Выбери любимый жанр

Попытка возврата. Тетралогия - Конюшевский Владислав Николаевич - Страница 65

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Вообще все только начиналось, и в дальнейшем, когда будет такой же гон, убегающие диверсанты могли бы выходить в квадрат, где их будут ждать четыре-пять групп, заранее оповещенных и прибывших туда из своих зон ответственности. А почти сорок человек подготовленных ребят вполне могут из устроенной засады ударить по роте или даже батальону. После чего, оставив ошарашенного противника, пытающегося сообразить, откуда здесь у русских такие силы, опять растворяться в украинских лесах и перелесках. Правда, так часто делать не получится, чтобы самим не нарваться на крупные силы, но на то и мозги даны, чтобы каждый раз перед выходом новые варианты отрабатывать.

А вообще-то у наших групп сейчас идет просто тренировка. Жесткая, кровавая, но тренировка. Основной задачей все-таки будет перед наступлением наших войск вносить полный хаос в немецкие тылы. Причем армейского уровня. Уничтожение артиллерийских и ГСМ складов, наведение паники в резервных подразделениях, конечно же, диверсии на железных дорогах и мостах. Пока народ из террор-групп просто принюхивался к территории, на которой придется действовать, намечал себе будущие цели и просто набивал руку. О наступлении же говорить не приходилось. Будет просто здорово, если удастся удержать немцев на сегодняшних рубежах. Чему мы своей работой, пусть несколько не характерной для нас, и способствуем. Тот же Перст вовсе не из идиотизма полез громить тяжелую артиллерию немцев. Авиация до нее добраться не могла — слишком сильное прикрытие и зенитное, и с воздуха у них было. А проблем этот полк нам доставлял немеряно. Вот и решил, выходит, проявить героизм. Хотя это дело явно для самоубийцы. Но, с другой стороны, ребята подобрались такие, что за общее дело, не задумываясь, готовы голову сложить. В моем времени с таким поведением была уже больша-а-а-ая напряженка. А здесь не то чтобы в порядке вещей, но очень сильно присутствует.

Крутя педали, вспомнил, как в Крыму, когда немцы еще вовсю давили, увидел пулеметный расчет. Отступающий батальон уходил на юг, а они спокойно, по-хозяйски оборудовали точку меж больших валунов. Я тогда еще поинтересовался:

— Эй, мужики, вы что, Манштейна вдвоем остановить хотите?

— Ну, не остановить, а задержать могем. Пока вы во-он на тех холмиках как следует не закрепитесь.

— Так вас командир в заслон поставил?

— Нету у нас командира. Вчерась последнего взводного убило. За старшего сержант Липнев остался. Молод он ишшо нами командовать. Да и остальные — пацанва сопливая. Вот с Иван Силантьичем и решили шанс им дать — еще пожить. Пока мы здесь немца придержим, ребятки окопаться смогут нормально. Глядишь, и удержаться.

Потом говорливый первый номер поинтересовался, нет ли у меня курева. Я выгреб из портсигара все папиросы и протянул ему. Седоусый пулеметчик взял только четыре, а остальные вернул, сказав:

— Нам больше без надобности. Правильно, Иван Силантьич?

Второй номер молча кивнул и, взяв у него две папиросы коричневыми пальцами, одну сунул за отворот шапки, а вторую с удовольствием понюхал. Потом, шмыгнув носом, глянул сначала на дальние курганы, над которыми уже видна была пыль, а потом на меня и сказал:

— Ты, парень, иди уж. Вон немец пылит. Не ровен час, не успеешь.

Но вот так сразу уйти не мог. Топтался на месте, как конь, и не уходил. Что-то говорить этим далеко уже не молодым мужикам было лишним. Они приняли решение, причем правильное решение, и все слова теперь были пустыми. Не благодарить же их от лица командования? Это даже не пошлостью попахивало бы, а вообще свинством. Но и просто повернуться не мог. Потом меня озарило:

— В общем, так, мужики, давайте ваши адреса домашние.

Смертных медальонов, где были адреса и фамилии, я у них не просил. Очень мало бойцов заполняли смертники, считая это крайне дурной приметой, поэтому, вытащив огрызок карандаша и блокнот, приготовился записывать. Первый номер с шикарными седыми усами остро взглянул на меня и, понимающе кивнув, продиктовал свою фамилию и адрес. Записав координаты обоих, аккуратно положил блокнот в карман и, сняв шапку, молча поклонился дядькам:

— Простите нас, мужики… и спасибо вам.

