Адюльтер - Коэльо Пауло - Страница 44

• Предыдущая
• 44/46
• Следующая

– Ты хочешь первой?

Да, хочу. Потому что в случае чего ты позаботишься о детях. И кроме того, всю жизнь будешь терзаться виной – ведь это тебе пришла в голову эта безумная идея. А меня будешь вспоминать как спутницу жизни, которая была рядом с мужем в горе и радости, в тихой обыденности и в рискованных эскападах.

– Мы готовы, мадам.

Это ты – инструктор? Не слишком ли молод? Я бы предпочла прыгать с руководителем группы, как-никак это – мой первый раз.

– Я прыгаю с шестнадцати лет: лица моложе не допускаются. Прыгаю уже пять лет и не только здесь, но в разных концах света. Так что не беспокойтесь, мадам.

Его снисходительный тон раздражает меня. Старших – и их простительные страхи – надо уважать. И вообще не следует говорить об этом во всеуслышание!

– Не забывайте инструкции. И когда начнем скользить, не останавливайтесь. А мне предоставьте все остальное.

Инструкции! Можно подумать, мы с этим делом накоротке, а меж тем у них терпения хватило лишь на то, чтобы объяснить нам: риск заключается как раз в желании остановиться на середине. Еще внушали, что, приземлившись, следует продолжать движение, пока не почувствуем, что нащупали почву под ногами.

О, так ведь это же моя мечта – ощущать почву под ногами! Подхожу к мужу и прошу его прыгать последним – так он успеет увидеть, что произойдет со мной.

– Фотоаппарат возьмете? – спрашивает инструктор.

Камера может быть закреплена на конце алюминиевого штырька сантиметров шестьдесят длиной. Нет, не хочу. Не хочу прежде всего потому, что прыгаю не ради удовольствия позже показать себя другим. А кроме того, если удастся преодолеть панику, я буду не любоваться пейзажем, а тем, как бы его получше снять. Я усвоила этот урок, еще когда в отрочестве с отцом ходила на Маттерхорн и останавливалась ежеминутно, чтобы сделать снимок. Наконец отец вспылил: «Неужели ты думаешь, что вся эта величавая красота уместится в квадратик пленки?! Постарайся запечатлеть это в сердце! Это важнее, чем пытаться демонстрировать окружающим свои впечатления».

Мой спутник с высот своей мудрости, обретенной к двадцати одному году, начинает закреплять на мне стропы и ремни с большими алюминиевыми пряжками. Креслице-сиденье приторачивается к параплану: я впереди, инструктор – за мной. Есть еще время отказаться, но я уже не я. Ни на что больше не реагирую.

Усаживаемся, готовимся, а юный ветеран и главный инструктор обсуждают направление и силу ветра.

Вот он устраивается у меня за спиной, и на затылке я ощущаю его дыхание. Оглядываюсь и мне не нравится то, что я вижу: на белом снегу разостлана цепочка разноцветных тканей, а к ним привязаны люди. В конце шеренги – мой муж: как и все, он в мотоциклетном шлеме. Понимаю, что выбора у него нет и он будет прыгать минуты через две-три после меня.

– Мы готовы. Разбегайтесь.

Я не двигаюсь.

– Давайте! Начинайте разбег.

Объясняю, что не хочу кувыркаться в воздухе. Предлагаю спуститься тихо и плавно. Пять минут полета – это более чем достаточно для меня.

– Вы мне все это скажете в воздухе. Ради бога… тут ведь очередь. Мы должны прыгнуть.

Я лишена собственной воли и подчиняюсь приказам. Бегу по направлению к пропасти.

– Быстрей!

Прибавляю ходу. Термобашмаки разбрасывают снег во все стороны. На самом деле это не я бегу, а робот, автомат, выполняющий голосовые команды. Начинаю кричать – не от страха или восторга, а инстинктивно. Я, как сказал бы кубинец, вновь стала пещерным человеком. Мы боимся пауков, насекомых, а в таких ситуациях – кричим. Всегда и неизменно.

Внезапно мои ноги отрываются от земли, я изо всех сил вцепляюсь в ремни, которыми пристегнута к сиденью, и перестаю кричать. Инструктор еще несколько секунд продолжает бежать – и вот мы уже не на прямой линии.

И жизнями нашими распоряжается теперь ветер.

