В огне аргентинского танго - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 45

• Предыдущая
• 45/54
• Следующая

– Я сама вполне могу помыться, Глеб.

– Нет, – строго сказал он. – Сама ты помоешься потом, а сейчас тебя надо правильно прогреть! – И бросил мочалку на полочку. – Все, идем снова в парилку!

И повторил все свои истязательства с веником на полатях. После чего в душ не пустил, а, выдав большое полотенце, повел в трапезную, где ее уже ждал горячий чай на травах с медком на закуску, приготовленный заботливой Верочкой.

Лиза испытывала хороший такой банный кайф, потела себе, попивая чаек, и рассказывала заинтересованной публике о своих мытарствах у забора.

– А где ключи-то от машины? – спросил Коля. – Пойду загоню в гараж.

– Да ладно, Коля, что вы будете себе удовольствие такое портить, – принялась отнекиваться Лиза. – Сейчас согреюсь и сама загоню.

– Да мы уж тут четвертый час как паримся и уходить собирались, – замахала на нее обеими руками Верочка. – А вам никуда сейчас не надо выходить, хотя б часок попарьтесь, чтобы не заболеть. И вот чай пейте, я свежего заварила для вас.

– Спасибо – поблагодарила Лиза.

И поразилась, с какой быстротой вся троица принялась собираться, и буквально через несколько минут их уже и след простыл, только пожелать горячего парку успели.

– Что это они? – пораженно спросила она у Глеба.

– Чтобы нам не мешать, – пояснил он.

И вдруг заграбастал ее в охапку, сильно прижал к себе и поцеловал с таким напором, что у Лизы ухнуло куда-то сердце и закружилась-закружилась голова.

Он прервал поцелуй, шумно дышал, уперся лбом в ее лоб и пожаловался:

– Нет, сначала нужно пропарить тебя как следует, а потом все остальное.

– Тогда пошли париться, – прошептала в ответ Лиза. – Чтобы скорее настало все остальное.

«Настало все», и было прекрасно! Ей даже казалось, что еще чудесней, чем в прошлый раз! Но сначала он ее так пропарил, что Лизе казалось, что у нее расплавились кости. Протасов, завернув ее в огромный теплый тулуп, отнес на руках в дом и прямо в свою кровать, где она быстренько ожила, и началось волшебство соединения.

А посреди ночи Лиза поняла, что ужасно проголодалась, что подтверждало настойчивое урчание в животе, и Глеб принес из кухни огромный поднос, уставленный всякой вкуснятиной, и они устроили ночной ужин, разговаривали, жарили домашние колбаски над огнем в камине, шептались и смеялись.

И снова возвращались в постель, в свою потрясающую близость – одну на двоих, и заснули только к утру.

Проснулись поздно, и эта суббота стала для Лизы еще одним открытием – открытием Глеба Протасова. Они провели весь день вместе, не расставаясь, завтракали, веселя Верочку разными историями из Лизиного детства, в которых участвовал и Глеб, ходили в конюшню, и Лиза первый раз в жизни села на лошадь, Витяй даже разрешил ей покататься на Зорьке, а Глеб ехал рядом на Малыше.

Вернулись и помогали Вере готовить обед, и присоединились к ним мужики, и снова в кухне было весело, и весело было за обедом – за стол сели все вместе. А после Глеб выдал ей резиновые сапоги, и они пошли прогуляться до реки, а потом вдоль поля – и назад. Нагулялись и, вернувшись, принялись помогать Верочке лепить пельмени.

И весь этот день они разговаривали. Протасов рассказал Лизе про Аргентину, как попал туда и почему остался, про Флоренсию, естественно, без интимных подробностей, про то, как много значила для него эта женщина, как много дала и как он полюбил эту страну, узнал и прочувствовал ее дух и характер благодаря Фло. И Лиза очаровывалась его рассказом и наблюдала, как меняется выражение его лица, когда он рассказывает об Аргентине. Она его никогда таким не знала и не видела – и в ее душе распускался пышный, как пион, цветок надежды – надежды на то, что этот мужчина сможет преодолеть любые травматические переживания, сможет снова подняться и реализоваться в жизни сильнее прежнего.

Разумеется, ни для кого на хуторе, даже для кошки Лишайки, уже не было секретом, что Лиза с Глебом любовники, но, насколько заметила Лиза, это только радовало обитателей этого «медвежьего угла». Она даже заметила, как Вера их с Глебом потихоньку торопливо перекрестила. Поэтому никого не удивило, что сразу после ужина Глеб и Лиза отправились в спальню.

