Признак высшего ведьмовства - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 32
- Предыдущая
- 32/95
- Следующая
Здравствуй, весна, вот и я. Ты меня не ждала? Я возвратилась к тебе по дороге метельной, Я возвратилась счастливой, великой и цельной, Даже не вспомнив, какого исчезла числа. Здравствуй, капель, вот и ты! Начинается март. Жизнь продолжается, и пробуждаются травы. Солнечный свет, драгоценный, лихой и лукавый, Вон изгоняет из сердца последний кошмар…
Эта строчка особенно нравилась Зосе, и пела она ее с особым чувством, твердо веря, что и ее Сны больше не вернутся к ней. А вокруг все словно вторило девочке: жизнь налаживалась, отец бросил пить, ему повысили пенсию по инвалидности, а маме повысили зарплату сразу на двух работах – чудеса просто! И у Зоей все ладилось – и в обеих школах (оценки – загляденье!), и в церковном хоре, где она репетировала песнопения к приближающемуся празднику Пасхи…
А потом она купила букет подснежников – решила сделать маме подарок. Но зачем, зачем, зачем она купила несчастные цветы у той старухи?!
Старуха выглядела как все старухи – сидит на раскладном стульчике в старой вытертой шубе из искусственной норки, голова повязана черным, лоснящимся от ветхости платком, на носу очки в некрасивой старой оправе. И кульки с семечками, и ведерко с подснежниками были перед ней самые обыкновенные. Зося выбрала себе букетик, вручила старухе пятнадцать рублей и тут услышала:
– Спишь-то как, детонька? Спокойно ли? Сны не снятся?
Зося замерла с букетиком подснежников в руках, теперь невинные цветы казались ей тяжелыми, будто каменными…
– Я… ничего, – пробормотала Зося, хотела идти, но слова старухи словно приварили ее к месту:
– Детонька, я ведь не простое зрение имею, ты меня послушай, беды избежишь…
– Я вас не понимаю! – простонала Зося.
– Понимаешь, детонька. Ты тока не бойся. Зовут меня баба Ксана, ясновидящая я. И вижу я над тобой беду неминучую, Зосенька.
– Откуда вы знаете мое имя?
– Так я же ясновидящая, – усмехнулась старуха. Усмешка у нее была совершенно волчьей. – Вижу я, что кто-то завидует тебе сильно, детонька. Ненавидит люто. А потому порчу на тебя насылает. И видишь ты оттого страшные сны, что тебе жить спокойно не дают.
– Я вам не верю, – сказала Зося. – Нет никакой порчи. А чтобы не было плохих снов, я молюсь своему ангелу-хранителю.
– Молитвы одной мало, надобна тебе моя помощь, – сказала баба Ксана. – Сниму я с тебя порчу, и не станут сны тебя мучить. Согласна?
– Нет, не надо мне! – выкрикнула Зося. – Отстаньте! Отстаньте от меня!
Она, всхлипывая, отшвырнула поникший букетик подснежников и побежала куда глаза глядят. Губы ее шептали что-то бессвязное и жалкое.
А ночью ей снова приснился Сон. Вероятнее всего, что приснился. Зося не занесла его в свою черную тетрадь. Не захотела или не успела.
Потому что утром она не пошла, как обычно, в школу. Она утопилась в реке, что только освободилась ото льда и несла талые воды к далекому неизвестному морю.
Никто не хотел думать, что это самоубийство. Архиерей города Щедрого разрешил отпевание тела Зоей, и другая девочка с ангельским голосом пела заупокойную службу над Зосиной могилой.
Черную тетрадку, испещренную нотными знаками, мать Зоей хранила с прочими ее вещами как память. Она полагала, что так дочка записывала мелодии придуманных ею детских песен.
- Предыдущая
- 32/95
- Следующая
