Крик души (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна - Страница 39
- Предыдущая
- 39/124
- Следующая
Оставалось только убегать. В глубокую пустоту, в черную темноту, в немую ночь одиночества.
И он убегал. Мчался, нажимая на газ, до упора вдавливая педаль газа в пол, и оставляя позади себя боль.
Убегая от боли, он, тем не менее, навстречу боли и бежал. И эта боль пожирала его, рвала, кромсала.
Ничего не станет, как прежде. Прошлое не возвращается. Остаются лишь воспоминания.
Антон резко затормозил на набережной и выскочил из машины, жадно ловя ртом холодный воздух ночи.
Пожалел, что не курил. Впервые в жизни пожалел об этом. Засунув руки в карманы джинсов долго еще стоял, закинув голову вверх и закрыв глаза, потом смотрел на Москву-реку и, стискивая губы, думал о том, что говорил отец, вспоминал и прокручивал все детали и мгновения произошедшего разговора.
А когда, немного успокоившись, в половине третьего ночи все же вернулся домой, застал ее.
Она лазила на кухне, раскрывая полки и заглядывая в холодильник.
Еще у двери услышав странные шелестящие звуки, доносившиеся из столовой, он, нахмурившись, двинулся туда. В светлой щелочке, образовавшейся от приоткрытой дверцы холодильника, он мгновенно заметил застывший в полутьме детский силуэт, резко обернувшийся при его появлении.
Тихий испуганный вскрик… и она тут же захлопнула дверцу, словно желая раствориться в темноте.
И Антон почему-то сорвался. Понимал, конечно, что она ничего плохого не делает, но все же…
Щелкнул выключателем, мгновенно подскочил к девочке и, схватив ее за плечи, затряс хрупкое тельце, набросился на нее с колкими обвинениями и упреками. Не обращая внимания на палку колбасы, зажатую в дрожащей руке, на испуганные, широко раскрытые, блестящие от ужаса черные глаза с застывшим в них диким страхом. Вообще ничего перед собой не видя, и, словно не осознавая, что творит.
Все растворилось в событиях и числах, словах и поступках, смешалось в один вертящийся вокруг него водоворот, ураганным вихрем подминая его под себя и выбивая почву из-под ног.
Разговор с отцом, его горящее мольбой и решительностью лицо, злобные крики и упреки. Громкий треск захлопнувшейся двери. Визг тормозов и бесконечная вереница светящихся московских улиц.
А потом, неожиданно, как выхваченная из памяти картинка недавнего прошлого… Она. Сжавшись в комочек, сидит в углу, прижимаясь в кирпичной стене, дрожит всем телом, смотрит на него зачарованными глазами с горящим внутри зрачков испугом, словно силится что-то сказать, но молчит… Бьется в его руках, вырывается, но он держит крепко, не отпускает…
Трясет ее за плечи, как сумасшедший, и кричит, искаженным злобой лицом нависая над ней.
Что на него нашло, он не мог объяснить и потом, а тогда, в тот самый момент, он и вовсе не понимал, что делает, продолжая отчаянно подавлять, больно, жестко, грубо сжимая пальцами тоненькие плечики девочки и изрыгая на нее необоснованные обвинения.
— Ты что тут делала?! Ночью?! — воскликнул он с чувством. — Тебе мало того, что ты уже имеешь, ты хочешь нас еще и обокрасть?! — он сильно тряхнул ее, заметив помутившимся сознанием, как дернулась назад ее голова. — Обокрасть нас хочешь?! Ах ты, маленькая воровка!..
Она застыла недвижимо, даже не шелохнулась, смиренно принимая его жестокие слова и грубые захваты, но вдруг ее голова резко дернулась, она посмотрела на него. Прямо в глаза, пристально, прямо.
И тут он понял, ощутил, что что-то вдруг, молниеносно изменилось.
Он резко остыл, тяжело дыша и глядя в ее лицо, бледное, с красными, сонными глазами, и, уставившись на дрожащие сильной дрожью губы маленькой девочки, нервно сглотнул.
Что же он наделал?.. Что же он наделал!?
Сердце бешено барабанило в горле, а надломленная тупая боль образовывала зияющую дыру в груди.
Захват его рук ослаб, он почти выпустил ее из онемевших вмиг пальцев, и все смотрел на ее личико, на подрагивающие ресницы, на широко раскрытые глаза, на приоткрытые губы. Ее испуг, ее страх, ее обиду… Он все ощутил на себе. Словно в него вонзили все эти чувства, обнажая его перед ними.
