Тайна моего дома (ч. 1, 2) (СИ) - Белая Елена Михайловна - Страница 107

• Предыдущая
• 107/185
• Следующая

— Прости! Но я больше не могу это слушать, — прохрипел Райн, спустя всего лишь пару часов песнопений. Дико обрадовалась тому, что теперь уже не одна с этой пугающей темнотой, да и надо признаться, горло в последние пол часа начало меня подводить. Поэтому с облегчением свернула свой незапланированный концерт.

— Как ты? — спросила я, позволяя себе погладить его по волосам. Со стороны казалось, что они должны быть жесткими, но на самом деле были такими мягкими, что хотелось утопить в них всю пятерню.

— Нормально, все жизненно важные органы восстановил, остальное само заживет, — мужчина отодвинулся от моей руки, приподнялся и сел рядом со мной, опираясь спиной на стену пещеры. — Ты мне скажи, зачем ты тут так орала? Пыталась шаманскими песнопениями вернуть меня из мира мертвых?

— Нет, это я от страха. А что тебя можно так оживить?

— Думаю, что таким образом ты и настоящего покойника сможешь поднять. Особенно вот этой слезливой: «И там нааад сырою мооогилой склонился молоденький вор…».

Мы немного помолчали, а потом одновременно засмеялись. Есть очистительные слезы, а у нас был очистительный смех. Мы сидели, прислонившись плечами, и хохотали на всю пещеру, которая отвечала нам своим далеким эхом, словно друг, который понимает и разделяет нашу радость, наш гимн жизни. Постепенно вернулась тишина, в которой особенно пронзительно понималось, что мы здесь только вдвоем, так близко… после поцелуя-прощания.

Я почувствовала, как Райн встает, судя по доносившимся в темноте шагам, он разминался. Да, мне бы это тоже не помешало: тело за время сидения затекло, поэтому процесс принятия вертикального положения стал настоящим мучением. Ноги одновременно ужалили тысячи пчел, прокололи тысячи иголок, их будто окунули в леденящую воду. Вместе с болью возвращалась чувствительность.

Прислонилась к камням, не хотелось думать совершенно ни о чем. Хотелось просто стоять и слушать, как мечется где-то рядом Райн. Постойте, а чего он так разошелся, даже света не надо, чтобы понять, что мой маг носится туда-сюда мимо меня. Вентилятор что ли изображает? Так мне не жарко вроде.

— Посидишь одна? Хочу пройти немного по тоннелю, чтобы понять есть ли отсюда второй выход.

— Можно я с тобой? — робко поинтересовалась, стараясь скрыть свой страх перед гнетущей темнотой. Поводила перед собой руками и, нащупав рукав, потянула поближе к себе, тот оказал неожиданное сопротивление. Опять потянула, но тот ни в какую. Чего это он?

— Рай, а Рай, — используя понравившееся магу ласковое имечко, попыталась подольститься к нему, — Ну, возьмиии меня!

То, что прозвучало это несколько двояко, я поняла только, когда услышала в ответ слегка хрипловатый голос:

— Это… Ты лучше сиди, набирайся сил, а я схожу один.

— Только ты не долго, а то я буду волноваться, — смирилась я с неизбежным.

— Я мигом, ты даже не успеешь сказать «черничный пирог».

— Черничный пирог.

— Ну… не так быстро, — разыграли мы сцену из небезызвестного «Криминального чтива», чтобы немного разрядить обстановку.

Учитель поджег маленький бледный светляк и, не оглядываясь, двинулся по тоннелю, унося с собой всю мою храбрость. Я видела, как затухает вдалеке свет, слышала, как затихают шаги, и начинала отчаянно струсить.

И тут случилось непонятное: маг возвращался назад чуть ли не бегом. Сердце замерло в тревоге. Неужели там новая опасность?

В бледном свете огонька, лицо мужчины выглядело взволнованным и каким-то решительным что ли… Может быть, виной тому были тени, которые ложились на кожу, причудливо меняя черты при каждом движении?

Райн приблизился, легонько толкнул меня назад, так что я оказалась прижатой к стене. Обхватил ладонями лицо, с нажимом медленно провел большим пальцем, сминая губы, внимательно следя за грубоватой лаской. Прозрачные глаза скользнули вверх по щеке, так осязаемо, что сразу целая куча бабочек в моем животе одновременно взмахнула своими крыльями, закручивая меня в тугой узел желания. Мой взгляд поймали в плен льда и произнесли шепотом:

— Я так больше не могу… Ты сводишь меня с ума.

