Пока я жива (Сейчас самое время) - Даунхэм Дженни - Страница 12

• Предыдущая
• 12/46
• Следующая

Он наливает мне стакан воды из кувшина, но я качаю головой, и папа ставит его обратно на стол. — Зои знает, что я тут?

Пошарив в кармане пиджака, папа достает пачку сигарет, подходит к окну и открывает его. Веет холодом. — Пап, здесь нельзя курить.

Он закрывает окно, прячет сигареты в карман. — Да, — соглашается он, — пожалуй.

Папа садится ко мне на кровать, берет меня за руку. Я задумываюсь: а вдруг папа тоже забыл, кто он? — Пап, я потратила кучу денег. — Я знаю. Ничего страшного. — Я не думала, что с картой так получится. Я ждала, что карту вот-вот не примут, но в каждом магазине ее принимали. Правда, у меня остались чеки, так что можно все вернуть. — Тише, — говорит он. — Все хорошо. — Как Кэл? Я его перепугала? — Ничего, переживет. Хочешь его повидать? Они с мамой сидят в коридоре.

За последние четыре года они никогда не навещали меня втроем. На меня накатывает страх.

Они заходят с серьезными лицами. Кэл сжимает мамину руку, мама явно растерялась, папа придерживает дверь. Все трое стоят у кровати и глядят на меня. Выглядит это как предвестие того дня, что неминуемо настанет. Но потом. Не сейчас. Дня, когда я не смогу взглянуть на них, улыбнуться и попросить, чтобы они перестали действовать мне на нервы и сели.

Мама пододвигает стул ближе к кровати, наклоняется и целует меня. От ее родного запаха- маминого стирального порошка и апельсинного масла, которым она брызгает горло, — у меня наворачиваются слезы. — Ты так меня перепугала! — признается мама и качает головой, будто не может в это поверить. — И меня, — шепчет Кэл. — Ты отключилась прямо в такси, и водитель подумал, что ты пьяная. — Да ну? — Я не знал, что делать. Он сказал, если тебя стошнит в машине, нам придется доплачивать. — Меня стошнило? — Нет. — Значит, ты послал его куда подальше?

Кэл улыбается, но уголки его куб дрожат. — Нет. — Хочешь, садись ко мне на кровать.

Он качает головой. — Ну что ты, Кэл, не реви! Иди садись ко мне. Будем вспоминать, что накупили.

Но Кэл садится на колени к маме. Что-то я раньше такого не видела. Пожалуй, как и папа. Даже у Кэла изумленный вид. Он утыкается маме в плечо и плачет навзрыд. Мама круговыми движениями поглаживает его по спине. Папа смотрит в окно. Я растопыриваю пальцы на одеяле перед собой. Они очень бледные и худые, как у вампира, который высасывает из людей жизнь. — В детстве я мечтала о шелковом платье, — рассказывает мама. — Зеленом с кружевным воротничком. У сестры такое было, а у меня нет, так что я могу понять, почему тебе так хочется красивую одежду. Если надумаешь опять сходить по магазинам, я отправлюсь с тобой. — Широким жестом она обводит комнату. — Пойдем все вместе!

Кэл отрывается от маминого плеча и смотрит на ней: — Правда? И я? — И ты. — Интересно, за чей счет, — ворчит с подоконника папа.

Мама улыбается, тыльной стороной ладони вытирает Кэлу слезы и целует его в щеку. — Соленые, — произносит она. — Соленые, как море.

Папа наблюдает за ней. Знает ли она, что он на нее смотрит?

Мама пускается рассказывать о своей избалованной сестрице Саре и пони по имени Танго. Папа смеется и замечает, что едва ли она может пожаловаться, что ее детство прошло в нищете. Тогда мама в пику отцу заявляет, что порвала со своей обеспеченной семьей, чтобы выйти замуж за папу и еле-еле сводить концы с концами. Кэл репетирует фокус с монеткой: перекладывает фунт из руки в руку, а потом разжимает кулак и показывает, что фунт исчез.

Так здорово слушать их болтовню, непрерывное журчание их речи. Когда они рядом со мной, кости ноют не так сильно. Может, если я буду лежать тихо, как мышка, они не заметят бледной луны за окном, не услышат грохота тележек с лекарствами в коридоре. Они останутся на всю ночь. Мы будем шуметь, шутить, травить байки до самого восхода солнца.

В конце концов мама замечает: — Кэл устал. Я отвезу его домой и уложу спать. — Она поворачивается к папе: — Увидимся дома.

