Господня Истина Святых Апостолов (СИ) - Звездов Олег-Александр Михайлович - Страница 52

Артема встал и подошел к Даврию. “Даврий, я больше не могу. Я покину это место”. — “Да нет уж, оставайся до конца”.

Среди членов синедриона началась паника. “Смотри­те, смотрите, что-то дьявольское. Неужели оно затронет и нас. Сами Небеса прогневались”. — “Не бойтесь, то про­делки дьявола, — кричал ведомый, — огнем он угрожает нам”. — “Да нет, это Божья сила преследует нас”.

Иисус поднял руки к Небесам. “Отец Мой, вижу Я Твою Силу, вижу и чувствую, как Ты идешь за Мной. Прошу Тебя, пусть Твой огонь небесный никого не затронет и никому не навредит. Успокой свое явление, ибо люди могут испугаться Моего Вознесения”. — “Иисус, это остановить Я не могу, пусть все лицезреют и вздрогнут пред силами небесными”. — “Отец, но Я прошу Тебя”. — “Хорошо, Иисус, пусть будет по-Твоему, но и конечно, по-Моему. Пусть неверные уснут пред Моим ликом, и не суждено им будет увидеть Твое Вознесение в родимое Твое Царство”.

— “Корнилий, ты слышишь, сами Небеса говорят?”

— “Да, Даврий, я слышу, но не Небеса говорят, а Всемо­гущий глаголит свою Истину”. — “Корнилий, но как понять?” — “Я не знаю, как тебе объяснить. Лучше смотри на явление и понимай сам, как хочешь. Посмотри на Иисуса, какой вид у Него сейчас”. — “Да, Корнилий, я вижу. Что это с Ним?” — “А то, что Он перевоплощается или, другими словами говоря, обретает у нас на глазах Свой облик Божий”. — “Я не знаю, у меня сейчас такое состояние…” — “Ну, а что дальше с тобой будет, ведь только начало”. — “Корнилий, я думаю, что ты меня спасешь”. Корнилий улыбнулся. “Даврий, от чего?” — “От всего, я имею в виду нехорошего”. — “А вот здесь я действительно бессилен пред силами Всемогущего. По свечению реши, кто есть кто”. — “Ты прав, тогда я буду терпеть до конца, и пусть явление останется в моей памя­ти до последних дней наших”. У Даврия по щекам по­текли слезы. “Вот, Даврий, где все это скрыто: в душе нашей, и в ней мы найдем свое успокоение”. — “Корни­лий, мне кажется, что после я буду плакать всю жизнь свою”. — “Нет, ты говоришь неправильно, а в принципе, да: плакать можно только от радости, ибо мы знаем с тобой, что мы вечны, как и Он. Посмотри еще раз на Него и запомни Его на все лета свои”. — “Корнилий, я Его запомню на все свои века как человека, а там я с Ним встречусь уже как с Богом. А пока давай будем наслаждаться прекрасным зрелищем”. — “Даврий, и все-таки, сменное белье?” — “Корнилий, прекрати, ведь не до смеха сейчас”.

— “Мама, Мамочка!” — “Иисус, Я все вижу. Мгно­вения приближают и разделяют нас”. — “Мама, но не навсегда”. — “Сынок, у Тебя появились слезы”. — “Мама Мария, Я же человек, родившийся от Тебя, и Я имею право на все человеческое”. — “Сынок, но ведь не в том дело, дело в расставании с Тобой”. — “Мама, Я плачу. На кресте Я не рыдал, как сейчас. Я смотрю на всех присутствующих людей здесь и волей-неволей сама мысль проходит ко Мне: не покидай нас, ведь Ты един, а мы с Тобой в Твоей плоти. Но Мне нужно уйти, дабы другим доказать настоящую Истину. Мама, Я знаю точно тот день, все произойдет внезапно, и тело Твое будет находиться в Небесах, душа Твоя в наших небесных руках или обители нашей”. — “Иисус, Мне почему-то не верится”. — “Мама, прикоснись рукой к перстню и подумай о том, что Ты хочешь увидеть”. — “Мне что, можно прямо сейчас сделать это?” — Да, Мама, только приложи усилия”. — “Я поняла”. Она прикоснулась к заветному перстню. “Мария!” — “О, Всевышний, Я слышу Тебя”. — “Не сомневайся ни в чем, ибо блаженство ждет вас, и пусть скорбь и печаль уйдут в сторону”. — “Я это уже слышала неоднок­ратно из Твоих уст, и Я повинуюсь всему услышанно­му”. — “Мария, Я знаю, как трудно сейчас Иисусу. Он Сын Божий”. — “Но Он же еще и человек”. — “Понимаю все и выдержу”. — “Выдержать вам следует все трудности, ибо это Мое требование, ради всего же благого, ради Меня и Тебя. Ради всех, кто населяет обитель земную. Все невежды могут отвер­нуться от Божьего и увиденного в данный момент. И все же они придут ко Мне, рано или поздно, но они попросят у Меня прощения”. — “А может быть, не стоит наказывать недостойных?” — “Да нет, Мария, придется Мне смотреть глазами Бога и их Отца-ро­дителя, и Мне решать. Мария, Я Тебя попрошу, обе­регай Павла и Варнаву, и они Тебя будут чтить как Мать. Иоанну, из всех Учеников нашего Сына, лишь одному ему судьба его будет подвластна. Других же участь ждет, как и нашего Сына”. — “Но ведь Ты же можешь что-то изменить?” — “Нет, Мария, хотя Я в силах, но не могу, ибо люди должны на этом осознать свои грехи и поступки. Даже такой ценой, ценой жиз­ни других. В мученьях и страданиях вознесутся ко Мне друзья Моего Сына. Остальным же пусть будет в учение, ведь страдали Мои Апостолы, даже среди тех, кто и не подозревал всего этого и смеялся над этим и будет смеяться. Ибо Божье — невидимое. Хотя, Мария, все видимое и вы находитесь в нем. Ибо Я сотворил это не для утешения своего, а для жизни вечной. Моя благодать рассеяна везде”. — “Боже, Я знаю, но ведь Он у Меня единый”. — “Мария, у Меня тоже. Ты благословенна среди жен земных, и в этом вся суть пришествия Сына нашего. Мария, представь всю бесконечность Моих владений, и везде есть Мною внедренная жизнь”. — “Я понимаю Тебя, но почему Ты не пришел ко Мне на помощь, когда в Меня бро­сали камни и со всех сторон сыпались плевки в Мою сторону?” — “Я видел и вижу, что будет дальше. Пой­ми Меня правильно, ведь Я лишь Дух, Сила, но не тело. Хотя могу явиться и в этом виде, но есть одна тайна, даже Тебе, Мария, открыть пока Я не могу ее. И ежели Я ее открою, то померкнет солнце, а с ним и все остальное”.

