Загадка старого клоуна (с илл.) - Нестайко Всеволод Зиновьевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/49
• Следующая

– Думаю, мог бы. А вот я, наверное, нет… Я такая трусиха. И так боюсь боли. Ой! Когда больно, всегда плачу.

Я смутился. И ещё сильнее уперся руками. Но автобус снова подбросило, и Туся опять ойкнула.

А Игорь Дмитруха и Валера Галушкинский при каждом подбрасывании весело визжали, хохотали и что-то выкрикивали:

– Космический корабль «Икарус-62» вышел на орбиту!

– Проходим верхние слои атмосферы!

– Перегрузки растут.

– Братцы, я чувствую невесомость! Мои ноги не касаются пола!

– Мои ноги, ноги, ноги не касаются пола! – запел Игорь Дмитруха.

– Мои ноги не касаются пола! – подхватил Валера Галушкинский.

Наконец в динамике послышался голос водителя:

– Станция метро «Арсенальная»! Шестой «Б», выходите быстрее! Не задерживайте!

Мы высыпали из автобуса, как горох из мешка.

Я не раз проезжал и проходил по этой площади, но тогда как-то по-особенному смотрел и на станцию метро «Арсенальная», и на памятник-пушку на постаменте, и на стены «Арсенала» – на те навсегда оставленные для истории побитые пулями два нижних этажа и на два верхних – недавно надстроенных. Над входом в музей – барельеф, изображающий сражающихся арсенальцев.

– Заходим, заходим! Организованно! Парами! И не кричать, не бегать, вести себя, как подобает пионерам! Заходим! – командует Лина Митрофановна.

У маленького столика при входе, на котором лежит толстенная книга отзывов, нас встречает экскурсовод – приветливая темноволосая женщина.

Высокие сводчатые залы. Экспонаты. Музейная тишина.

И вдруг наверху над нами что-то загудело: у-у-у-у!

– О! А это что? – удивленно спросил Дмитруха.

– Станок, – улыбнулась экскурсовод. – Наверху, над нами, цех. Это же завод.

– Да я просто так спросил. Я и сам знаю, что это станок, – сказал Дмитруха, но видно было, конечно, что он не сразу догадался. Да и на самом деле трудно было догадаться. В этой музейной обстановке, среди экспонатов, среди старинных вещей, документов, стендов как-то трудно было себе представить, что над нами современный заводской цех, где у станков стоят рабочие, такие как мой папа, который в это время тоже стоит у станка в своей экспериментальной мастерской.

Экскурсовод начала с далекого 1764 года, когда завод был основан как «арсенальные мастерские», в восемнадцатом-девятнадцатом столетиях здесь ремонтировали и изготавливали разные виды вооружения, включая артиллерийское.

Я слушал и рассматривал экспонаты. Вот на первом стенде гвозди, которые использовали при строительстве мастерских, – огромные, ручной ковки (каждый гвоздь выковать надо было!). Кирпичи. На каждом кирпиче клеймо – «Снежко» (надо же, пробился в историю фабрикант!).

Вьючное седло системы Грум-Гржимайло для перевозки горной артиллерии. Хорошее седло!

А дальше другая продукция завода – штыки, кинжалы, сабли.

Самовар, из которого пили чай рабочие-арсенальцы.

Второй зал. Оружие! Прямо глаза разбегаются. Ружья, винтовки, пулемёты, пистолеты.

– О! О! – шепчет Дмитруха. – Американский кольт! О! «Ро-от-манлихер!»

А экскурсовод рассказывает дальше:

– С 1917 года на заводе изготавливают также и гражданскую продукцию: сельскохозяйственное оборудование, инструменты, бытовые товары. С 1946 года предприятие перепрофилировалось на выпуск оптических, оптикомеханических и оптико-электронных приборов.

– А теперь посмотрите диораму «Январское восстание 1918 года». – Экскурсовод нажала кнопку, и в глубине, за вторым залом, вспыхнул свет.

Мы аж рты разинули. Всё было как живое.

На переднем плане настоящая мостовая, мешки, бочки, колеса, перевернутый поломанный ларек с вывеской «Иконная лавка Николо-Пустынного монастыря», чугунные люки, деревцо в изгороди. И весь этот живой предметный план незаметно переходит в огромную, на всю стену, полукруглую картину. И на этой картине – панорама восстания.

В центре – баррикада, трамвайная платформа, на ней участники восстания. Слева – церковь, так называемый Малый Никола, а за ней возвышается колокольня Никольского Военного собора, который стоял на месте городского Дворца пионеров.