В первую минуту я не открываю глаза – и потому не чувствую высоты, не вижу гор и не испытываю страха. Пытаюсь представить, что нахожусь у себя дома, на кухне, и рассказываю сыновьям о том, как мы съездили в отпуск: может быть, о городе, где мы побывали, может быть, о гостинице, где жили. О том, что их отец напился до того, что на обратном пути в отель упал, я рассказать не могу. Как и о том, что рискнула полетать, – они непременно захотят попробовать. Или еще того хуже – просто выпрыгнут из окна нашего дома.

Тут я наконец осознаю собственную глупость – чего же я лечу зажмурившись? Никто ведь не заставлял меня прыгать. «На моей памяти не было ни единого происшествия», сказал портье.

И я открываю глаза.

Но описать, что я вижу и ощущаю, мне не под силу. Внизу расстилается долина, соединяющая два озера, а посреди долины стоит город. Я лечу, я свободно парю в воздухе, по воле ветра описывая круги. Окружающие нас горы уже не кажутся такими высокими и грозными: они стали дружелюбны, и солнечные лучи, отражаясь от покрывающего их снега, бьют во все стороны.

Выпустив ремни, я раскидываю руки, как птица – крылья. Инструктор позади понял, наверно, что я теперь – другая, и начинает не снижаться, а подниматься, пользуясь невидимыми потоками теплого воздуха, обнаружившимися в атмосфере, которая только что казалась совершенно однородной.

Перед нами оказывается орел – взмахивая крыльями, он плывет в этом же океане, без малейшего усилия определяя свой таинственный полет. Куда он стремится? Или просто наслаждается жизнью и окружающей его красотой?

Мне кажется, между нами установилась телепатическая связь. Инструктор следует за ним, орел указывает нам путь. Показывает, где именно мы должны оказаться, чтобы взмывать все выше и круче к небу. Нечто подобное этому я испытывала тогда, в Ньоне, когда бежала, пока окончательно не выбилась из сил.

А орел говорит мне: «Иди сюда. Ты и есть небо и земля, ветер и облака, снег и гладь озер».

Мне кажется, я нахожусь в утробе матери – так надежно я защищена, так спокойно мне, и все для меня впервые. Скоро я появлюсь на свет, произойдет мое перевоплощение в человека, обеими ногами ступающего по лицу Земли. Но пока я всего лишь пребываю в этом лоне и, не противясь, даю унести себя куда угодно.

Я свободна.

Да, я свободна. И орел прав – я и есть все эти горы и долы. У меня нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Я познаю то, что люди определяют словом «вечность».

На долю секунды появляется мысль – неужели у всех, кто прыгает, возникают такие ощущения? Да разве это важно?! Не хочу думать о других. Я плыву в вечности. Природа говорит со мной как с возлюбленной дочерью. Гора говорит мне: ты обрела мою мощь. Озера говорят: у тебя – наше безмятежное спокойствие. Солнце советует: сверкай, как я, позволь себе выйти за свои пределы. Слушай.

И тогда я начинаю слышать голоса, которые так долго были заглушены и задушены навязчиво повторяющимися мыслями, одиночеством, ночными кошмарами, страхом перемен и страхом все оставить как есть. И чем выше мы поднимаемся, тем дальше я от самой себя – прежней.

Я теперь – в другом мире, где все так ладно пригнано одно к другому. Где-то далеко осталась прежняя жизнь, заполненная неотложными делами и обязанностями, неосуществимыми желаниями, страданием и удовольствием. Я ничем не владею, я сама стала всем.

Орел направляется к долине. Раскинув руки, повторяю движения его крыльев. И если бы кто-нибудь увидел меня сейчас, то не понял бы, кто я, ибо я свет, пространство, время. Я – в другом мире.

А орел говорит мне: это вечность.

А в вечности мы перестаем существовать сами по себе и становимся лишь орудием в той Руке, что сотворила горы, снег, озера, солнце. Я возвращаюсь в ту точку, в тот миг, когда создается мироздание. И хочу служить этой Руке.

Появляются и исчезают мысли, но то, что я чувствую, не меняется. Мой дух покинул телесную оболочку и смешался с природой. Как жаль, что и орел, и я приземлимся в парке перед отелем. Впрочем, разве важно, что там будет дальше? Пока я здесь, в материнском лоне, сотворенном из ничего и из всего.

• Предыдущая
• 44/46
• Следующая