Дядюшка Наполеон - Пезешк-зод Ирадж - Страница 42

• Предыдущая
• 42/113
• Следующая

В разгар споров о вражде Ширали и пекаря произошло совершенно неожиданное событие, заставившее всех остолбенеть от изумления. Затаив дыхание, родственники смотрели и не верили своим глазам – на пороге дядюшкиной залы стоял мой отец. Я искоса поглядел на дядюшку Наполеона. Казалось, он в эту минуту стал даже выше ростом. С выпученными глазами и открытым ртом он, не отрываясь, смотрел на вошедшего.

– Я пришел поцеловать вам руку и молить о прощении… Простите меня, ага! – сказал отец и, пройдя через залу, остановился в двух шагах от дядюшки, но тот сидел все так же неподвижно.

Сердце мое гулко колотилось в груди. Мне хотелось крикнуть дядюшке, чтобы он не отвергал благородного порыва отца. Наверно, все остальные испытывали в этот миг то же, что и я. Последовавшая затем пауза тянулась вечность. Но вдруг дядюшка тоже простер руки к отцу, и они заключили друг друга в тесные объятия.

Из груди родственников вырвался восторженный крик радости. Моя мать бросилась к дядюшке и отцу и расцеловала обоих.

Я кинулся к комнате, где, как мне было известно, сидела в заточении Лейли, и закричал:

– Лейли, Лейли! Выйди, погляди… Выйди же! Смотри, наши отцы помирились!

Лейли неверными шагами вышла из комнаты и, увидев, что недавние враги обнимаются, схватила меня за руку и крепко сжала ее в своей. Я прошептал ей на ухо:

– Лейли, я очень счастлив!

– Я тоже.

– Лейли, я люблю тебя.

Лейли покраснела и чуть слышно ответила:

– Я тебя тоже.

Все во мне затрепетало, горячая волна захлестнула меня и пронизала огнем. Под влиянием минуты я протянул руки, чтобы прижать Лейли к груди, но тут же опомнился и повел свою возлюбленную в залу. Отец, держа дядюшкину руку в своих, продолжал извиняться за все, что он сказал и. сделал, а дядюшка медленно кивал головой и повторял, что это пустяки и что он уже забыл былые обиды.

Я подошел поближе к отцу, но, на всякий случай, уже не держал Лейли за руку, боясь привлечь внимание родственников.

Когда все расселись, отец, уставившись на ковер, устилавший пол залы, странным, незнакомым голосом сказал:

– Сегодня произошло событие, перевернувшее всю мою душу. Я встретил на улице одного моего знакомого, очень известного человека, занимающего крупный пост, и, когда речь зашла о вас, он сказал нечто такое, что меня потрясло. Он сказал: «Вы должны гордиться, что в вашей семье есть такой человек». Ах, если бы вы только знали, как тепло он о вас отзывался. Он говорил, что слышал от майора Саксона, который во время первой мировой войны долго служил в Иране, что, если бы не вы, многое в этой стране было бы совсем по другому. Если бы не ваша доблестная борьба, если б не ваш патриотизм, англичане сумели бы наделать здесь много бед. Од сказал, что во времена военных кампаний на юге англичане готовы были заплатить любому, кто вас убьет, миллион фунтов стерлингов.

Дядюшка слушал, не отрывая глаз от отца. Его лицо постепенно принимало непривычно растроганное, выражение, на губах заиграла лучезарная улыбка. А отец все так же взволнованно продолжал:

– Этот же человек рассказал мне о вашей борьбе со сторонниками абсолютизма. Он говорил, что, если б не ваша самоотверженность, у нас бы, наверно, до сих пор. не было Конституции…

Дядюшка с детским любопытством жадно спросил:

– А кто же этот человек?

– Простите, но я не могу назвать его имени. Поскольку он пересказал мне слова майора Саксона, для него это может оказаться опасно. Вы же сами знаете, что англичане безжалостны. А особенно сейчас, когда они затеяли такую большую войну и Гитлер каждую ночь их бомбит…

Дядюшка был настолько умилен, что еще немного и он, наверно, бросился бы к отцу на шею и поцеловал его прямо в губы.

Внимательно слушавший рассказ отца, Маш-Касем сказал:

– Говорят, камня на камне не остается… Уж я-то знаю, как англичаны от нашего аги страдали. Да ежели б агу сейчас против них послали, он бы им такое устроил, что и трем Гитлерам было бы не под силу.

