Соловей для черного принца (СИ) - Левина Екатерина - Страница 98

• Предыдущая
• 98/158
• Следующая

— Терпи, дуреха! — и прижал к себе еще сильнее. Мне почудилось, я услышала, как затрещали кости. — Какого рожна тебя понесло сюда! Глупая, глупая…

— Я не сама…хотела помочь… — попыталась оправдаться я, но слабый голос не слушался, слова застревали где-то в горле. Я прижала голову к его плечу. Все хорошо. Теперь я в безопасности. Но, уже проваливаясь в беспамятство, я уловила тихие, почти неслышные слова, сказанные торопливым шепотом и предназначавшиеся только для слуха Дамьяна.

— Мистер Клифер, — я узнала голос Джордана, — я тут нашел кое-что… Ваш хлыст, сэр!

После помню смутно. Меня положили в теплую постель, смазали раны какой-то зловонной мазью, напоили горячим молоком, закутали в одеяла, обложили грелками. Помню искаженное лицо Дамьяна, склонившееся надо мной. Его белесые брови были свирепо сдвинуты, а на лбу пролегла глубокая морщина.

Проснулась я от ноющей боли на спине и плечах. Я старалась не шевелиться, чтобы не растревожить раны еще больше. Прямо к кровати было пододвинуто кресло и сейчас в нем крепко спала Жаннин. Укрытая пледом до самого подбородка, она откинула голову на спинку и, приоткрыв рот, мирно посапывала. Лишь бы не разбудить ее! Чего мне сейчас не хотелось, так это хлопотливой возни вокруг меня.

В комнате было по-утреннему сумрачно. В носу щекотало от въедливого запаха мази, впитавшегося в постельное белье, и сырости, какая всегда бывает под утро в холодной комнате. Я лежала совершенно неподвижно. Не вздыхала и не глазела в потолок. Глаза были закрыты, руки сложены на груди поверх одеяла. Я лежала так тихо, что если бы Жаннин открыла глаза, чтобы проверить состояние пострадавшей, то она, с ее то актерским воображением, могла бы запросто удивиться, не обнаружив в руках у меня зажженной свечи и креста.

Зато я могла подумать. Перед глазами неотступно стояла картина ночной борьбы. Я до сих пор ощущала на теле горящие отпечатки цепких, сильных рук, толкавших меня в пролом.

Шок, который я испытала, оказался гораздо сильнее, чем я ожидала. Ведь я была на краю гибели! И если бы не случайность, если бы я не увидела тень на стене, не шагнула назад от ступеней, то сейчас бы лежала на нижнем ярусе башни со сломанной шеей.

Теперь то я со всей ясностью понимала, что меня заманили в ловушку. А я, как глупый, доверчивый щенок повелась на приманку и бросилась в расставленные сети!

Я же с самого начала ощущала что-то неладное. Неестественно тихий, неясный крик — разве так зовет на помощь попавший в беду человек? Этот спектакль предназначался для меня одной. Только я должна была слышать этот крик. Я, а не весь дом!

Сейчас без колебаний могу сказать, что зов, разбудивший меня, доносился отнюдь не из башни. А отсюда из коридора. Нападавший вынужден был подойти к моей двери, чтобы разбудить меня, но звал очень тихо, талантливо играя голосом. Ему пришлось потрудиться, поскольку из-за отвара я провалилась в забытьё и проснулась не сразу. Ах да, отвар! Похоже, он тоже часть спектакля. Нужно было ослабить меня — и как этого добиться? Конечно же, снотворным!

Я вспомнила, как стоя в коридоре, мне казалось, что крик звучит где-то поблизости. Нападавший был уверен, что ничем не рискует, что кроме меня некому слышать его, и потому мог запросто совершать маневры, перемещаясь то в башню, то в коридор, наблюдая за мной и подталкивая своим криком о помощи. Получается, он знал, что в соседних комнатах никого нет! Но как же он мог знать? Если только…Стоп! Я не должна возводить напраслины! То, что женщин не было, еще не означает, что кто-то из них напал на меня. Рассуждай здраво…у них могли быть свои дела. Ночью? Да, ночью!

Ну, Джессика то понятно. Тут и гадать нечего — она стояла рядом с Дамьяном, прижималась как-то…как-то уж слишком по-собственнически, будто даже в такую минуту хотела показать мне, что только она может владеть им…И, возможно…хм…у нее вошло в привычку не ночевать в своей комнате. Уж слишком откровенно она временами смотрит на него. И, естественно, об их отношениях и о том, что Джессика проводит ночь не в своей комнате, мог знать и нападавший.