В эту ночь они, совершенно обессиленные, заснули гораздо раньше рассвета. А утром, после завтрака, Протасов, предложил ей одной пойти в конюшню и продолжить занятия по верховой езде под присмотром Витяя, потому что ему все-таки надо доделать деталь.

– А можно и мне в мастерскую? – попросилась Лиза. – Я ее толком в прошлый раз не рассмотрела, а мне интересно.

– Ну, пошли, – согласился Глеб.

Лиза рассматривала инструменты и механизмы и в общем-то не давала Глебу работать, расспрашивая его с большим интересом.

– Знаешь, я сейчас вспомнил, как однажды рассказывал тебе, что не могу никак разобраться, что же поломалось в двигателе, тебе тогда лет десять было, – улыбнулся он.

– Одиннадцать, – уточнила Лиза и напомнила: – Вы тогда всей компанией приехали на дачу к дяде Андрею, и девушек с собой привезли, и хорошо так поддали, и ты решил прогуляться и подышать, чтобы немного протрезветь. А я сидела на ступеньках бани и читала книжку, ты подсел рядом и сначала объяснил мне все про «поддали и протрезветь», а потом вдруг принялся рассказывать про сломанный механизм…

– А ты так внимательно слушала, и тут в какой-то момент до меня дошло, кому и что я рассказываю, – улыбаясь воспоминаниям, подхватил он, – остановился и говорю, извини, тебе ведь это совсем не интересно, а ты с таким умным видом отвечаешь: «Почему, на самом деле, теперь и мне интересно, виноват ли штуцер».

– А у тебя сделалось такое лицо, – рассмеялась Лиза.

– А ты добавила, – подхватил Глеб, – что для начала хотелось бы понять, что такое штуцер?

– И ты так хохотал! – смеялась она. – От смеха ты завалился на бок, у тебя текли слезы, и ты никак не мог остановиться.

– Это еще что! – поделился он. – Я и сексом-то толком не смог тогда ночью заняться, в самый важный момент вспоминал это твое заявление и совершенно серьезную рожицу и начинал хохотать. Девушка, между прочим, обиделась.

– Знаешь анекдот про бороду? – спросила вдруг Лиза.

– Не припомню.

– Ну, это старый анекдот… В двадцатых годах в Питере повадились водить экскурсии в один из дворов и показывать уникального дворника. Здоровенный дядька, седой, с длинными волосами и окладистой бородой. «Вот смотрите», – показывают любопытным. А дед с удовольствием демонстрирует: пригладил волосы, бороду клинышком поправил, приосанился. «Вылитый граф Толстой, – комментирует экскурсовод. – А теперь…» Дед волосы взлохматил, бороду разделил надвое и раздвинул в стороны, повернулся другим боком и надулся. Толпа ахнула: «Карл Маркс!» Тут к деду подходит мужичок какой-то неказистый и спрашивает: «Скажите, любезнейший, а если бороду сбрить?» Дед задумался, почесал голову и отвечает: «Сбрить-то можно, а умище-то куда денешь?»

– Это про тебя, Протасов, – резюмировала Лиза. – Ты хоть в какой тайге ни спрячься, умище-то свой никуда не денешь, все равно любимой инженерией и механикой займешься. И знаешь, мне кажется, что здесь ты уже сделал все, что можно: все улучшил, модернизировал, напридумывал и воплотил в жизнь. Потолок. Дальше тут развиваться некуда, – и спросила напрямую, глядя ему в глаза: – Тебе не кажется, что пора возвращаться на свою любимую работу?

Улыбку с его лица словно водой смыло. Он помолчал, посмотрел на нее не самым добрым взглядом и сказал очень твердо и коротко:

– Нет.

– Но почему? – недоумевала Лиза. – У тебя талант, дар, а когда человеку дается такое дарование, то одновременно вручается и ответственность за него и обязанность охранять всячески. Ты не можешь сидеть в глуши и заниматься сельским хозяйством всю оставшуюся жизнь! Ты чертежи читаешь, как захватывающую художественную литературу, как крутой детектив, ты мыслишь технически! Ты человек техносферы, цивилизации! Таких специалистов, как ты, в стране единицы, и все на вес золота, и ты об этом хорошо осведомлен! Это бред какой-то – так поступать со своим даром, в полном смысле слова зарывая его в землю!

• Предыдущая
• 45/54
• Следующая