Пьесы - Лорие Мария Федоровна - Страница 87

• Предыдущая
• 87/118
• Следующая

ДЖУДИТ. Женщины из-за них теряют тех, кого любят.

РИЧАРД. Ну, всегда можно полюбить других.

ДЖУДИТ (возмущенная). О! (С силой.) Вы понимаете, что идете на самоубийство?

РИЧАРД. Это единственный вид убийства, на который я имею право, миссис Андерсон. Не огорчайтесь: с моей смертью ни одна женщина не потеряет любимого человека. (Улыбаясь.) Обо мне, слава богу, некому пожалеть. Вы слыхали, что моя мать умерла?

ДЖУДИТ. Умерла!

РИЧАРД. Сегодня в ночь, от болезни сердца. Ее последним словом, обращенным ко мне, было проклятие. Что ж, вряд ли я предпочел бы ее благословение. Другие родичи не слишком станут сокрушаться по поводу моей смерти. Эсси поплачет день или два, но я позаботился о ней – я вчера тоже составил завещание.

ДЖУДИТ (после паузы, глухо). А я?

РИЧАРД (изумленный). Вы?

ДЖУДИТ. Да, я. По-вашему, мне все равно?

РИЧАРД (весело и грубовато). Ну разумеется! Вы вчера довольно откровенно говорили о своих чувствах ко мне. То, что произошло потом, быть может несколько смягчило их, но поверьте мне, миссис Андерсон, ни капли моей крови, ни волоска на моей голове вам не будет по-настоящему жаль. Вы еще порадуетесь, что избавились от меня, – вчера ли, сегодня ли, разница невелика.

ДЖУДИТ (голос у нее дрожит). Что мне сделать, чтоб вы поняли, как вы ошибаетесь?

РИЧАРД. Не беспокойтесь. Я готов вам поверить, что теперь вы ко мне относитесь чуть получше, чем прежде. Я только хочу сказать, что сердце ваше не разобьется оттого, что я умру.

ДЖУДИТ (почти шепотом). Вы думаете? (Кладет руки ему на плечи и пристально смотрит на него.)

РИЧАРД (пораженный – он угадал истину). Миссис Андерсон!

На городских часах бьет четверть.

(Он овладевает собой, снимает ее руки со своих плеч и говорит почти холодно.) Простите, сейчас за мной придут. Слишком поздно.

ДЖУДИТ. Нет, не поздно. Вызовите меня как свидетельницу. Они не посмеют убить вас, когда узнают, как геройски вы поступили.

РИЧАРД (почти с насмешкой). В самом деле! Но если я не доведу дело до конца, где же тут героизм? Они увидят, что я просто-напросто провел их, и повесят меня за это как собаку. И поделом мне будет!

ДЖУДИТ (вне себя). Нет, вы просто хотите умереть!

РИЧАРД (упрямо). Совсем не хочу.

ДЖУДИТ. Так почему же не попытаться найти путь к спасению? Я умоляю вас! Послушайте! Вы только что сказали, что спасли его ради меня, – да, да (хватает его за руку, уловив его отрицательное движение), отчасти ради меня. Так спасите же теперь самого себя ради меня. И я пойду за вами на край света.

РИЧАРД (взяв ее за обе руки и слегка отстранив от себя, смотрит ей прямо в лицо). Джудит!

ДЖУДИТ (едва дыша, радостно вздрогнув при звуке своего имени). Да?

РИЧАРД. Если я сказал, желая доставить вам удовольствие, что то, что я сделал, я сделал хотя бы отчасти ради вас, – я солгал, как все мужчины лгут женщинам. Вы знаете, я много жил среди недостойных мужчин, да и среди недостойных женщин тоже. И вот я видел, что каждый из них становится порой и лучше и добрее, – именно тогда, когда он влюблен. (Он произносит это слово с чисто пуританским презрением.)Это научило меня не слишком ценить людей за то добро, которое делается только сгоряча. То, что я сделал вчера, я сделал с холодной головой, и сделал не столько для вашего мужа или (с беспощадной прямотой) для вас, сколько для самого себя.

Она поникает, сраженная.

Никаких особых причин у меня не было. Могу сказать только одно: когда дело обернулось так, что надо было снять петлю со своей шеи и надеть ее на чужую, я попросту не смог. Не знаю, почему, – я сам себе кажусь дураком после этого, – но я не мог; и теперь не могу. Я с детства привык повиноваться закону собственной природы, и я не могу пойти против него, хотя бы мне угрожали десять виселиц, а не одна.