А вот Жаннин… я приоткрыла глаза и покосилась на спавшую в кресле женщину. Она все также сладко посапывала, вздрагивая губами и что-то лопоча во сне. Заботы о пострадавшей не сильно волновали ее, и она без зазрения совести отдалась во власть Морфею. Мне вдруг пришло в голову, что утром так крепко спать может только человек, прободрствовавший всю ночь.

Где же ты была, Жаннин? Если это она выманила меня и ждала там, в башне, тогда многое сходится. И отвар, напичканный снотворным, чтобы вялость свела на нет мое сопротивление, а затуманенный дремой мозг не сообразил раньше времени, что происходит. И крики, так мастерски разыгранные, что я встревожилась и, не раздумывая, пошла на зов. Кроме того Жаннин могла знать, что в соседней комнате никого нет, и Джессика не станет случайной помехой в ее изощренном плане. Мне припомнилось наш вечерний разговор, когда она так душевно желала мне спокойной ночи. Еще тогда мне почудилась какая-то деланность в ее поведении…Неужели это она?! И все же… Да, бесспорно, у нее был повод. Она жаждала стать хозяйкой Китчестера не менее страстно, чем ее сын. И все-таки меня не оставляло сомнение.

Сквозь полуопущенные веки я с пристрастием вглядывалась в ее лицо. Розовое, полное, простоватое, но если всмотреться, заметны завистливые складки в уголках губ и не разгладившееся даже во сне выражение жадности. Но способна ли Жаннин на хладнокровное, тщательно продуманное убийство? И если да, что помешало ей сделать это сейчас, когда мы одни в комнате, а я беспомощна и измучена болью?! И разве могла бы она так спокойно развалиться в кресле и, словно невинный младенец, предаваться мирному сну, если бы полночи с хладнокровием приводила в исполнение план моего убийства?

Я слышала, как Жаннин неоднократно говорила, оправдываясь, что бывают ночи, когда ею овладевает такой чудовищный голод, что, измучившись сильными спазмами в животе, она вынуждена спускаться на кухню и перехватывать чуток холодного мясца и кусочек сыра, чтобы до утра успокоить разбушевавшийся желудок.

— Голод — он нестерпимее самого мучительного недуга! — восклицала она при этом. — И если затягивать с «лечением», то он только обостриться и…страшно подумать, какие могут быть последствия! А поесть я люблю! И не вижу в этом преступления. Ростбифы ведь не жарятся исключительно ради созерцания их пленительной красоты!

Возможно, и в этот раз она прокралась на кухню и усиленно предалась самолечению, втихаря разделавшись с кусками мяса, за которыми последовал приличный ломоть ее любимого козьего сыра, и, запив все это удовольствие домашним элем, предотвратила тем самым страшные последствия своего чудовищного голода.

И потом, размышляла я, оглядывая рыхлую фигуру, развалившуюся в кресле. Жаннин была не маленькая. Очень даже не маленькая. Конечно, в сравнении с тетей Гризельдой она проигрывала. Толщина ее фигуры была еще далека от совершенства в отличие от тетушкиной, но и с таким недостатком Жаннин казалась весьма грузной особой. Однако нападавший был куда проворнее, умудряясь не только бесшумно двигаться, но и достаточно быстро перемещаться. Правда, мне вспомнилось, граф однажды упоминал, что во времена своей актерской молодости Жаннин танцевала в кордебалете…

Я старалась припомнить все, что хоть немного отпечаталось в памяти о нападавшем. Но как не усердствовала, он так и остался скрытым под покровом тьмы. Единственное, в чем я была уверенна, так это в ненависти, лютой ненависти, владевшей им. Сейчас я ругала себя самыми суровыми словами, что мне не хватило сил или…смелости обернуться и посмотреть ему в лицо. Даже сквозь темень, даже с затуманенным сознанием я бы смогла понять — кто же это! Но нет…нападавший, все тщательно продумал! Тьма, внезапность, снотворное и, конечно же, дикая, всеохватывающая боль от ударов — помогли ему ослабить меня и…остаться неузнанным, когда его кошмарный план не удался.

Почему, он не смог столкнуть меня?! Впрочем, я отнюдь не кроха, а довольно рослая особа. И совсем не принадлежу к тем заморенным девицам, которые надрываются, взяв в руки зонтик, или сгибаются под тяжестью сервировочного чайника. Я всегда с гордостью думала, что устою и выдержу там, где любая из этих девиц шлепнется в обморок и раскиснет. А ведь так и случилось! Я смогла выдержать, смогла противостоять! Противник недооценил меня! И, кроме того, я не раз читала, что, в борьбе за свою жизнь, человек способен выделывать такие трюки, какие не под силу и ярмарочным гимнастам.

• Предыдущая
• 98/158
• Следующая