В это мгновение погас светляк, погружая нас в чернильную темноту, а мои губы оказались в плену незнакомых, сухих, горячечных губ Райна. И все… на меня свалилось небо, жахнуло по голове, оглушило, заставляя утонуть в себе. Еще несколько ударов сердца назад, здесь была Ася, а потом пропала. Она стала жадными руками, сдирающими совершенно неуместную одежду (кто ее вообще придумал? Зачем? Когда без нее так жарко и тягуче). Она стала кожей, вздрагивающей от каждого прикосновения, переплавляющейся в жидкий металл. Стала жадными губами, царапающими кончиками ногтей, покусывающими зубами, ласкающим языком, каждой клеточкой истомившегося тела.

То, что происходило с нами, нельзя было назвать ни любовью, ни сексом, только сумасшествием, причем обоюдным. Нетерпение, страсть, жажда, одержимость, тоска — мы пили этот коктейль огромными глотками, не страшась захлебнуться, не задумываясь о последствиях, требовательно отбирая друг у друга каждую крупицу огня и тепла. Только там впервые поняла, что совершенно не важно: в какой позе это происходит, насколько ты грязный и ароматный, сколько камней тебе впиваются в спину, как устали твои ноги, обнимать эти бедра.

Меня убивали и тут же возрождали вновь каждым толчком, движением, ритмом этого рваного танца. Я была птицей Феникс, такой же горящей и неистребимо живой. Я летала.

Время, сразу после близости может необыкновенно сроднить двух людей, переживших только что маленькую жизнь; за короткое время, рассказавших свою бесконечную историю любви. В этот момент все окутано ароматом нежности, пронизано трогательностью, наполнено прозрачной хрустальностью. Каждый жест, звук, поворот головы, дыхание — кажется аутентичным и совершенно неповторимым.

Но для кого-то это время может стать испытанием. Страсть схлынула, история прочитана, поставлена на полку, и продолжения ждать не приходится. Словно фотография, разорванная на две части: на одной остался он, на второй позабыта она, а неровный край разрыва, как напоминание о прошедшем. И тогда эти мгновения заполняются неловкостью и скомканными взглядами, извиняющимися улыбками и стыдливо спрятанными глазами.

В каком-то смысле мне повезло, темнота не позволила мне увидеть эти глаза, но я очень четко ощутила момент, когда он перестал быть моим. Кажется, вот только что жил, дышал, был только для меня, мой безраздельно до самых кончиков пальцев, до самого последнего волоска на теле. И тут же… одним движением, одной мыслью, уже чужой: полный сомнений, раскаяния и принадлежащий какой-то далекой Аматис.

Так уж случилось, но в тот момент я забыла как дышать. Раскрывала рот словно рыба, выброшенная на берег, а вдохнуть не могла, не получалось. Словно получила удар под дых. И вот, наконец, судорожный всхлип и воздух рванул в мои легкие, принося с собой кислород перенасыщенный болью. От того ли, что Райн сейчас все решал за нас двоих, отстраняясь, отгораживаясь от меня огромной непробиваемой стеной? Или от того, что случившееся не стало для него таким же откровением, как для меня? Не знаю. Жалела ли я о произошедшем? Нет, ни капельки, ни единой секунды. Для меня все было правильным, прекрасным, честным, даже, если случилось под влиянием момента. Даже, если мой мужчина сейчас топит себя в чувстве вины, мучается от угрызений совести.

Мне хотелось крикнуть ему: «Я не Вина твоя! Не Горечь! Не смей жалеть о нас!», но я, конечно, молчала.

Одежда нашлась с трудом, такая влажная и грязная до противного. Одевались в темноте, не проронив ни одного слова. Свет значительно упростил бы процесс, но почему-то казалось, что он здесь будет лишним, посторонним, слишком многое покажет. Зябко ежась, на ощупь залезла в рюкзак, жутко хотелось пить. Пару раз глотнула, мало, конечно, но надо экономить. Голод тоже давал знать о себе все отчетливее. Ну что же, пришло время «всем выйти из сумрака».

• Предыдущая
• 107/185
• Следующая