение. Мне было все равно, что обо мне подумает Дамьян. Если решит, что я тоже сошла с ума, то пусть так и будет. Я дерзко подняла подбородок и, взглянув ему в глаза, значительно сообщила:
- Предыдущая
- 77/158
- Следующая
