Санаторий - Дымов Феликс Яковлевич - Страница 12

“Не спать, не спать, не спать…” — голосом человека, уставшего от своих слов, кричал коридорный. Голос приблизился и от этого стал еще более невыносимым. Хлыщ приподнялся с кушетки и крикнул:

— Заткнись, собака!

Скрипнул замок. Дверь открылась. На пороге стоял коридорный.

— Встать!

Невыспавшиеся, озлобленные дикари нехотя слезали со своих кушеток.

— Желудя поднимите, — приказал коридорный.

— Его-то хоть оставь, — нерешительно заступился Корень. — Сам ведь знаешь. Вредно ему не спать.

— Вредно?! — Коридорный ехидно посмотрел на заступника. — Вон Хлыщу пусть спасибо скажет. За его “собаку” будете до утра уголь разгружать.

Подняли Желудя. Тот, ничего не понимая, моргал глазами. Дикари кое-как построились.

— Руки за спину, наполеоны! В котельную, шагом марш!

Строй из четырех дикарей двинулся по коридору.

— Ну-ка, повторяй за мной! — крикнул коридорный. — Не спать! По счету “раз” громче. Раз!

— Не спа-а-ать, — дурным голосом завопил Желудь. Все остальные промолчали. Коридорный махнул безнадежно рукой. Весь день он работал, и ему очень хотелось спать. Он уже проклинал и Хлыща за то, что тот не выдержал и огрызнулся, и себя за то, что заставил дикарей идти в котельную и сам был вынужден идти за ними.

Дикари проснулись окончательно и начали цыкать на Хлыща.

— Ты тоже хорош, — сказал ему Корень, — мог и потерпеть. Не так уж громко орал коридорный. Ему приказано, вот он и орет. Проорал бы свое да и спать пошел.

— Не знаю, как я сорвался, — начал оправдываться Хлыщ, — он мне такой сон перебил. — Хлыщ показал, какой сон.

— Сон, сон, — передразнил Серый. — Всегда из-за тебя…

— Не нуди, — сказал Корень. — Видишь, он уже раскаивается.

— На кой мне его раскаяние? Кто мне эти часы вернет? — не унимался Серый. — Господи, когда-нибудь это кончится или нет? Дадут они когда-нибудь выспаться наконец?

— Не нуди, — повторил Корень, — скоро все кончится.

— А, знаю эту басню, про белого бычка называется. Не верю я в это. Фикция, фата-моргана. А я так и думал, что ничего не выйдет, я же говорил — безнадега. Вы, тоже мне, подпольщики, заговорщики, союз смычка и шариковой ручки. Технократы отпетые. Я предупреждал его: не надо, Бычок, этого делать.

— Нуди потише, — попросил Корень. — Коридорный услышит.

— Пусть слышит, все равно всем тут крышка, — тихо буркнул Серый.

Коридор, казалось, был бесконечно длинным. Собственно, конца, по слухам, у него вообще не было, так как он был замкнутый. Но он был разбит на зоны, которые отделялись друг от друга санитарными шлюзами. Группа дикарей под надзором коридорного приблизилась к шлюзу. Часовой пропустил их к грузовому лифту. Когда вышли на поверхность, коридорный взял дополнительно санитара и отвел дикарей на пустырь за котельной. К пустырю подходила узкоколейка, на которой стояло несколько открытых вагонов с углем. Оставив дикарей с санитаром, коридорный пошел в подсобку за лопатами.

Недалеко от котельной возвышалась куча шлака. Дикари расселись на ее склоне. Желудь вообще разлегся, закинув руки за голову, и изрек:

— Сик транзит глориа мунди.

— Начинается, — прокомментировал Хлыщ и поднялся. — Зачем его разбудили? — Он полез вверх по сыпучему склону. Поднявшись метров на пять, съехал обратно, отчаянно сплюнул и подсел к санитару, который сидел здесь же на куче шлака.

— Послушай, любезный, угостил бы табачком, — попросил Хлыщ. — Недели три, как не нюхал. Хреново мне без табачку. Опять же, уснуть могу.

Санитар молчал. Дым от сигареты сносился ветерком прямо на Хлыща и вызывал внутри него отчаянный зуд. Хлыщ опять заскулил:

— Дай хоть разок потянуть, — но, видя, что санитар никак не реагирует, дал волю чувствам: — Ах ты, накопитель недоношенный, перфоратор шелудивый. Чтоб тебе процессор оборвало, чтоб у тебя интерфейсы поотсыхали…

Санитар, казалось, по-прежнему не обращал внимания на Хлыща. Он докурил сигарету, затушил окурок, а потом тщательно его растер. Появился коридорный с лопатами. Санитар подбежал к нему, помог снять лопаты с плеча и пожаловался, указывая на Хлыща:

— Вот этот оскорблял при исполнении.