Она целует меня на прощание, в дверях посылает мне еще один-воздушный-поцелуй. Я буквально чувствую, как он касается моей щеки. — Пока, — говорит Кэл.

И они уходят. — Она ночует у нас? — спрашиваю я у папы. — Сегодня так будет лучше.

Он подходит ко мне, садится на стул и берет меня за руку. — Знаешь, — начинает он, — когда ты была совсем маленькой, мы с мамой не спали ночи напролет и наблюдали, как ты дышишь. Нам казалось, если мы перестанет смотреть, ты забудешь, как дышать. — Его рука шевелится, пальцы чуть-чуть разжимаются. — Можешь надо мной смеяться, но это правда. Когда дети становятся старше, тревога уменьшается, но никогда не проходит. Я все время за тебя волнуюсь. — Почему ты мне об этом рассказываешь?

Он вздыхает: — Я знаю, ты что-то задумала. Кэл сказал мне, что ты составила какой-то список. Я должен об этом знать. И не потому, что хочу помешать, но чтобы тебя уберечь. — Разве это не одно и то же? — Вовсе нет. Тесс, у меня такое ощущение, словно самое главное в твоей жизни происходит без меня. И это очень больно.

У него срывается голос и папа умолкает. Неужели ему действительно нужно только это? Просто принимать участие? Но как я расскажу ему про Джейка и его узкую односпальную кровать? Как я признаюсь, что это Зои велела мне прыгнуть и мне пришлось подчиниться? Следующими в списке наркотики. А после наркотиков еще семь пунктов. Если я расскажу папе, он все запретит. А я не хочу пролежать остаток жизни на диване, свернувшись калачиком под одеяло и положив голову на папино плечо. Список-единственное, что спасает меня от отчаяния.

Я думала, что уже утро, но ошиблась. Я думала, что в доме так тихо, потому что все проснулись и ушли. Но сейчас только шесть утра, и я вынужденно любуюсь приглушенным светом зари.

Я достаю из кухонного шкафчика пакетик сырных палочек и включаю радио. В результате столкновения несколько человек просидели в своих автомобилях на М3. Они не могли сходить в туалет, а службы спасения привозили им пищу и воду. Пробка. Земля перенаселена. Член палаты общин от консервативной партии изменяет жене. В отеле найден труп… Все равно, что слушать мультфильм. Я выключаю радио и достаю из холодильника шоколадное мороженое. От мороженого у меня слегка кружится голова, как от спиртного; я совсем замерзла. Я снимаю с вешалки пальто и слоняюсь по кухне, слушая листья, тени, еле слышное кружение пыли. Это меня чуть-чуть согревает.

Семнадцать минут седьмого.

Быть может, в саду меня ждет что-нибудь новенькое-дикий буйвол, космический корабль, холмы, усыпанные алыми розами. Я неторопливо открываю дверь черного хода, молясь, чтобы мир хоть чем-то меня удивил. Но все обыденно до оскомины- голые клумбы, сырая трава и низкие серые тучи.

Я отправляю Зои сообщение из одного-единственного слова: НАРКОТИКИ!

Она не отвечает. Она наверняка у Скотта-лежит, возбужденная и счастливая, в его объятиях. Они навестили меня в больнице: уселись на один стул, как будто уже поженились, а я это пропустила. Они принесли мне слив и факел с Хеллоуина.

— Я помогаю Скотту в ларьке, — сообщает Зои.

В голове у меня крутилось одно: до чего быстро пролетает октябрь и как успокоительно действует на Зои рука Скотта на ее плечах. С тех пор прошла неделя. Зои писала мне каждый день, но, видимо, мой список ее больше не интересует.

А без нее я, похоже, буду просто стоять на ступеньках и наблюдать, как тучи то разойдутся, то затянут небо. По кухонному окну будет струиться дождь, и еще один день окончится ничем. И это жизнь? Неужели ничего другого не будет?

В соседнем доме открывается и закрывается дверь. Раздается тяжелое чавканье ботиное по грязи. Я пересекаю лужайку и высовываю голову из-за забора: — Привет! Адам хватается за сердце, как будто у него из-за меня едва не случился приступ. — О Господи! Ты меня напугала! — Извини.

Он одет не для работы в саду. На нем кожаная куртка и джинсы; в руках мотоциклетный шлем. — Ты куда-то собрался? — Ага.

Мы смотрим на его мотоцикл. Он привязан у сарая. Мотоцикл серебристо-красный. Кажется, если его отвязать, он удерет. — Классный мотоцикл.

• Предыдущая
• 12/46
• Следующая