Алтарь - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/73
• Следующая

Славутич поднялся, чуть отступил от стола, склонился, уткнул палец в землю и начал пятиться, рисуя линию. Повернулся, потом еще и еще, пока линия не замкнулась в почти правильный прямоугольник. Старик с облегчением разогнулся, отошел в сторону, кивнул своим странным слугам. Янтарноглазое существо открыло канистру, перевернуло, выливая содержимое в очерченный прямоугольник. Вода, упершись в линию, как в прозрачную стену, не растеклась, а стала подниматься, заполняя отведенный объем.

Наконец слуга отступил. Славутич простер над колышущейся поверхностью руку. Алтарный камень под столом налился светом, и в тот же миг над водой появился туман, который, нарастая, становился все гуще и гуще и наконец собрался в плотный шар. Вскоре на сфере проступили четкие очертания земных континентов, морей, островов. Потом стали проявляться тучи. Почти незаметные там, где не успели обжиться люди — над пустынями, джунглями, у полюсов, над центральной Австралией, — они образовали плотный слой над прибрежными районами, Евразией, Америкой, Африкой. Серые, черные, коричневые, красные облака клубились, сверкали золотыми искрами. Временами то тут, то там проплывали золотые и серебряные звезды, мелькали метеоры.

— Сюда смотрите, други, — указал старик на место, где должна была располагаться Россия. Не было там видно ни рек, ни озер, ни городов, поскольку заполняла это пространство черная и липкая, как расплавленный деготь, чернота. — Видите, други? Пришла сюда к нам погибель. Раскрылись пред Родиной нашей врата Дуата, торжествуют в ней черные духи и демоны, колдуны чужие, слуги богини смерти и ужаса. Казалось мне, истребили мы их всех без малого шестьдесят лет назад — ан нет, лезут снова со всех щелей, кровь русскую проливают невозбранно, души крадут, в рабство братьев наших гонят. Землю отцовскую топчут твари двуногие без роду и племени, с островов али из-за морей приплывшие, власть свою насаждают, честь и совесть в народе истребляя. Не осталось ныне у нас ни силы, ни друзей, ни союзников. Силу нашу обманами заморочили, голодом высосали. Люд обнищал несказанно, ни о чем, окромя хлеба насущного, помыслить не способен. Друзья наши в дикую стаю перекинулись, смерти нашей ждут, дабы первыми кусок жирный от плоти нашей оторвать. Союзников сами мы по глупости нашей растеряли. Не осталось у Руси Великой ни одной опоры более, кроме вас, ведуны да знахари. Вас она силой своею вскормила, вам веками энергию свою отдавала, вам великую мудрость от предков наших передала. К вам обращаюсь, дети мои. Дни считанные Родине предков наших жить осталось. Некому более мор страшный остановить, кроме вас. Могилами отцов и прадедов ваших призываю: отдайте! Отдайте земле русской то, что она вам отдавала. Сложите силы свои, сложите энергию свою, сложите жизни свои. Ударьте светом по темноте смертной, сотрите жизнью ужас полуночный…

— Чьим именем ты призываешь нас, Великий Славутич? — выступил вперед мужчина лет сорока, наголо бритый, но с короткой бородкой, в потрепанных джинсах и кожаной куртке-косухе. — Каждый из нас клятву Кругу приносил. Ты здесь один. А что скажет триумвират?

— Триумвират будет против, — покачал головой старик. — Потому как я один, а вина моя велика. И знаю я, что ждет вас, други мои, коли услышите вы обвинение в клятвопреступлении. Но разве нужна вам жизнь, в которой не станет более Руси нашей? Кем вы сделаетесь тогда? Кому служить будете, от кого силу получать? Может, ако ироды заморские, жертвы приносить начнете и кровь живую пить? Агнцев невинных над жаровнями вертеть и глазами выпученными любоваться? Куда ты пойдешь, Всадник, коли Русь, тебя вскормившая, от корней отринется и блудливой девкой от хозяина к хозяину метаться начнет?

— Ты, козел старый, во всем виноват! — повысил голос бритый. — Ты Изекиля Черного в Круг впустил, ты нас всех повиноваться ему заставил! Ты из каждого клятву клещами вытягивал. Чего ради, Великий Славутич? Теперь плату за это с нас же взять пытаешься?