— Этот может, — подтвердил равнодушно коридорный. — Что же он, ругался?

— Да, страшно ругался, и унизительно.

— А как ругался, нецензурно?

Санитар смутился.

— Он меня этим, интер…ин…фе…рейсом.

— Да нет, перфоратором, наверно, — поправил коридорный.

— Во-во, и этим тоже, — подтвердил санитар.

— Хлыщ, — крикнул коридорный, — ко мне!

Когда тот подошел, коридорный вручил ему лопату побольше. Хлыщ повертел ее и спросил:

— А штыковой нету?

— Иди, иди, — послал его коридорный.

Дикари поднялись и разобрали лопаты.

— Вот вам, молодчики, вагончик угля. До утра справитесь? Не слышу. Ладно, у меня время есть, не успеете к утру — будете до вечера тут мантулить.

Коридорный наказал санитару следить в оба.

— Эти, — сказал он, — переведены на строгий режим. Я скоро приду. Через час сделаешь перекур. На, — он протянул пачку сигарет, — дай им покурить, а то уснут.

Дикари принялись за работу. Работали молча. Трое загружали тележку. Серый отвозил ее к приемочному окну. Вначале ему тоже дали лопату, но он начал требовать справедливости, объясняя, что ему вредно работать рядом с Желудем. Когда возвращался с пустой тележкой, начинал зудеть, что, мол, они пусть не стоят, пока он ездит туда-сюда, а пусть уголь подгребают поближе. Никто ему не возражал. Хлыщ пытался спать на ходу, вызывая тот самый сон, который перебил коридорный. Он за пультом, а рядом молоденькая лаборантка, наклонилась к пульту, слушает его внимательно и так странно касается его плеча. Он ей нашептывает: “Милая моя, известно ли вам, что киберы не спят, не нуждаются они в этом. Вот вы наверняка не можете без сна. Да кто без него может обойтись? Как хорошо плюхнуться в свою постель! Знаете, милая, я люблю, когда белье чистое. Чистое, но облеженное. Такое оно помягче. Ляжешь, разбросаешь свои конечности по отдельности. Пусть каждая спит, как знает, и другой не мешает. Пусть каждая наслаждается, и об этом мне докладывает. А я уже сравню, подправлю: руку протяну, колено согну, или еще чего. Но главное, главное, милая моя девочка, это голова. Упаси боже, если низкая подушка или слишком мягкая. Только не перина. Нет, под себя — пожалуйста. Но под голову ни в коем случае. Некоторые говорят — на левом боку вредно спать. А я и на левом люблю, и на правом. Вот на спине только не могу уснуть. К одеялу тоже повышенные требования, как и к комнате. В комнате должно быть тепло. Я люблю, когда тепло, одеяло лучше пусть будет теплое. С таким одеялом легче поддерживать оптимальный режим в течение сна. Ах, милая моя, вы только вслушайтесь в эти слова: течение сна! Словно сон — это такая жидкость…”

— Хлыщ, кончай филонить, — сквозь сон послышался голос Серого.

Хлыщ подналег на лопату. У него уже не осталось даже сил огрызнуться. Кисловатая угольная пыль стала пробираться внутрь и мешала дышать носом.

Немного погодя санитар объявил перекур и выдал желающим по сигарете. Курили все, кроме Желудя.

— Курите, курите, — сказал санитар. — Только коридорному ни слова.

— Что это ты раздобрел? — подозрительно спросил Хлыщ.

Дикари опять расселись на шлаковой горе. Хлыщ обратился к Желудю:

— Взял бы сигарету, Желудь. Я бы не отказался, да и общество тоже.

— Не приставай, — вступился за Желудя Корень.

Желудь опять разлегся, закинув руки за голову.

— Сейчас изречет что-нибудь, — произнес в темноту Хлыщ. От сигареты он размяк и подобрел.

Действительно, Желудь глубокомысленно сказал:

— Не отчаивайся на достигнутом.

— Это он тебе, — засмеялся Хлыщ, тыкая в Серого. Тот выискивал в куче шлака камешки покрупнее и швырял их в покосившийся телеграфный столб. В сумраке не было видно, куда они летят, и попадание можно было установить только по звуку. По звуку было ясно, что Серый все время мажет. Сделав еще несколько попыток, Серый не выдержал, загреб побольше шлака и этой шрапнелью запустил в сторону столба.