Потом повернулся и побежал догонять своих. Много я до этого видел всякого. И панику, когда бойцы, выпучив глаза, выпихивали своего же товарища из тесного окопчика, и героизм, когда молодой совсем пацан со связкой гранат ложился под танк. Но вот этих спокойных и основательных мужиков запомню на всю жизнь. Потом часто примерял на себя их поведение и не мог найти ответа — смог бы так же? Не в ажиотаже боя, когда адреналин только из ушей не лезет, а вот так, осознанно, не торопясь и точно зная, что второй жизни в запасе нет. Даже самому себе ответа дать так и не получилось…

Вдалеке послышался шум моторов, и мы, спрыгнув с великов и запихнув их под кусты, двинули в ту сторону. Метров через триста лес начинал редеть и видна была дорога. По ней шла здоровенная колонна. Штук двадцать наливников, танки, БТРы и просто грузовики с солдатами. Похоже, очередное пополнение идет. Сколько немчуры набежало… Где же мы вас, сволочей, хоронить будем? Хотя сейчас, конечно, этих пропустим. Слишком уж крупные силы катят. Лучше поищем что-нибудь попроще, мы не гордые. Это вот когда кавалерийский корпус перед нашим наступлением тылы фрицев начнет громить, тут, конечно, оторвемся. А сейчас, отпустив колонну, думали шмыгнуть через дорогу дальше. Не вышло… Не зря во всех мемуарах описывалось, что форсирование больших дорог — самое опасное дело. По этому шоссе постоянно кто-то мотался. Незамеченными проскочить не получится. А заметь нас хоть кто-нибудь, было бы как с Перстом — моментом сядут на хвост и начнут гонять… Поэтому отошли подальше в чащу и встали на дневку. Ближе к вечеру отошли еще километров на пятнадцать западнее. Педальные средства передвижения, правда, пришлось бросить. Лес стал другой, и мы их больше тащили на себе, чем ехали. Зато нашли замечательный проселочек и остановились в ожидании непуганых лохов. Ждать пришлось недолго. Солнце уже село, и мы сначала услышали надсадный гул нескольких машин, а потом увидели отсвет маскировочных фар на дороге. Три грузовых фургона. Без сопровождения. Хамы просто! Грузовики шли медленно, хотя дорога была сравнительно нормальная. И чего они еле тащатся?.. Ну, наконец-то втянулись в сектор обстрела.

Вовка Крутиков, по кличке Малыш, фуганул из граника по первой машине. Я от него был метрах в двадцати и, прежде чем уткнуться в землю, увидел при вспышке выстрела такое, что завопил, срывая горло:

— Не стрелять! Отставить!

Пулемет успел тукнуть короткой очередью и замолк. При свете горящего грузовика стали ясно видны красные кресты на бортах остановившихся двух машин. Блин! Санитарную колонну накрыли… Меня не то чтобы терзали угрызения совести, но расстреливать раненых считалось совсем не гут. Мудаки, конечно, присутствовали и с той, и с другой стороны фронта, но нормальные солдаты старались с ранеными не связываться. Максимум могли просто равнодушно пройти мимо. Но очень часто сердобольный мог и бросить индпакет истекающему кровью врагу. Разумеется, не во время боя… А бывали случаи захвата госпиталей или ПМП. Как с нашей, так и с немецкой стороны. Бывало и так, что озверевшие во время боя солдаты не останавливали себя и крошили всех. Но гораздо чаще врачей и раненых не трогали и даже централизованно подкидывали какие-нибудь лекарства. Все равно они уже считались военнопленными. Но вот что заметил — если немцы не пожалеют наших в полковом медицинском пункте, то наши обязательно сравняют счет. И наоборот. Быть открывальщиком очередного такого счета мне не хотелось. Поэтому, встав за дерево, крикнул по-немецки:

— Не стрелять! Старший колонны, выйдите из машины.

Секунд через тридцать из кабины последнего грузовика спрыгнула тоненькая фигурка. Я пригляделся… Баба! Правда, не в халате, а в куртке и форменной юбке. И это старшая? Выйдя из-за укрытия, пошел ей навстречу. Пацаны, не высовываясь, страховали от разных неожиданностей — вдруг тот же водила с грузовика героизм ненужный проявить захочет? Не доходя пару шагов до меня, немка остановилась. Ух ты, какая фройляйн! Цвета глаз не видно, но понятно, что большущие. И фигурка очень даже ничего. Деваха молча смотрела на меня, и поэтому решил не затягивать: