Иоанн Креститель-Человек "пустыни" (СИ) - Звездов Олег-Александр Михайлович - Страница 45

Оцемь обосновался в лагере Иоанна. Сначала ему было страшно, но после он привык и, видя все святое, он начал незаметно учиться и запоминать все то, о чем говорят ученики Иоанна.

ИЕРУСАЛИМ. Где-то под утро Варавву разбу­дил тихий шорох, он поднял голову. “Кто там?”—”А ты кто?”—”Я-я, ишак, а ты?”—”А я осел”.—”Ну раз осел, то входи в мой храм”.—”Варавва!”—”Осия! А почему ты в свой дом крадешься, как мышь?”—”По­нимаешь, Варавва, я к этому привык”.—”Ну и моло­дец”.—”Слушай, а разве тебя не распяли? Ведь слухи в Иерусалиме говорили о том, что тебя…”—”Так, за­молчи, ты моя есть казнь”.—”С чего это ты взял?”— “Не знаю, просто чувствую, а может быть, и ошиба­юсь”.—”Варавва, а сколько ты пробудешь у меня?”— “А ты что, гонишь?”—”Нет, но когда легионеры ок­купировали мой дом, то я испугался”.—”За меня или за себя?” Осия замялся. “Конечно, за тебя и за себя”.— “Что ж, долго я у тебя не задержусь, хотя мне предла­гали власти остаться в сыром подвале еще на долгое время, но отпустили”.—”Слушай, Варавва, я возле сво­его дома видел несколько человек, не за тобой ли они следят?”—”Что-о-о, когда ты их видел?”—”Да вот сейчас”.— Ну, Осия, спасибо тебе, ты все подтвердил. Тогда я сегодня ночью должен улететь от тебя”.—”А что, у тебя крылья выросли?”—”Да нет, но я и без них улечу от этих тварей. Слушай, Осия, когда я улечу, то ты ищи меня где-то в Капернауме или Назарете. В общем, ты обо мне еще услышишь, ибо обо мне все будут говорить. Я избрал эти города специально, ибо из них идут всегда большие караваны с церковной пода­тью, а это уже говорит о богатстве. Только не моем, ибо все будет отдано нищим и бедным. А эти крысы и так обойдутся. У них хранилища набиты, не так как у нас”. — “Варавва, мне страшно за тебя”.—”А мне, Осия, страшно и обидно за людей, за тех, кто живет в нищете и ложится спать голодным”.—”Варавва, мы это с тобой пережили, думаю, и еще мы будем пережи­вать трудности, и не один раз. Слушай, и все же, к чему ты сказал, что я тебя казню?”-“Осия, я не знаю, сказал и все. Так, Осия, в полночь я покину твой дом”.—”А тебя не схватят?”—”За это не беспокойся, ты же меня знаешь с детства. Но когда эти звери придут к тебе и спросят, то скажи им, что я вознесся к Небесам”.— “Куда-а?”—”К Небесам. У меня есть один знако­мый, имя Его Иисус, так вот, Он все время говорит о Небесах, что там есть царствие. Вобщем, пускай меня ищут там и больше нигде. Но ежели кто меня найдет, тот со мной и останется там на веки вечные”. Осия от удивления открыл рот. “Варавва, значит там, на Небе­сах, еще кто-то живет?”—”Осия, я не знаю, но здесь, где-то здесь рядом с нами, в нас самих еще кто-то живет”. Осия начал щупать всего себя. “Ты знаешь, вроде бы я один”.—”Нет, Осия, как говорил мне Иисус, внутри нас что-то еще сидит”.—”Слушай, Варавва, а меня по ночам что-то часто душит”.—”Это вино тебя душит, образумься”. — “А ты?”—”Осия, я старше тебя и пойми, что я твой друг и брат”. Осия замолчал, но после сказал: “Варавва, тогда я слушаю тебя и только тебя”.—”Молчи, Осия, молчи. Я же твой друг и я же разбойник для всех. Но и я же — человек”.—”Ва­равва, я плачу”.—”Не плачь”.—”Что же мне делать тогда дальше?” — “Осия, тебе остается только ждать”.—”Да сколько же мне ждать? Я могу только смерти своей ждать”.—”Нет, Осия, не твоей, а моей”.— “Варавва, прости меня, но пойми, мне тяжело”.—”Зна­ешь, Иисус мне говорил, что скоро всем будет хоро­шо”.— “Он только говорил, а мне жить хочется”.— “Осия, потерпи, — Варавва подошел к Осии, — брат ты мой, понимаю, что трудно, но ведь ты…” Осия опус­тил голову. “Да, Варавва, я все понял.. И все же, что мне делать дальше?”—”Что хочешь, то и делай”.— “Возьми, меня с собой”.—”Осия, ты жить хочешь?”— “Да”.—”Вот и я хочу, чтобы ты жил, и больше не проси меня ни о чем. Так, уже полночь, эти дьяволы стоят у входа?”—”Да нет, они ушли”.—”Что ж, тогда отдыхаем, но под утро меня здесь уже не будет. Сегод­ня я пить не буду, но мяса съем, ибо люблю его”. Осия смотрел на своего друга, ему было жалко его, но Варавва не чувствовал этого, он думал о своем, о своей жизни: “Да, Господь, не обидел меня, я здоров, и ум мой при­надлежит не мне, а кому-то другому. Господи, но я исправлюсь, хотя он… есть человек”.