Перед церковью – афишная тумба, распряжённая пролётка с откинутым верхом. За баррикадой, в глубине, – этот знаменитый побитый пулями двухэтажный корпус «Арсенала», в котором размещается сейчас музей. Весь в дыму и пламени.

Справа – развалившаяся стена с амбразурой. На стене рваная афиша «Энеиды» – спектакля в театре Бергонье.

Я смотрел на картину и думал: «Ну кто, кто мне поверит, что я сам, собственными глазами видел этот театр Бергонье – двухэтажный, с длинным, на весь тротуар, козырьком над входом, такой непохожий на нынешний театр имени Леси Украинки?! Никто мне не поверит!»

А экскурсовод продолжала рассказ.

Одним из самых известных видов гражданской продукции завода является фототехника, история которой началась с первой фотокамеры массового производства «Киев-2», выпускавшейся с 1949 года. Фотоаппараты, созданные арсенальцами, использовались при фотосъёмке с борта космических кораблей серии «Восток», «Союз», лунных кораблей серии «Зонд», орбитальной станции «Салют», а также в открытом космосе…

Возле стендов с фотоаппаратами «Киев» стоял…Чак.

Я раскрыл рот и сделал движение к нему, но он молча кивнул, предостерегающе сдвинул брови и покачал головой: мол, погоди, не подходи, потом.

И я сдержался, не подошёл, только улыбнулся и кивнул ему.

И только когда экскурсия закончилась и Лина Митрофановна вывела нас из музея и сказала, что можно ехать домой, я подбежал к Чаку, который тоже вышел из музея и стоял на углу возле афишного стенда.

– Здравствуйте!

– Здоров! – приветливо улыбнулся Чак.

– А как вы здесь очутились?

– Да узнал, что вы сюда идёте, и тоже пришёл, чтобы послушать экскурсию. Ну а как у тебя в школе дела? – спросил он. – Как успехи?

– Ничего.

– Двоек нет?

– Нет.

– А троек?

– Тоже нет.

– Смотри! Молодец! А как у тебя завтра со временем?..

– А что? – загорелся я.

– Да ничего. Если не очень занят, могли бы встретиться. Что скажешь?

– Ой! С радостью! А в чём дело?

– Разговор есть. Приходи к цирку, как всегда, в четыре. Хорошо?

– Хорошо.

– Ну, беги домой. Уже поздно. Будь здоров!

Я думал, что никто не обратил внимания на мою встречу с Чаком. Но на следующий день, когда я пришёл в школу, Туся Мороз сразу же спросила:

– Что, твой дед Грицько приехал, о котором ты рассказывал?

– Не-ет, – протянул я. – С чего ты взяла?

– А что же это за дедушка был вчера в музее?

– Просто… знакомый.

– Симпатичный. Улыбка у него приятная.

– Ха-ха! – хохотнул Игорь Дмитруха, слышавший наш разговор. – Симпатичный!.. Старик! Ха-ха! Как по мне, так все они несимпатичные! Развелось их столько, прохода нет. В трамвай и в троллейбус сесть нельзя – все забиты стариками и старухами. Поучают ещё… Ну их!

– Как ты можешь! – негодующе воскликнула Туся. – Как тебе не стыдно! Сам же стариком когда-нибудь будешь.

– Ни-ко-гда! – отрубил Дмитруха. – Даже не собираюсь жить до старости. Чтобы еле ноги переставлять? Ни за что!

– Вот чудак! – Туся даже покраснела от возмущения. Звонок на урок прервал дискуссию.

Жалко, что Сурен этого не слышал. Его не было поблизости. При Сурене Игорь вряд ли произнёс бы свою анти-стариковскую речь. Сурен очень любил своего дедушку Акопа.

В один из первых дней он рассказывал нам о своём деде. Дмитрухи в тот день не было в школе.

Дед Акоп был кавалером всех трёх орденов Славы. Всю войну прошел, от Волги до Берлина. И рейхстаг брал. Настоящим героем был дедушка Сурена.

А однажды, когда Сурен тяжело заболел (родители его тогда были в Ташкенте), дедушка Акоп среди ночи поехал в родное село, потом несколько часов в непогоду шёл пешком в горы к знакомому народному целителю и к утру вернулся с нужными травами. И это невзирая на то, что после ранения у него очень болят ноги.

• Предыдущая
• 26/49
• Следующая