И он испугался своего поведения, глядя в горящие незнакомым ему блеском глаза.
Всего мгновение. Ничтожное и ледяное мгновение. Казалось, оно длилось бесконечно.
Сначала застывшая в его руках бесчувственной игрушкой, Даша уже в следующий миг забилась, стала сопротивляться, не раздумывая, как разъяренная, дикая кошка, бросилась на Антона и, вцепившись ему в волосы, принялась отчаянно рвать их на себя. Она дергала его, ногтями впивалась в кожу лица и царапая ее до появления первых капель крови. Царапалась, брыкалась, вопила, била его кулачками, пыталась задеть кожу зубами и снова впилась в его волосы и щеки.
Ошеломленный, он пытался скинуть ее с себя, отцепить крепкие маленькие ручонки от своего тела, но девочка, словно срослась с ним. Ногами она оплела его за талию, повиснув на ней намертво, а ногти ее продолжали отчаянно полосовать его лицо, щеки и виски. Под ногтями появилась кожа, горячая, липкая кровь текла по ее рукам так же, как и по его лицу, но она продолжала неистово бороться.
Антон взвыл от боли и, схватив ее за волосы, потянул их на себя. Девочка даже не дернулась, продолжая разъяренно царапать его лицо и истерично биться в крепких руках.
— Безумная! Идиотка! Отцепись от меня! — закричал парень, борясь с девочкой и пятясь назад.
Со стола упала ваза с фруктами, яблоки покатились по полу, две чашки с недопитым чаем опрокинулись, разливая желтоватую жидкость, с кухонных полок посыпались банки с крупами, сахарница и салатница с пронзительным бьющимся звуком разбились о пол, разлетевшись на осколки.
Антон подскочил на ноги, Даша, повиснув на нем, вцепилась в его тело мертвой хваткой. Шатаясь, он ударился о стену и, стараясь оторвать от себя обезумевшую девочку, хватал ее за спину и волосы.
— Отпусти меня! — орал он бешено. — Отпусти меня, идиотка!
Где-то вспыхнула яркая вспышка света. Послышались голоса и быстрые шаги в сторону кухни.
— Антон!? — это отец, взволнованный голос, почти кричит.
— Что там случилось?.. — это Тамара Ивановна, обеспокоенно, нервно.
— Он на кухне…
— Сумасшедшая! Отпусти меня, зараза! — кричал Антон, чувствуя на губах и языке солоноватый привкус собственной крови, стекающей от висков по щекам к подбородку. — Тварь такая, отпусти!
— Я не воровка! — закричала девочка, вцепившись теперь ногтями в майку на его груди. — Не воровка!..
— А кто же ты? — взорвался Антон, осознав, что девочка устала бороться. — Кто ты тогда?! — воспользовавшись ее легким секундным замешательством, парень схватил ее запястья и, крепко сжав их своими руками, отцепил Дашу от себя, приподняв над собой. — Сумасшедшая! — выкрикнул он в ее заплаканное лицо. — Тебя надо в психушку запихнуть, ненормальная!
Девочка вновь стала биться в истерике, она рвалась, пыталась царапаться, била его ногами, вертела головой в разные стороны, слезы текли по ее впалым щекам, а губы предательски дрожали.
Она дико кричала, у него в висках стояло жуткое эхо ее крика, а потом вдруг…
— Что здесь происходит? — вскричал отец и бросился к ним. — Антон!?
Парень даже не посмотрел на него, продолжая крепко сжимать девчонке руки.
— Антон! — настойчиво, в ужасе повторил отец.
— Что?! При чем здесь я?! — заорал тот в ответ, опять сорвавшись. — Это твоя девчонка закатила истерику! Ненормальная!
— Отпусти ее, Антон! — схватил сына за руки профессор Вересов, вынуждая сына отпустить Дашу. — Отпусти ее, я тебе говорю! Сейчас же!
— О Боже, — в кухню вбежала Тамара Ивановна, — что здесь происходит?!
— Ничего! — огрызнулся парень. — Ваша гостья сошла с ума! Она набросилась на меня!
Он, наконец, отпустил Дашу, почти швырнув ее отцу, и тот поймал девочку и прижал к себе дрожащее крупной дрожью маленькое тельце. Она истерично, громко плакала в голос, не стесняясь и не смущаясь слез, как раньше.
Олег прижал ее к себе, обнимая за плечи, и, поглаживая ее по спине и голове, все шептал:
- Предыдущая
- 39/124
- Следующая