Отец продолжал:

– И я почувствовал необыкновенную гордость за вас, огромное к вам уважение… Все мои обиды – это просто постыдное недоразумение. По воле судьбы я» наконец прозрел.

Наверняка, все вокруг догадывались, что отец врет. Родственники прекрасно знали, что битвы дядюшки с мятежниками, его борьба с иностранцами и подвижничество во имя Конституции – лишь плод его собственного воображения, и всем было хорошо известно, что мой отец еще меньше других верит в дядюшкины измышления. Но тем не менее отцовские хвалебные разглагольствования крайне обрадовали родню, потому что все были уверены, что отец сочинил эту историю, чтобы положить конец распрям и вражде.

А у меня с каждой минутой настроение падало. Стоило отцу произнести первые льстивые слова, как у меня возникло смутное подозрение, что происходящее каким-то ужасным образом связано с подслушанным мною разговором между отцом и аптекарем, И я все меньше верил в искренность отцовских добрых помыслов.

Господи! Хоть бы я ошибался! Хоть бы отец на самом деле решил прекратить войну против дядюшки! Господи, всем сердцем молю тебя, чтобы в поступке отца не крылось нового подвоха!..

А отец продолжал петь дядюшке дифирамбы:

– Этот человек мне еще сказал, что если бы англичане не были сейчас так заняты войной с Гитлером, они бы не оставили агу в покое. Он говорил, что на всем Востоке никто не нанес такого удара по планам англичан, как вы… Он говорил, что лично слышал от самого майора Саксона, что лишь двоим людям на свете удалось загнать англичан в тупик. Во время первой мировой войны таким человеком были вы, а в нынешней войне – это Гитлер!..

Если бы в дядюшкину залу заглянул сейчас человек, побывавший тут час назад, он вряд ли поверил бы своим глазам. На совсем недавно хмурых, угрюмых лицах сияли улыбки. Все были оживлены, шутили и смеялись. С насупленным видом сидел лишь Дустали-хан, то и дело вслух сожалевший об отсутствии Асадолла-мирзы. Но я легко мог догадаться, что Дустали-хана гложет мысль о том, что Асадолла-мирза сейчас не где-нибудь, а именно в доме у Ширали. Дустали-хан вообще не любил Асадолла-мирзу. Скорее всего, это объяснялось тем, что на семейных сборищах Асадолла-мирза часто над ним посмеивался, а за глаза называл его Дустали – хамом. С другой стороны Дустали-хан терпеть не мог Асадолла-мирзу еще и потому, что сам был изрядным бабником, а все женщины в семье и их приятельницы обожали общество Асадолла-мирзы. Всякий раз, как несчастный Дустали-хан пытался рассказать какую-нибудь пикантную историю или анекдот, женщины обрывали его:

– Пожалуйста, не пытайся подражать Асадолле!

– Вот Асадолла, тот умеет насмешить!..

– Уж если берешься рассказать неприличный анекдот, делай это как Асадолла! Тут тоже вкус нужен!

В таких случаях Дустали-хан иногда не выдерживал и обрушивал на князя потоки брани. А еще одна причина ненависти Дустали-хана к Асадолла-мирзе заключалась в том, что, каждый раз, как Дустали-хан пытался завести шашни с какой-нибудь женщиной, он неизменно обнаруживал, что для Асадолла-мирзы она была уже пройденным этапом. И это особенно его заело в случае с женой Ширали, хотя, казалось бы, Асадолла-мирза никак не мог быть там первым.

И когда отец вовсю расписывал доблести дядюшки Наполеона, Дустали-хан не удержался и прервал его на полуслове:

– Может, все-таки подумаем, как быть с Асадоллой! До каких пор он собирается сидеть в доме этого безродного мясника?!

Дядюшка сурово прикрикнул на него:

– Дустали, что за манеры! Разве ты не видишь, что человек говорит?! Да, да, продолжайте.

И отец продолжил:

– Так вот, майора Саксона направили в Иран как раз в середине первой мировой войны…

Ловивший каждое слово Маш-Касем спросил у дядюшки:

– Ага, а это не тот высокий, на которого вы с саблей бросились? Он еще вроде как на один глаз кривой был…

Дядюшка повелительным жестом заставил его замолчать:

• Предыдущая
• 42/113
• Следующая