Призрак и гот (ЛП) - Кейд Стэйси - Страница 9

• Предыдущая
• 9/47
• Следующая

— Одно — моему сыну, он живет во Флориде. Мне нужно, чтобы ты поехал туда и поговорил с ним за меня. Мне нужно, чтобы он знал, как сильно я сожалею о том, что сделал и что наговорил ему… Я не знал. Не понимал.

Уху. Видите? То есть, мне нужно не только лететь в другой штат, но так же сказать человеку, с которым я никогда в жизни не встречался, что его мертвый отец просит прощения. Когда я был помладше, то пытался помочь им — всем, кто обращался ко мне. Естественно, в то время полеты в другие штаты были так же за пределами моих возможностей, как и сейчас, но я делал все, что мог. И все это оканчивалось плачевно. Не верящие мне люди неизбежно начинали кричать на меня или звонить моей маме, или, что еще хуже, вызывать копов. Верящие же мне пытались удержать меня рядом с собой, плача и умоляя остаться с ними в качестве посредника межу ними и их любимыми. Меня, тогда еще ребенка, они пугали гораздо больше тех, что орали. Нет уж, спасибо, с меня хватит.

— Потом мне нужно, чтобы ты сказал ему не терять веру в Сонни. Я знаю, что вы с Сонни не очень ладите, но ты должен и с ним поговорить. Сказать ему, что еще не поздно. Я не хочу, чтобы он испортил отношения с отцом так же, как я испортил отношения с сыном.

Чтобы я, по собственной воле, говорил с Сонни, то бишь, директором Брюстером? Ну уж нет. Я подтянул рюкзак и повернул в коридор к кабинету миссис Педерсон. Может, она сегодня поставила фильм? Тогда мне не придется сильно напрягаться, пытаясь одновременно слушать урок и не слышать шепчущего мне в ухо старого доброго деда Брюстера.

— Это важно, — настаивал дед Брю. — Пожалуйста. Ты единственный, кто может это сделать, других таких я не встречал.

Моя решимость немного пошатнулась. Труднее всего было игнорировать вежливых и приятных. Мне становилось жаль их, застрявших в междумирье, вынужденных видеть последствия совершенных ими ошибок и не имеющих возможности ничего изменить. Но мне нельзя поддаваться. Иначе я окажусь в психушке.

Я достал из кармана допуск на урок и толкнул дверь в кабинет миссис Педерсон. Она читала лекцию. Ну здорово. Сегодня мне передышки не обломится.

Я протянул ей свой допуск и проскользнул к задней части класса на свое место. Сидевшая прямо передо мной Джуни чуть повернула голову в мою сторону, делая вид, что рассматривает облупившийся на ногтях черный лак.

— Все в порядке? — тихо спросила она. Булавки на ее нижней губе блеснули. Сегодня она была в своей стандартной униформе: армейском пиджаке, черной футболке, якобы поношенной клетчатой юбке, драных чулках и черных кедах. Глаза подведены черным. Одно ухо от мочки до самого верха украшали серьги. Одна серьга-кольцо была точно такой же как три моих в моем левом ухе — мы их вместе купили. Мы с Джуни дружили с девятого класса, ее тогда звали Эйприл, у нее были светлые волосы и она была лучшей ученицей. Она прекрасно знала, каков Брюстер.

Вытаскивая учебник по литературе и тетрадь, я не сводил глаз с рюкзака. Нам немало доставалось, пока мы не просекли, что миссис Педерсон не замечает, что ты с кем-то говоришь, если ты с этим человеком не переглядываешься.

— Все как обычно, — ответил я.

Это было неправдой. Дед Брю стоял в полуторе футах справа от меня, и другие мертвые начали проявлять к нам интерес.

В любой комнате, полной людей, мертвых не меньше половины от общей массы живых. Одни из них связаны с определенными людьми, другие — с определенным местом. Есть и забредшие случайно. В классе литературы их ежедневно бывает по семь-восемь. Большинство из них забивается вглубь кабинета и не путается под ногами. Они ненавидят ощущение, возникающее, когда кто-то сквозь них проходит. Обычно они ведут себя тихо и не шумят, но это быстро изменится, если они обнаружат, что кто-то может их слышать и видеть.