“Все, Осия, я ухожу, и ухожу через двери”.—”А если они тебя…”—”Нет, я с ними справлюсь”. Ва­равва вышел из дома, немного пройдя, он остановился, и вдруг на него посыпались удары. “Боже, помогай мне”. Завязалась бойня. Он очнулся совсем на противопо­ложной улице. “Господи, спасибо Тебе за эту силу. Все, я снова ухожу в небытие, как все это мне надоело, но все равно я буду жить и жить буду долго”. Он встал и пошел, нога болела. Он шел прихрамывая, но уве­ренно. “Я битый, весь в крови, но я иду вперед и ничто меня не собьет с моего пути, трудно мне без моих роди­телей, но со мной есть мой друг Иисус и я иду к Нему. Думаю, что Он должен понять меня, ведь Он же не Осия. Господи, прими меня. Я разбойник, я грешен, но я люблю всех, я люблю справедливость, а ежели кто ее не любит, тот пусть лучше умрет”.

ИОРДАН. “Братья мои, сейчас идем все в Иеру­салим и там пред всеми человеками откроемся в своих деяниях”.—”Иоанн, нас побьют камнями”.—”Нет, ник­то нас не тронет, ибо мы несем волю, а эта воля есть Божья и врата пред нами будут открыты”.—”Тогда, Иоанн, веди нас”. Толпа двинулась в Иерусалим. Люди шли с какой-то надеждой, они шли вперед, Иоанн же шел впереди всех. Он вел народ, как в свое время вел их Моисей. Они верили и надеялись, и вера Божья вела их всех к Истине Господней.

ДВОРЕЦ АНТИПЫ ИРОДА. “Иродиада,

какое у тебя сегодня настроение?”—”Дорогой, точно такое как и у тебя. У нас с Соломией в мыслях стоит лишь одно имя”.—”Ты что, снова имеешь ввиду Иоан­на?”—”Конечно, его, но ни в коем случае не тебя. Он нас уже допек до такой степени, что сил наших не хватает”.—”Иродиада, выбрось ты его из головы, у нас и без него много хлопот”.—”Нет, Антипа, лично я ду­маю так, что уже не ты правишь нашим царствием, а он, и ты его боишься. Только вот не могу понять, боишься ли ты его как человека или как Бога”. Ироду стало стыдно. “Иродиада, ты меня ставишь в неловкое поло­жение, как человека и как царя”.—”Ирод, Антипа ты мой дорогой, это не я, а ты сам себя поставил в такое положение. Ты преклоняешься пред нищим, но не мы”.—”Дорогая, я не преклоняюсь, просто я могу це­нить и уважать умных людей”.—”Ты что, считаешь этого лжеца умным?”—”Да, я считаю, что он умный человек и очень добрый”.—”Что ж, Антипа, я все сде­лаю, чтобы этот добрый человек покинул этот свет раньше времени, и я добьюсь своего”.—”Иродиада, не боишь­ся ли ты кары небесной?” — “Нет, не боюсь, ибо ее не существует, а мы, высшее общество — существуем и наше положение выше, чем у этого пророка”. — “Иро­диада, ты не забывай о том, что родители у него были степенные и уважаемые люди”.—”Антипа, они когда-то были, а сейчас их уже нет. А то, что он живет и ведет такой образ жизни, то это меня не интересует. Для меня нищий всегда будет нищим”.—”Дорогая, время нас рассудит, и оно ответит нам на все вопросы .— “Антипа, время временем, а мое терпение на преде­ле”.—”Иродиада, мы с тобой грешные люди, но пойми, ведь он говорит на нас, или о нас с тобой, правду. Мы виновны, и неужели мы можем его обвинить в чем-то?”—”Антипа, я еще раз говорю тебе, что между нами есть разница”.—”Иродиада, неужели ты видишь раз­ницу в положении?”— Да, только в этом я нашла раз­ницу между ним и нами”.—”Нет, дорогая, ты глубоко ошибаешься. Ежели я сниму с себя дорогой плащ и оденусь в его одеяния, я буду выглядеть таким же как и он. И я в этом никакой разницы не вижу”.—”Тогда одевайся в верблюжью шкуру и ходи с ним, пропове­дуй всякий бред”.—”Я на это никогда не соглашусь, но уважать его, как человека, буду”. Иродиада от зло­сти “закипела” и удалилась к себе.

“Мама, что с тобой?”—”Соломия, я повздорила с отцом”.—”Мама, и снова из-за Крестителя?”—”Да, из-за него. Соломия, мне срочно нужно найти Сафаита, но только так, чтобы отец об этом не знал”.—”Хоро­шо, мама, я сейчас пошлю за ним слугу”.—”Нет, дочь моя, я сама пойду за ним. Мне лично нужно поговорить с Сафаитом”.—”Мама, а если отец об этом узнает?”— “Если ты ему об этом не скажешь, то он не узнает”.— “Тогда я молчу”.