— Вы, дети мои, мною обманутые, плоть от плоти Руси нашей, душа и сила ее. Дни судьбу Отчизны нашей решают, а может, и часы последние. Может быть, ошибся я, принял грех тяжкий на душу свою, за коий мир весь ныне расплачивается. Но не хочу я жить без земли своей… — Славутич обошел прямоугольник, встал к бритому спиной, глядя на вращающийся почти у самого лица шар. — Убей меня, Всадник. Под общей защитой мы живем, а потому спасти меня от твоего удара не сможет никто. Убей и похорони Отчизну общую нашу. Убей. Убей — или встань рядом! И отдай все, что только сможешь.

— Убью, — пообещал Всадник. — Убью при первой возможности. Но кровь твоя не в грязь никчемную пролиться должна — на землю русскую. От крови предателей она только крепче становится. Умрешь, когда грех искупишь…

Колдун запахнул куртку, подошел к Славутичу, презрительно сплюнул ему под ноги и взял за руку. Следом от стены отделилась худощавая барышня лет двадцати, поправила на носу очки в тонкой металлической оправе, подошла к Всаднику:

— Извините, пожалуйста… — и взяла его за руку.

— Всякий иногда ошибается, — кашлянул дородный священник в монашеском клобуке. — За ошибки каяться надобно, искупать. Но и исправлять тоже.

Он подошел к шару и встал слева от Славутича.

— Влипли мы все, — в тон ему добавил пожилой мужчина со шрамом через лицо. — Но исправлять, кроме нас, некому.

— Надеюсь, Круг завтра же не переломает то, что мы сегодня делаем, — добавил другой, в длинном драповом пальто.

Посвященные один за другим отделялись от стен и сходились к шару. Ближний круг сомкнулся меньше чем через минуту, и каждый следующий чародей клал руку на плечо впереди стоящего. Вскоре вокруг низкой емкости с водой образовалось нечто, похожее на солнце с пятнадцатью расходящимися лучами.

— Именем Сварога, прародителя нашего, — зашептал Славутич, — именем Исуса,[7] бога нашего, именем Словена, основателя нашего. Прими, земля, силу живую, прими свет ясный, растопи холод нутряной, разгони погань черную, смой грязь смертную. На море-океане, на острове Буяне живут три брата, три ветра: один северный, другой восточный, третий западный. Унеси, ветер северный, сухоту и ломоту, усталость и леность. Унеси, ветер восточный, горе-печаль, слезы тяжкие, думы долгие. Унеси, ветер западный, дурной глаз, дурное слово, дурное дело. Унеси, откуда принес, положи, где взял. Проснись, земля русская, встань под небом синим, очистись солнцем жарким, пробудись воздухом сладким…

Славутич поднял голову и сделал глубокий вдох, потом другой, третий, стремясь пропустить воздух до самой дальней клеточки, разбудить всю свою силу до последней искорки. Собравшиеся в пещере колдуны стремились попасть с ним в такт — и скоро все «солнце» дышало одним ритмом, одной силой, словно единое, цельное существо.

«Двадцать три, — мысленно отсчитывал Славутич, — двадцать четыре, двадцать… Пора!!!»

Он, подавая пример, вскинул руки, упершись в колышущийся совсем рядом шар — а следом в сферу уткнулись еще четырнадцать кулаков. И огромная фигура из полных сил, опытных, умелых чародеев в едином порыве ударила всей имеющейся у них энергией в сгустившийся над Россией мрак, выплеснув ее в едином дружном призыве:

— Вста-ань!!!

Ветер дул с моря, неся с собой холодные, как ночной песок, капли, насквозь пробивающие ткань и растекающиеся по телу. Озноб стал обычным состоянием для почти полутора сотен гребцов, строителей и воинов, отправившихся сюда по воле Мудрого Хентиаменти для сооружения самого северного из лабиринтов Ра, что должны напитывать силой земли вокруг усыпальницы Нефелима. И хотя на берегу неподалеку от вытащенных на берег кораблей непрерывно полыхали огромные костры, что сожрали за двадцать дней половину леса, ухитрившегося вырасти на безжизненных скалах, согреть людей не могло ничто.

• Предыдущая
• 8/73
• Следующая