Сегодня в классе присутствовало несколько дедов и бабуль. Я это мог определить только по стилю их одежды: устаревшая военная форма, юбки аля Джун Кливер и туфли на шпильках, очень короткие и широкие галстуки у мужчин в костюмах. Когда люди умирают естественным образом — от старости, например — и остаются сгустком энергии здесь, то этот сгусток энергии обычно обретает ту человеческую форму, которую они сами себе представляют. Никто никогда не представляет себя старым, поэтому обычно призраки предстают двадцатилетними, в той одежде, которую носили молодыми.

У доски в классе стояли Лизель Маркс, лучшая школьная подружка миссис Педерсон, и парень Лизель — Эрик. Фамилию Эрика я не расслышал. Почти всегда говорила одна Лизель. Не совсем понимаю, почему тут все еще околачивался Эрик, ему было страшно скучно большую часть времени. Лизель с Эриком погибли в автомобильной аварии где-то в семидесятых, возвращаясь домой с выпускного бала, отсюда и ее длинное платье в горошек, и его голубой смокинг. Призраки людей, умерших насильственной и/или неожиданной смертью как правило зациклены на том, почему и каким образом умерли.

Насколько я понял из бесконечной и бессвязной болтовни Лизель, она кинула Клэр — миссис Педерсон, чтобы пойти на выпускной бал с Эриком, парнем, который нравился самой Клэр. И теперь она была уверена, что именно из-за этого, да еще и из-за секса, которым они занимались на заднем сидении автомобиля, ей суждено торчать в междумирье, пока Клэр ее не простит.

Джексон Монтгомери, однако, был привязан к школе гораздо сильнее любого другого человека. Он умер в восемнадцать лет, здесь, на баскетбольном поле, от какого-то скрытого сердечного дефекта — о таких передают иногда в новостях. Он был звездой-нападающим, ведущим команду к областным финальным соревнованиям, когда упал на пол посреди решающей игры. В таких случаях в то время под рукой не было дефибрилляторов. Парень умер, и его команда проиграла, но Джексон, или Джей, кажется, не знал ни того, что он умер, ни результата игры. Сегодня, как и в любой другой день, он сидел за пустой партой, постукивая ногой от нетерпения в ожидании вызова в спортзал на собрание команды перед последней игрой.

Ну и, конечно же, здесь был дед Брюстера.

— Ты не можешь игнорировать меня вечно. Я видел, что ты можешь делать, своими собственными глазами, — сказал он чересчур громко.

Я еле сдержался, чтобы не поморщиться. Чтоб этому Брюстеру пусто было за то, что он забрал мою Марси.

Один из молодо выглядящих дедков злобно зыркнул на деда Брю.

— Эй, приятель, не мог бы говорить потише? Моя внучка учится тут.

— Она не может слышать меня. Эээээй? — Закричал, сложив ладони рупором, дед Брю Дженнифер Майер — одной из подружек-чирлидерш Алоны Дэа. Естественно, она и глазом не моргнула. Наоборот, клевала носом и готова была отрубиться.

— Прекрати! — велел дед Дженнифер. На нем был костюм и дурацкий короткий галстук. Он походил на бандюгана из старого фильма.

Дед Брю не удостоил его ответом, повернувшись ко мне.

— Видишь, с чем мне приходится мириться, малыш? Сделай мне всего лишь одно одолжение, и я смогу, наконец, покинуть эту промежуточную станцию по дороге в ад. — Он бросил на деда Дженнифер через плечо гневный взгляд, на что тот, к моему изумлению, показал ему фак.

Звучит заманчиво, легко и просто, но мой собственный опыт говорит об обратном. В половине случаев мертвые даже не знают, почему все еще не ушли. Да, дед Брю жаждет передать послания сыну и внуку, но это далеко не гарантия того, что он будет свободен после исполнения своих желаний. На самом деле, все может только ухудшиться. Мне несколько раз удалось помочь людям «двинуться дальше», но это произошло лишь после того, как они сделали или приняли что-то, чего не хотели. Даже в смерти люди отказываются что-то признавать.

Я стойко смотрел прямо перед собой, пытаясь сконцентрироваться на том, что говорит миссис Педерсон.

— Некоторые считают, что все эти пьесы написал не Шекспир, — бубнила она.

— Хочешь днем навестить Лил? — прошептала Джуни уголком рта.

— Сегодня четверг, — не подумав, ответил я. Последние восемь месяцев мы ходили в больницу по пятницам — только в этот день недели мама работает в закусочной во вторую смену. Она бы жутко перепугалась, узнай, что я не вернулся домой сразу после школы.

• Предыдущая
• 9/47
• Следующая