Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер - Страница 31
- Предыдущая
- 31/98
- Следующая
Кто, ради всего святого, знал, что мы поедем старой дорогой?
Леонард Вейер отпихнул от себя труп и принялся возиться с плащом. Шерсть была до того тяжелая, что он никак не мог найти прорезь, чтобы добраться до пояса. Где же чертов пистолет? Наконец он нащупал холодную сталь и схватился за рукоять. Не обращая внимания на боль в плече, осторожно привстал. Из своего положения он увидел, что двое его слуг уже истекали на земле кровью, а последний схватился с тремя разбойниками. Один из них как раз занес топор и обрушил его слуге на шею. Краем глаза торговец уловил движение слева. Он развернулся и увидел приближавшегося к нему человека. Тот обвязал себе руки и ноги еловыми ветками, а лицо вымазал сажей. В правой руке у него блеснул полированный пистолет. Несмотря на всю маскировку, у Вейера возникло чувство, что этого человека он уже видел.
Вот только где?
Дольше раздумывать не было времени. Вейер направил на грабителя заряженный пистолет и спустил курок.
Раздался щелчок. И больше ничего.
Проклятье, порох отсырел, успел подумать Вейер. Господи, помилуй меня!
Человек медленно приблизился, словно растягивая удовольствие, и направил дуло пистолета прямо в лоб торговцу. Прежде чем опустился курок и успел воспламениться порох, Вейер наконец вспомнил, где видел этого человека.
Возможно ли это? Но как…
Внезапное узнавание ничем Вейеру не помогло. Мир взорвался мириадами звезд, а затем наступил нескончаемый мрак.
Куизль явился на рыночную площадь еще до рассвета. Из темноты проступили призрачные силуэты, и лишь по мере приближения они стали медленно обретать очертания.
Палач знал большинство из собравшихся. Среди прочих он отметил стражника Якоба Рауха и сильного кузнеца Георга Кронауэра. Даже ветеран Андрэ Видеман пришел. Старый вояка устало опирался на свой мушкет и недоверчиво разглядывал новоприбывших, которые, кутаясь в плащи, стекались к площади. Изо рта у всех валил пар. Куизль прошел на середину сборища. Позади всех он разглядел сыновей советников Земера и Харденберга; с ними рядом стоял Ганс Бертхольд, отец которого заседал в большом совете от имени булочников. От скуки они поигрывали начищенными саблями и, перешептываясь, кивали в сторону палача. Время от времени до него доносился их смех.
Всего собралось ровно две дюжины человек. Вокруг палача стояли советники, трактирщики и ремесленники – все порядочные горожане. Они смотрели на него недоверчиво и враждебно, словно только и ждали, чтобы он дал им повод для возражения. В это мгновение Куизль осознал всю бессмысленность затеи Лехнера. Он был для них никем, безродным палачом и живодером. Как он станет приказывать этим людям?
Только он собрался прокашляться, как за его спиной из тумана раздался голос:
– Господа, хочу сообщить всем прискорбную новость.
Из тьмы, словно призрак, появился Иоганн Лехнер и устремил на толпу колючий требовательный взгляд. Судя по его виду, секретарь бодрствовал уже несколько часов. Волосы и борода подстрижены, все пуговицы аккуратно застегнуты.
– В лесу недалеко от моста через Лех нашли несколько трупов, – продолжил он. – Убиты торговец из Аугсбурга Леонард Вейер и его слуги. Вчера еще на заре они выехали из Шонгау! – Он возвысил голос и испытующе оглядел толпу, вооруженную косами, цепами и ржавыми мушкетами. – В следующий раз на их месте может оказаться уже кто-нибудь из нас. Жители Шонгау, настало время покончить с этой бандой!
По толпе прошел шепот, тут и там послышалась ругань.
– Прошу спокойствия, – секретарь хлопнул в ладоши, и сразу же воцарилась тишина.
– Куизль был солдатом на Большой войне. – Лехнер указал на палача, который в полном облачении, вооруженный саблей, мушкетом и двумя пистолетами, стоял в центре толпы. – Способный и умелый бригадир, позволю себе отметить. Значит, у него достаточно опыта в подобных делах. И среди вас он лучше всех обращается с оружием. Мне бы хотелось, чтобы вы пошли под его началом. Это для вашей же пользы.