Она медленно подняла голову и теперь смотрит ему прямо в лицо.

То же самое я сделал бы для кого угодно и для чьей угодно жены. (Отпускает ее руки.) Теперь вам ясно?

ДЖУДИТ. Да. Вы хотите сказать, что не любите меня.

РИЧАРД (он возмущен; с бесконечным презрением). И это все, что вы поняли из моих слов?

ДЖУДИТ. Что же еще я могла понять… и что может быть хуже для меня?

Сержант стучит в дверь. Этот стук отдается у нее в сердце.

О, еще одну минуту! (Бросается на колени.) Умоляю вас…

РИЧАРД. Тсс! (Кричит.) Войдите.

Сержант поворачивает ключ в замке и отворяет дверь. Конвойные стоят у порога.

СЕРЖАНТ (входя). Пора, сэр…

РИЧАРД. Я готов, сержант. Ну, моя дорогая. (Хочет поднять ее.)

ДЖУДИТ (цепляясь за него). Еще только одно – молю вас, заклинаю вас! Позвольте мне присутствовать на суде. Я была у майора Суиндона; он сказал, что меня пустят, если вы попросите. Вы сделаете это. Это моя последняя просьба. Я никогда больше ни о чем не попрошу вас. (Обнимает его колени.) Вы должны, вы не можете мне отказать!

РИЧАРД. А если я сделаю это, вы будете молчать?

ДЖУДИТ. Буду.

РИЧАРД. Обещаете?

ДЖУДИТ. Обещаю… (Рыдания одолевают ее.)

РИЧАРД (наклоняется и берет ее под руку). Сержант, прошу вас, помогите мне.

Выходят все трое: Джудит посредине, судорожно всхлипывая, мужчины ее поддерживают с обеих сторон. Между тем в зале совета все уже приготовлено для военного суда. Это большая комната с высокими стенами; посреди, на почетном месте, стоит кресло под балдахином красновато-коричневого цвета, на котором вытканы золотом корона и королевский вензель G. R.1 Перед креслом стол, накрытый сукном того же красновато-коричневого цвета; на нем колокольчик, массивная чернильница и письменные принадлежности. Вокруг стола несколько стульев. Дверь находится по правую руку от сидящего в почетном кресле – когда кто-нибудь в нем сидит: сейчас оно пустует. Майор Суиндон, бесцветный блондин лет сорока пяти, по виду судя – добросовестный, исполнительный служака, сидит у стола сбоку, спиной к двери, и пишет. Некоторое время он один в комнате; затем сержант докладывает о прибытии генерала, и по его приниженному тону можно догадаться, что Джонни-джентльмен успел сделать свое пребывание здесь довольно ощутительным.

СЕРЖАНТ. Генерал, сэр.

Суиндон поспешно встает. Генерал входит, сержант выходит. Генералу Бэргойну пятьдесят пять лет, он очень хорошо сохранился. Это светский человек, достаточно галантный, чтобы прославиться в свое время романтической женитьбой с похищением; достаточно остроумный, чтобы писать комедии, пользующиеся успехом; с достаточными аристократическими связями, чтобы сделать блистательную карьеру. В его лице особенно примечательны глаза – большие, блестящие, умные и проницательные; без них, пожалуй, тонкий нос и маленький рот наводили бы на мысль о несколько большей разборчивости и меньшей твердости, чем требуется для первоклассного генерала. В данный момент глаза смотрят гневно и мрачно, губы сжаты, ноздри раздуваются.

БЭРГОЙН. Майор Суиндон, я полагаю?

СУИНДОН. Так точно. Генерал Бэргойн, если я не ошибаюсь?

Церемонно раскланиваются.

Очень рад именно сегодня получить поддержку в вашем лице. Не очень веселое занятие – вешать этого злосчастного священника.

БЭРГОЙН (с размаху усаживается в кресло Суиндона). Да, сэр, совсем не веселое. Публичная казнь – слишком большая честь для него; даже будь он служителем англиканской церкви, вы не могли бы придумать ничего более лестного. Мученичество, сэр, как раз по вкусу таким людям, – это единственный способ прославиться, не обладая никакими талантами. Но, так или иначе, вы нам предписываете повесить его; и чем скорее он будет повешен, тем лучше.

• Предыдущая
• 87/118
• Следующая