Небесное свечение становилось все ярче и ярче. Казалось, что Небеса полыхают в огне.

— “Даврий, ну что можешь сказать об увиденном?”

— “Корнилий, я не знаю, что тебе сказать”. — “Да не мне, Даврий, а властям своим в Риме?” — “Корни­лий, если я останусь живым и не умру сегодня, то через несколько дней Рим узнает все, и властям своим я докажу то, что воистину видел своими глазами: Истину Божью, которая находится на Небесах”. — “Вот-вот, Даврий, теперь я начинаю замечать, что ты стал умнеть на моих глазах”. — “Корнилий, не издевайся надо мной, хотя бы в эти удивительно прекрасные минуты”. — “Хорошо, смотри. Мне же нужно поговорить с Мате­рью Марией”. — “Даврий!” — “Что, Артема?” — “Давай уйдем отсюда”. — “Да нет, нужно мне быть здесь и увидеть самое главное, вот ту “луну”, которая опустится на землю”. — “Даврий, она же нас раздавит”. — “Нет, Артема, с нами Иисус, и Всевышний не допустит безоб­разия”. Поднялся небольшой ветер, клубы пыли взды­мались вверх. Казалось, что мир на Земле рождался заново. У некоторых людей пред глазами проявлялись такие картины, что они такого никогда не видели. Иисус же по-прежнему стоял спокойно и наблюдал за всем происходящим.

— “Даврий, вот все это лично мне подходит”. — “Корнилий, ты имеешь в виду зрелище?” — “Конечно, и ничто другое, ибо все это мне напоминает мой харак­тер”. — “Да-да, я думаю, что ты прав. Но, Корнилий, посмотри на остальных людей, внимательно всмотрись в их лица. Лично я, Корнилий, вижу в их лицах страх”.

— “Даврий, о чем ты говоришь? Допустим, даже если страх, то он временный, самое главное, чтобы люди после увиденного прозрели. Вот, Даврий, в чем дело”. — “Корнилий, я тебя понял. Лучше смотри, свечение на­чало снижаться медленно к земле, и меня начинает трясти как труса”. — “Не бойся и любуйся”. В Не­бесах послышался шум. Он напоминал приятное ши­пение, от которого можно было уснуть.

Понтий Пилат не выдержал, созерцая происходящее. Он спрятался за ширмой, но шум нарастал. Ему становилось все страшнее и страшнее. “Вот это да, сама Истина открывается пред нами, а ведь мы явля­емся богоубийцами, все без исключения. Все в один голос кричали: “Казнить, казнить Его”. А сейчас бу­дем стоять на коленях и просить прощения, как после­дние безумцы. Где же мне спрятаться, ну где?” Он метался из одной палаты в другую, не находя себе ме­ста. “Клавдия, Клавдия, о мерзкая женщина. В такой трудный момент и она меня покинула. Лучше опущусь я в винные подвалы, там я успокоюсь”. Он пил вино прямо из чана, умывался вином. “Странно, но почему я не пьянею, это что, наказание или я уже сошел с ума?” Пилат громко рассмеялся. “А ведь Клавдию нужно было слушать с самого начала. Все было бы по-друго­му. Поздно, очень поздно приходят здравые мысли в наши головы, зачем только они и даны нам, если мы не можем разобраться, кто есть кто. О, Всевышний, про­сти, посети еще раз христопродавцев, этих глупых ове­чек, как Иисус говорил, в волчьих шкурах. Так оно и оказалось”. Пред Пилатом возникло нечто темное, от которого веяло прохладой. “Кто ты?” — “Я не скажу тебе”. — “Но тогда зачем ты здесь?” — “Хочу по­смотреть на тебя еще раз”. — “Убирайся отсюда вон”.