– А если мы не захотим, что тогда? – Ганс Бертхольд, сын пекаря, встал перед секретарем, широко расставив ноги. – Мой отец считает, что вы не можете нам указывать. Это пока еще свободный город! Бертхольд не станет слушаться паршивого живодера!
Куизль стиснул рукоять сабли и потянул ее из ножен. Послышался тихий шелест.
– Твой отец старый дурак, – донесся голос справа, и в утреннем тумане показался Якоб Шреефогль. Советник кивнул Лехнеру и Куизлю. – Я к вам присоединюсь, если позволите.
Он заткнул обратно за пояс смазанный пистолет и встал рядом с палачом.
– Рад, что в наших рядах пополнение, – сказал секретарь и улыбнулся. – А что касается вашего вопроса… – Он устремил пронизывающий взгляд на Бертхольда, так что тот в смущении отступил. – Нападение на торговца из Аугсбурга есть гнусное убийство, и поэтому разбирать его уже не городскому совету, а курфюрсту, – продолжил он. – А его представителем в Шонгау являюсь пока что я. И я приказываю, чтобы палач возглавил отряд. Хотите обсудить этот вопрос перед верховным судом в Мюнхене?
Ганс Бертхольд отошел к остальным. Два других знатных отпрыска старательно отводили взгляды.
– Нет… конечно, нет. Я… – промямлил Бертхольд.
– Хорошо. Значит, мы можем наконец продолжить. – Секретарь повернулся к палачу. – Куизль растолкует вам, что нужно делать.
Палач усмехнулся. О Лехнере можно говорить что угодно, но в городе он правил железной рукой. Куизль со свирепым видом вернул саблю в ножны и по очереди посмотрел в лицо каждому из присутствующих. А затем в двух словах объяснил, что намеревается сделать.
Симон с грохотом захлопнул за собой дверь и отправился в Пайтинг, а отец ругался и вопил ему вслед. Время близилось к восьми часам, и на улицах города уже появились первые ремесленники и крестьяне с телегами.
Бонифаций Фронвизер тщетно настаивал на том, чтобы сын остался дома и помог ему с многочисленными больными. Вчера ночью домой к лекарю пришли еще двое горожан с жалобами на кашель и озноб. Старик всучил им сироп из экстракта липовых листьев и за немалую доплату осмотрел их мочу. А потом с добрыми напутствиями отправил домой. Симон рад был, что сегодня ему не придется смотреть на этот маскарад. Они оказались совершенно бессильны! Люди мерли как мухи, а местным врачам не оставалось ничего другого, кроме как пускать им кровь и ставить клизмы. В Париже, Лондоне или нидерландском Лейдене ученые пошли дальше всех; некоторые профессора в этих городах утверждали даже, что болезни передавались не через запахи или испарения – их переносили от человека к человеку крошечные существа, невидимые невооруженному глазу. А в Шонгау до сих пор считали, что сопли – это мозговая слизь и во время насморка человек усыхает изнутри и теряет рассудок.
Симон выругался. До прошлой недели у него еще оставалось немного иезуитского порошка, получаемого из коры экзотического дерева, произрастающего по другую сторону океана. После него лихорадка отступала, но лекарь истратил его без остатка, а следующий венецианский купец отправится через перевалы на север только весной.
Симон свернул на Винную улицу, и крики отца смолкли. Бонифаций Фронвизер, по всей вероятности, уже заливал свой гнев дешевым белым вином. Симон надеялся, что до вечера он снова успокоится. Может, и Магдалена к тому времени образумится. Вчера вечером лекарь еще раз к ней заглянул, но ему никто не открыл. Он долго и громко стучался, пока Анна Мария Куизль не выплеснула в окно полный ночной горшок и тем самым ясно дала понять, что его присутствие нежелательно. Что ж, в ближайшие дни страсти наверняка улягутся, а до этого времени он, возможно, сумеет выяснить, приведут ли эти загадки к сокровищам тамплиеров. Быть может, в Пайтинге что-нибудь прояснится.
Когда впереди в морозном тумане показались Речные ворота, в тени под стеной что-то шевельнулось и двинулось навстречу Симону. Это была Бенедикта.
- Предыдущая
- 31/98
- Следующая